Проходили недели. Клара слабела с каждым днем. У нее не было сил бороться, и ее поражало упорство могильщика. Даже когда тяжелый снег осел на ветках кедровых деревьев и забился в решетки на окнах, Лоуренс продолжал расчищать дорожки на кладбище, чтобы выкопать последнее пристанище для очередного пациента. Ближе к концу декабря он оставил попытки разбить замерзшую землю, но ненадолго. Спустя несколько недель, когда в январе началась не по сезону длинная оттепель и ледяная вода переполнила русло реки Мирс, угрожая выплеснуться на заснеженные берега, он вновь приступил к работе.
Каждый день Клара молилась о том, чтобы он быстрее выкопал могилу и для нее. Их выводили в столовую и два раза в день в туалет. В остальное время она день и ночь сидела прикованной к кровати, спала или рассматривала грязную простыню. Так же как у большинства женщин в изоляторе, ее месячный цикл не совпадал с расписанием посещения ванной, поэтому на ее сорочке оставались засохшие пятна мочи, крови, фекалий. Зловонные простыни тоже были грязными. Когда у нее начинались месячные, ей давали ветошь, чтобы подложить в трусики. Тряпки можно было постирать, когда пациентов водили в туалет. Если повезет, после еженедельной ледяной ванны она получала чистую сорочку, но их обычно не хватало.
Порой в здании раздавались крики и вопли, но в палате, куда определили Клару, было сравнительно тихо: в ней слышались только плач, кашель и приглушенное бормотание пациенток, которые разговаривали сами с собой. В изоляторе работали охранники, не имевшие специального образования; по вечерам пациентам давали дозу лауданума, из-за чего они впадали то в мутный сумеречный ступор, то в бессознательное состояние.
Клара даже полюбила горьковатый привкус лауданума. Он напоминал лакрицу, смешанную с сахаром и землей. Она ждала, когда вслед за онемением языка наступит бесчувствие и она перестанет задыхаться от горя, которое огромной тяжестью давило ей на грудь. Несмотря на лекарство, ей постоянно снился один и тот же кошмар: она видела худенькую плачущую Беатрис в запачканной рубашечке. Девочка лежала в центре огромного помещения на одной из сотен металлических кроваток, в каждой из которых кричал чахлый младенец.
Каждое утро, когда действие лекарства заканчивалось, Клара открывала заплаканные глаза. Когда она вспоминала, как забрали Беатрис, у нее внутри начинал ворочаться ужасный комок. Она лежала на кровати, мечтая о смерти, а невыносимое горе превращало ее кровь в свинец, сердце — в камень, а мускулы — в гранит. Она закрывала глаза, мечтая вернуться назад, но горе выдергивало ее на свет божий, словно для того, чтобы наказать. Она билась в агонии и сходила с ума.
Первые дни, после того как ее перевели в изолятор, она пыталась поговорить с санитарами, умоляла выпустить ее, чтобы идти искать дочь, пока ее не увезли слишком далеко, пока она не потеряла ее навсегда. Санитары были глухи к уговорам пациентов; они не обращали на нее внимания и равнодушно тащили по коридору, насильно укладывали в кровать, грубо застегивали кандалы вокруг лодыжки. Однажды, когда ее повели в туалет, она толкнула сопровождающего с такой силой, что он упал. Клара побежала по коридору, но в его конце наткнулась на закрытую дверь и других санитаров, которые и отвели ее обратно в палату.
Прошла еще неделя. Она решила отказаться от еды. Но санитары это заметили и потребовали от нее доесть засохшую в тарелке жидкую кашу. Она покачала головой, и тогда один из них сдернул ее со стула и со всей силы дал пощечину. Санитар сказал, что если она не будет слушаться, ей несдобровать. Из рассеченной губы пошла кровь, и она, чуть не подавившись, проглотила ложку каши. Потом Клара ругала себя за то, что ей не хватило силы духа стоять на своем, пока они не изобьют ее до смерти. Беатрис у нее забрали, и она навсегда останется в психбольнице. Зачем ей жить дальше?
Потом, в конце февраля, ей снова приснилась Беатрис. Она увидела ее взрослой женщиной: темные блестящие волосы ниспадали ей на плечи, она была одета в желтое платье. Беатрис вошла в комнату, похожую на больничную палату, опустилась на колени и улыбнулась, хотя в ее глазах блестели слезы. Утром Клара почувствовала, что груз на душе как будто стал легче. Конечно, он продолжал давить на нее и приносить боль, но сердце больше не казалось разбитым на кусочки. Сон был таким ясным, словно все происходило на самом деле: Клара вдыхала аромат духов Беатрис, касалась ее нежной кожи. Она верила, что это был не просто сон. Но она никогда не узнает, что стало с ее дочерью, если до конца жизни будет сидеть в изоляторе.
В тот вечер Клара не стала глотать лауданум, а спрятала его за щекой. Медсестра пошла к следующему пациенту, а она поднесла одеяло ко рту и сплюнула таблетку. Несколько недель она подражала накачанным наркотиками пациенткам, чтобы не привлекать к себе внимания. Первого марта, когда доктор Роуч, совершая обход, пришел в изолятор, она, глядя ему в глаза, признала, что для Беатрис будет лучше, если ее воспитает другая женщина.
ГЛАВА 15ИЗЗИ
Иззи, задыхаясь, попыталась повернуться на металлическом столе в камере морга. Ничего не вышло. В узкой ячейке было слишком мало места, чтобы согнуть колени и приподняться. Она пнула ногой по низкому потолку и заколотила руками по стенкам.
— Эй, выпустите меня! — закричала Иззи.
За деревянной изолированной стенкой послышался топот и сдавленный смех. Раздался стук открывающейся двери и скрип ее петель. А потом стало тихо.
— Помогите! — снова крикнула она.
Иззи задрала руку и стала стучать по дверце, царапая кожу. Прошло несколько секунд. Бесполезно. Никакого ответа. Она перестала стучать и, сделав над собой усилие, затаилась, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. Иззи закрыла глаза и досчитала до десяти, чтобы не впасть в панику. «Они вернутся, — подумала она, — они выбежали в коридор, чтобы отсмеяться. Они сейчас вернутся». Вдруг она почувствовала невыносимо приторную вонь гнили и формальдегида. Девушка стиснула зубы, стараясь не дышать. Из-за нехватки кислорода кружилась голова.
— Ну ладно, пошутили и хватит! — заорала она. — Вытащите меня! Алекс! Джош!
Опять тишина. А если это не шутка? Вдруг она вспомнила, как Алекс кричала, чтобы ее отпустили, а потом кто-то словно заткнул ей рот. Может, они и ее в камеру положили?
— Алекс! — позвала Иззи. — Ты здесь?
Тишина. «Да что происходит, черт возьми?!» Иззи подумала о том, что Алекс ее предупреждала: раз Шэннон извинилась, ей нужно быть настороже. Вдруг ее затошнило, во рту появился привкус желчи. Неужели это Шэннон подговорила Джоша, Кристал и Дэйва? Потом она догадалась: они потащили Алекс по подвалу и лестнице к выходу, а значит, она не поймет, что Иззи с ними нет, пока они ее не отпустят! Страх ледяными пальцами сжал ей горло. Алекс и не подозревает, что Иззи лежит в камере морга!
Стараясь глубоко дышать, она стала припоминать, как они разбились на группы. Кто решил, что ее группа отправится исследовать морг? Неужели она настолько боялась снова идти в Уиллард, что ничего не заметила и даже не заподозрила, что против нее что-то замышляют?
Иззи сжала кулаки. Вдруг ее затрясло, крупная дрожь охватила все тело, и она забилась, хватая ртом воздух. Ее накрыло такой волной ужаса, что она чуть не потеряла сознание. Из глаз брызнули слезы страха и бешенства.
— Сейчас же выпустите меня! — изо всех сил заорала она.
И вдруг снизу, из другой камеры раздалось: тук-тук-тук-тук…
Она зажала уши руками. Сердце лихорадочно забилось в груди. «Это еще что такое?!»
Тук-тук-тук-тук…
— Если вы не выпустите меня, вам конец! — крикнула она, прекрасно сознавая, что угрожать бессмысленно. А что она — сделает? Пожалуется директору школы?
Она изо всех сил колотила по стенкам, ободрав лодыжки и отбив пальцы на ногах.
— Дэйв, Джош! Я знаю, это вы сделали!
Она собиралась сказать тому, кто стучал по дереву, чтобы он перестал, но передумала: он же это специально, чтобы ее сильнее напугать. Конечно, специально. Иззи решила не обращать на эти звуки внимания. А если это не человек вовсе? Ей вдруг привиделось, что в нижней камере лежит полусгнивший скелет: безгубый рот открывается и закрывается, голые костяшки пальцев стучат по сырому дереву. С рук свисает истлевший больничный халат, к ребрам прилипла ветхая ткань и разлагающаяся плоть. Иззи обхватила себя руками, прогоняя кошмарное видение. Она зажмурилась, стараясь не думать о загадочном стуке и о том, что она лежит в камере морга. «А если никто не придет? Они же не могут бросить меня здесь? Вдруг я умру и никто не догадается, что со мной случилось? Ведь никто не знает, где я. Нет! Алекс мне поможет. Как только Люк и Кристал ее отпустят, она увидит, что меня нет, и спросит, где они меня оставили. Она вернется за мной».
Ей в голову вдруг пришло смутное детское воспоминание. Или то был ночной кошмар? Сложно сказать. Она лежала в кровати. В углу комнаты мягко светился ночник — розовый пони. Дверь щелкнула, и она очнулась от уютной теплой дремоты, словно с нее сдернули одеяло. Иззи заморгала и села в кровати. Какой-то человек — мужчина — лег рядом с ней. Запах виски и пота расплывался в воздухе, как туман. Она не могла разглядеть его черты, но когда он улыбнулся, лицо человека превратилось в маску ухмыляющегося демона. Налившиеся кровью глаза разбухали, пока не разрослись на целый лоб, изо рта вылезли острые черные зубы. Она хотела закричать, но не могла. Демон не давал ей вырваться.
Иззи закусила губу, сжимая и разжимая кулаки, раздувая ноздри, чтобы отдышаться. В горле пересохло, словно его обжигал горячий воздух. Детский кошмар вернулся. Все из-за того, что ее заперли в камере. Она помнила, что не могла пошевелиться от ужаса, не могла позвать мать, и только спустя несколько часов вышла из ступора. Родители разрешали ей забираться к ним в постель до утра. Мама все время повторяла, что бояться нечего, монстров не существует, и к тому же она всегда ее защитит. Внезапно кошмары прекратились. Мама еще, помнится, извинялась перед ней. Но за что?