Вспоминается, что в истории подобное уже было: 1920 год, стремительный налет красной конницы на Варшаву. Большевики рассчитывали, что этот рейд воодушевит польских рабочих и крестьян на восстание против буржуев и помещиков, революция подойдет к границе с Германией, продвинется дальше во Францию и завершится в Англии, где и восторжествует мировая социалистическая революция.
Но и тогда вышло совсем не так. Польские рабочие и крестьяне почему-то не восстали, и вместо того, чтобы поддержать Красную Армию, вместе со своими капиталистами и помещиками выступили против нее и нанесли братьям по классу сокрушительное поражение. Большевикам ничего не осталось, как строить социализм в одной отдельно взятой стране. Не теми ли же замыслами руководствовались китайские коммунистические лидеры сорок лет спустя? Очень уж похоже получилось.
Наконец через несколько дней томительных ожиданий Москва отреагировала на китайско-индийский пограничный конфликт Заявлением ТАСС. В этом Заявлении говорилось, что в руководящих кругах СССР с большой озабоченностью были восприняты сообщения о пограничном конфликте между КНР и Индией. Далее выражалась надежда, что, исходя из принципов мирного сосуществования, стороны смогут разрешить возникшие разногласия путем переговоров. Что же касается Советского Союза, то, верный своей миролюбивой политике, он готов содействовать восстановлению добрососедских отношений между Индией и КНР. При этом СССР подтверждает намерения неукоснительно соблюдать все принятые на себя обязательства по развитию многостороннего сотрудничества с обеими дружественными странами.
Получив Заявление ТАСС, Бенедиктов с явным удовлетворением зачитал его дипломатическому совещанию, добавив, что в Москве, как ему стало известно, послу Индии в устной форме было подтверждено, что СССР выполнит и все обязательства в области военно-технического сотрудничества с Индией. Очевидно, у Неру и его сторонников в политическом руководстве Индией отлегло от сердца.
В Китае Заявление ТАСС не осталось незамеченным, и стиль вещания на Индию «Радио Пекина» сменился достаточно быстро. Утихли громкие лозунги и бравурные марши, их место заняли привычные сообщения об успехах строительства социализма, о трудовых подвигах сельскохозяйственных коммун и коллективов промышленных предприятий Китая. Не дожидаясь приезда делегации Индии для переговоров о границе, Пекин объявил о прекращении огня и об отводе войск на тибетскую сторону линии Мак-Магона, удержав за собой, в порядке «восстановления справедливости», часть хребта Ладакх в Кашмире. При этом китайская сторона оставила за собой право считать некоторые приграничные участки вдоль линии фактического прохождения границы с Индией спорными.
21 ноября 1962 г. пограничный конфликт остыл столь же внезапно, как и вспыхнул, и тем самым надолго перестал быть яблоком раздора в отношениях между двумя великими азиатскими державами.
Доцент
Летом 1963 г. истекал срок моей работы в посольстве СССР в Индии. Решение в семье было единогласным – уволиться из МИДа и вернуться в Ленинград. Нас не устраивала альтернатива поселиться на чужой площади в Москве (в квартире уехавших за границу дипломатов). Элла сказала, что у нее «всё в Ленинграде» и что она хочет иметь свой дом. У меня в Ленинграде тоже было «всё», и я написал из Дели письмо проректору ЛГУ С. И. Тюльпанову. Он ответил, что с удовольствием возьмет меня на кафедру экономики современного капитализма, которую возглавляет на экономическом факультете.
Не скажу, что в посольстве не было попыток удержать меня: во время приема, когда объявили танцы, меня пригласила на вальс супруга посла Татьяна Константиновна и передала мне его просьбу:
– Леонид Иванович, вы решили уйти в отставку, оставайтесь здесь, посол обещал вам дать внеочередной ранг второго секретаря.
Я ей ответил, что решение принято, и мы морально готовы уйти в отставку. На том и согласились. Вот так я расстался с дипломатической работой – работой, но не с друзьями, которых приобрел за годы учебы в Москве и службы в Индии. Никогда не терял контактов со своими сокурсниками по МГИМО, всегда искренне радуюсь встречам со своими «индийскими» друзьями – Андреем Вавиловым, Олегом Хусточкой и Алексеем Никифоровым.
Приехав в Ленинград, я отгулял положенный отпуск. Элле отпуск не полагался, и она устроилась на работу экономистом. Когда я пришел в университет, С. И. Тюльпанов встретил меня с некоторым смущением. Оказывается, он на предназначавшееся мне место уже взял некую особу, как рассказал мне работавший на этой кафедре парень из нашей школы Виктор Онушкин. В итоге я был определен в штат как старший преподаватель (с такой же, как у доцента, зарплатой).
Вскоре меня пригласил А. К. Белых, секретарь парткома, которому было поручено сформировать новую кафедру – научного коммунизма. Ректор оформил это «поручение» своеобразно: он дал Белых право взять с каждой обществоведческой кафедры любого преподавателя. Тюльпанов с удовольствием отдал меня. Белых я сказал, что в научном коммунизме нисколько не разбираюсь, но он разъяснил мне, что научный коммунизм – это политическая теория марксизма, и тут я подхожу как никто другой. Я согласился, тем более что заведующий новой кафедрой предложил мне должность доцента.
В состав новой кафедры Белых набрал преподавателей разного профиля, среди них были социологи – А. Дмитриев, С. Иконникова, философ – Н. Кейзеров, юрист – А. Федосеев, экономисты – А. Годунов и я и т. д. Все были людьми незаурядными, перспективными и на белыховской кафедре оставаться не собирались. Я знаю, что Белых написал на меня в КГБ два доноса, оба были посвящены моей интерпретации событий в Чехословакии в 1968 году. По его мнению, я «не так» трактовал их студентам. Вообще, он был ортодоксом, сугубо «правоверным», считая, что существующий порядок должен быть неизменным, к тому же и карьеристом, всячески стремившимся распространить благосклонность «власть имущих» на себя. Не случайно большинство преподавателей кафедры покинули ее.
Первомай в Ленинграде: сотрудники кафедры научного коммунизма философского факультета ЛГУ, середина 1960-х годов
Среди пополнения выделялся Петр Пименович Амелин, уволенный досрочно из Вооруженных сил. Он был полковником и заведующим кафедрой в военно-строительном институте, когда нагрянула комиссия, чтобы проверить, как его кафедра отметила в своей работе 10-летие пребывания Н. С. Хрущева на посту первого секретаря ЦК КПСС. По существу комиссия «ничего не нашла», но на заключительном заседании комиссии Амелин (по его словам) сказал следующее:
– Вы как Бурбоны, ничего не забыли и ничему не научились.
Эти слова Амелину не простили, его уволили, вменив всевозможные прегрешения, не учитывая даже то, что он защитил кандидатскую 22 июня 1941 г., пошел воевать политбойцом и закончил войну полковником, что у него было несколько боевых наград. Амелин обладал феноменальной памятью – он цитировал Гёте и Гейне, чем не мог похвалиться ни один из преподавателей. Это была яркая фигура на потускневшем небосклоне. Теперь его с нами уже нет.
Что касается моих отношений со студентами, то они говорили мне, что в отличие от других преподавателей я читаю курс «не так, как положено», а намного интереснее. В этом проявилось мое насыщенное событиями прошлое, особенно пребывание за границей.
Лекция в ИПК, середина 1970-х годов
Как-то брат Володя предложил совместно купить дом под дачу в области. Разговор об этом зашел дома, Элла была «за», я воздержался. Ольга Семеновна, мать Эллы, сказала, что прежде чем думать о даче, нам с Эллой надо подумать о своей квартире. С момента возвращения из Индии мы вчетвером с дочкой и тещей жили в двухкомнатной квартире на Петроградской, которую Элла с мамой получили после возвращения из лагерей и реабилитации. Намек был понят. Элла пошла к первому секретарю горкома партии Г. И. Попову, и он помог, мы получили «место» в строящемся кооперативном доме на 15-й линии Васильевского острова.
В двушку на Васильевском острове переехали в мае 1970 года. Сначала пустили кота Тёму, потом въехала хозяйка. Наконец-то у Эллы появился свой дом! Она не забывала и о другой своей мечте и спросила, когда же мы обзаведемся собакой. Я посоветовался со своими знакомыми по работе, и скоро к наше семье прибавился новый член – скотчтерьер по кличке Тиль.
На наших глазах в университете сформировалось новое подразделение – Институт повышения квалификации преподавателей общественных наук (ИПК). Кафедру научного коммунизма в ИПК возглавила историк, профессор (с кафедры Белыха) Татьяна Юльевна Бурмистрова, женщина под 60, которую можно охарактеризовать словами Драйзера: «Она все еще оборонялась, хотя на нее уже никто не нападал».
Вообще она была доброжелательным, знающим жизнь человеком. Я сотрудничал на ее кафедре и заметил, что преподавать преподавателям у меня получается лучше. Все-таки преподаватели были с опытом, им не надо было разъяснять прописные истины. Они ходили на занятия с удовольствием, задавали лектору «умные» вопросы – короче, всегда знали, зачем приходили в ИПК.
Однажды меня вызвали в Василеостровский РК КПСС, оказывается – на кадровую комиссию. Речь шла о замене Татьяны Юльевны Бурмистровой «по истечении возраста». Я должен был заменить ее на должности заведующего кафедрой. Как раз в эти дни проходила какая-то конференция на философском факультете, в 150-й аудитории, и ко мне подошел Рамзан Абдулатипов, ученик Бурмистровой, в будущем глава Дагестана, и попросил меня помочь ей: она очень переживала из-за своего смещения с должности заведующей кафедрой. К сожалению, я был вынужден отказать: кадровые комиссии райкомов не пересматривают своих решений. С тех пор Татьяна Юльевна меня невзлюбила, хотя я совсем не был перед ней виноват.
В те же дни я защитил диссертацию «Национально-освободительные революции современной эпохи» на соискание ученой степени доктора философских наук. Защита прошла нормально, решение Совета было почти единогласным (один был «против» – из-за неприязни одного члена Совета к другому).