й козел, пятерней вырвал «седло» и приподнес его нам – уже на тарелке, добавив, что это проявление высокого почитания красоты женщины, таков у них обычай.
Другой случай. Неожиданно для меня верховный комиссар (посол) Канады сэр Честер Роннинг пригласил нас на вечеринку в посольство по случаю подведения результатов парламентских выборов. Дипломаты раскололись надвое – на сторонников консерваторов и либералов. Сэр Честер обещал, что если его партия проиграет, он спляшет на стеклянном столике в гостиной.
Дипломаты внимательно слушали включенное на полную громкость канадское радио, подводившее итоги выборов, криками выражая свое отношение к услышанному. Взрыв эмоций сопровождал известие, что партия сэра Честера проиграла выборы. Посол не совсем удачно сплясал, стекло на столике разбилось, так что ему пришлось забинтовать одну из ног (он плясал в носках). Все выражали ему сочувствие, мимоходом сказав нам, что посол рекомендовал своим дипломатам поддерживать со мной отношения. Мы с Эллой были единственными иностранцами, приглашенными на вечеринку. Задавать себе вопрос, за какие такие «прекрасные глаза» посол Канады вдруг уделил нам особое внимание, не приходится. Убедился, что для дипломата красивая молодая жена – великое достояние.
Но вернемся к дипломатической службе как таковой. Пожалуй, создать о ней более полное представление можно на примере отдельных эпизодов, относящихся к многогранной деятельности дипломатов.
Эпизод первый. Завод в Руркела.
Вскоре после приезда в Дели меня пригласил посол Иван Александрович Бенедиктов и спросил, получил ли я приглашение на прием в торгпредство ГДР, и если да, то он просит меня быть его переводчиком, поскольку постоянный переводчик посла Зимин был в отпуске. Интересно заметить, что правительство Индии весьма остроумно решило вопрос о представительстве ГДР. То, что ФРГ должна иметь посольство в Дели, не вызывало сомнений, но как же быть с ГДР? И тогда индийское правительство разрешило ГДР иметь в Дели торговое представительство, наделив его всеми функциями посольства. Будучи выше среднего роста, И. А. Бенедиктов сразу увидел на приеме министра промышленности Манубхая Шаха, подозвал меня и направился к министру.
В беседе с ним посол обратил внимание министра на то обстоятельство, что хотя межправительственное соглашение о строительстве завода тяжелого машиностроения в Руркела подписано, индийская сторона медлит с заключением контрактов на поставку оборудования. Это приводит к трудностям у нашей стороны, так как соответствующие советские предприятия не могут использовать свои производственные мощности, простаивают и несут существенные потери. Индийский министр ответил, что его правительство не намерено заключать контракты на поставку оборудования, так как эксперты пришли к заключению, что советское оборудование технически среднего уровня и что лучше строить завод тяжелого машиностроения на более передовой технической основе с помощью западных фирм. Посол выслушал объяснения министра и заметил, что он придерживается другой точки зрения – межправительственное соглашение должно выполняться.
В машине посол сказал мне:
– Леонид Иванович, подготовьте телеграмму в Центр за моей подписью. Напишите, что на приеме в торгпредстве ГДР у меня состоялась беседа с министром промышленности Индии М. Шахом. Министр заверил меня, что подписание контрактов на поставку оборудования для завода в Руркела – дело дней. Они будут согласованы с советскими исполнителями и соответствующим образом оформлены.
Я удивился и сказал Ивану Александровичу, что ответ министра был прямо противоположным по смыслу, я правильно перевел его и такую телеграмму отказываюсь писать. Посол помолчал, потом спросил меня:
– А вы давно работаете в посольстве?
Я ответил:
– Две недели.
– А я вот проработал народным комиссаром, то есть министром правительства СССР, 28 лет, да и на работе послом уже третий год, так что мне лучше знать, какую информацию ждут в Москве. Нужной там считают ту информацию, которую ждут. Ладно, раз вы против, то я сам напишу телеграмму.
На следующее утро посол вызвал меня к себе. Я был уверен, что для «разноса». Иван Александрович встретил меня спокойно и сказал:
– Думайте, как теперь выйти из положения.
Но посол сам уже придумал, как это сделать. Он раскрыл мне тайну рычагов воздействия на индийскую сторону:
– У кого мы держим свои авуары? Правильно, в Пенджабском национальном банке, то есть у Бирлы[7]. С него и начнем.
Попросил Сыродеева позвонить Бирле и сказать, что посол СССР хочет встретиться с ним.
– А вы будете меня сопровождать, – добавил он мне.
Сыродеев позвонил Бирле и договорился о встрече. Вызвали посольскую машину и поехали в Бирла Мандир – выстроенный Бирлой в центре Дели городок, состоящий из сооружений традиционной для Индии архитектуры. Бирла встретил нас радушно, предложил чай.
– Вам чай по-русски? – спросил он.
– Как это – по-русски? – переспросил меня Иван Александрович.
Я адресовал вопрос Бирле.
– Как же вы не знаете, что такое чай по-русски, – ответил он. – Англичане пьют чай с молоком; говорят, что чай по-шведски – со сливками; чай по-русски – это когда в чашку с чаем кладут ложечку джема.
Мы согласились на чай «по-русски».
За чаепитием выяснилось, что Бирла в курсе нашей озабоченности. Он знает, что позицию М. Шаха определяет то, что его подкупили крупные английские компании, которые хотят, во-первых, получить многомиллионный заказ, во-вторых, поставить Индию в зависимость от поставок их запчастей и оборудования и, в-третьих, чем-то насолить русским. Сказал, что М. Шаху «заплатили крупную сумму денег: мне будет трудно перекупить его».
Посол на это заметил, что на советских счетах в Пенджабском банке лежат миллиарды и что, учитывая доверительный характер их отношений, Бирла мог бы «постараться» откликнуться на просьбу посла СССР, пытаясь изменить ситуацию. Бирла ответил, что «высоко ценит доверие, которое ему оказывает посол, и постарается что-то сделать». На этом чаепитие и беседа завершились, и мы с послом вернулись в посольство.
На следующий день посол снова вызвал меня. Вид у него был радостно-уверенный.
– Лед тронулся, – сказал он. – Бирла звонил мне и сказал, что ему хотя и с трудом, но удалось изменить ситуацию. Ждите с визитом министра промышленности, – передал он заключительные слова Бирлы.
А еще через день я встречал М. Шаха, провел его в гостиную для встречи с послом. Там разговор получился иным, чем на приеме в торгпредстве. М. Шах, широко улыбаясь, сказал послу, что с контрактами все в порядке, он готов передать послу их копии, и что по его распоряжению компетентные люди сегодня вылетели в Москву. Чтобы отметить произошедшее событие, Бенедиктов подарил М. Шаху часы. Когда министр уехал, Иван Александрович сказал мне:
– Вот теперь Центр получит от нас ожидаемую информацию.
Я понял, что в позиции посла проявился государственный подход.
Эпизод второй. Конференция в Хайдарабаде.
Международно известная организация Quakers’ International решила на этот раз провести конференцию молодых дипломатов из стран Юго-Восточной Азии в Хайдарабаде в Индии. Советский Союз проявил склонность принять в ней участие, направив туда делегацию из двух человек. Выбор МИДа пал на меня и представителя нашего Генконсульства в Калькутте. Очередной дипкурьер привез для нас из МИДа «директивы», которые занимали около 20 страниц. Их суть: по возможности изолировать дипломатов из США; сплотить группу из дипломатов от социалистических стран и, по возможности, из стран социалистической ориентации. На поводу у квакеров, учитывая их американское происхождение, не идти, а проводить полностью независимую линию.
Так случилось, что главный распорядитель конференции Рассел Джонсон отвел для меня помещение, соседствующее с тем, в котором поселил американца, вице-консула из Сингапура Билла Брауна. Я «принял вызов» и, познакомившись с соседом, даже завязал с ним дружбу. Для начала знакомства Билл Браун предложил мне сыграть с ним в шахматы. Я ответил, что в шахматы не играю. Билл Браун очень удивился и заметил, что в России все играют в шахматы с детства, и ему ни разу не удалось выиграть у русского. Зато Биллу повезло с тем, что я знал слова русских песен, и вскоре в экскурсионном автобусе, сидя, как всегда, на заднем сидении, мы орали в две молодые глотки: «Белая армия, черный барон, снова готовят нам царский трон, но от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней!»
Слова марша кавалерии Буденного я знал от отца, а вот история Билла была более долгой и сложной. Оказалось, что Билл, когда учился в университете, выбрал в качестве иностранного языка русский (отсюда приязнь ко всему русскому). Через Национальную гвардию он выучился военному делу, получил звание капитана, и в Корейской войне (начало 50-х годов) командовал ротой. В их полку проходил смотр, в ходе которого определялась рота «за лучшую маршевую песню». По словам Билла, его рота всегда была победительницей, солдаты с удовольствием пели слова русского марша, не понимая их смысла. Соответственно и капитан Браун был на хорошем счету у начальства.
Мы еще до открытия конференции договорились с Биллом не выступать друг против друга, не выражать несогласия по любым вопросам, о чем Билл заявил открыто на конференции: «Я ни сейчас, ни позже не буду выступать против моего друга Леонида».
Представитель нашего Генконсульства напомнил мне, что я действую не совсем в духе «директив», но я, как мне представлялось, не нарушал их сути, поскольку: 1) изолировал американских представителей (своими усилиями); 2) не имея возможности, не стремился создать коалицию представителей социалистических стран и стран социалистической ориентации, с учетом того, что польские и югославские дипломаты подчеркнуто демонстрировали свою независимость от нас, другие ориентировались на них, не говоря уже о вождях и наследных принцах из Африки и Азии; 3) что касается Quakers’ International, то я не видел плохого в том, что замысел священника Рассела Джонсона удался, когда он поселил нас рядом с Биллом Брауном. В его замысле была идея сотрудничества представителей двух сверхдержав, и мы сотрудничали, подкоркой понимая, что наши государства не могут, не должны вечно противостоять друг другу.