– тот, что в шляпе, – Берия, и отец сразу замолчал. Лодка прошла мимо, не задев сеть. С «той стороны» не последовало никакой реакции. Отец знал, кто такой Берия и что значит встреча с ним. Но на этот раз обошлось.
Об отце-рыболове следует сказать подробнее. Для меня очевидно, что среди рыбаков-любителей он был профессионалом, умел всегда поймать рыбы столько, сколько хотел. Обычно рыбалка выглядела так. Отец сидел «на веслах» в лодке, а я с дорожками, то есть со сплетенными им лесками, располагался на корме, держа по дорожке в каждой руке. Когда огибали куст тростника, отец говорил: «Сейчас у тебя возьмет левую, подсеки!» Щука брала левую, я подсекал, и отец вытаскивал из воды очередную рыбину. Ошибок не бывало.
Однажды сосед по квартире Афанасий Данилович Буслов, сам заядлый рыбак, усомнился в умении отца добывать рыбу. Отец пригласил его в Васкелово, оформив пропуск. Буслов приехал и ехидно спросил, с чего это отец берет плетенную корзину. «Так надо будет куда-то щук девать», – ответил отец. Они привезли полную корзину щук, а меня сфотографировали со щукой, голова которой была вровень с моей, а хвост касался земли. Миф подтвердился. Пойманные рыбы сохли в тени, и на антресолях на кухне всегда хранились их высохшие тушки – немалое подспорье в рационе многочисленной семьи. Да и насчет подарков знакомым ломать голову не приходилось: высушенные щуки принимались с удовольствием.
Естественен вопрос: почему я все больше пишу об отце, оставляя в тени мать? Так уж сложилось в нашей семье, что своего первенца и обещающего художника-гения взяла под свое покровительство мама, а я уже по одному этому оказывался «отцов сын». К тому же я рос крепким, по-мужицки ловким, способным на поделки и всякого рода «мужскую работу», то есть был прямым продолжением отца. Отец брал меня на рыбалку, в многочисленные командировки по погранзоне, и я никогда его не подводил. Например, отправляясь в комадировку, отец всегда останавливал машину «у последнего гастронома», где покупал «малышку» водки. Потом эта «малышка» разливалась по скорлупкам яиц, взятым из дома: чайной ложкой ловко извлекалось крутое содержимое, и оставшаяся оболочка яйца превращалась в естественную рюмку. Но дома об этом – ни слова.
У меня вошло в привычку встречать отца на васкеловском вокзале, когда он приезжал на выходные поездом. Дорога от хутора, где мы жили, до вокзала составляла примерно пять километров, но меня отпускали из дома, потому что в погранзоне все было спокойно (хотя и не всегда благополучно).
Однажды я отправился встречать отца и своевременно пришел на вокзал. Какое-то время пришлось ждать, но, когда поезд пришел, отца в нем не оказалось. К приходу поезда на вокзале открывался буфет, и прибывшие «из города» могли насладиться в нем чаем или чем-нибудь покрепче. Я зашел в буфет, съел булочку, выпил чая и стал ждать следующий, последний поезд. Он прибывал через два часа, но отца в нем тоже не оказалось. Больше не было смысла ждать. Тем временем стало темно, к счастью дорогу трудно было потерять, и я бодро зашагал домой.
Дорога шла по пустым полям, местами поросшим кустарником. Спустя какое-то время мне захотелось отдохнуть, и, переступив через канаву, я улегся на теплую еще землю и заснул. Разбудил меня храп коня: оказывается, по дороге ехал конный патруль, конь почувствовал меня и захрипел. Конники спешились, старший признал меня: «Я этого хлопчика знаю, он приходит в комендатуру, в столовую за закваской. Их хутор на дороге над озером». Он посадил меня на коня, перед седлом, потрусили к дому. Дома не спали, ждали меня. Оказывается, отец приехал на машине. Но он не спешил встречать меня – он знал, что я не заблужусь.
Генерал Пядышев
Что думал кот Никита, зализывая разодранную совой спину? Что он слышал, лежа в избе во время вынужденного покоя, когда не мог охотиться? А слышал он вот что. По избе ходил Хозяин (папа) и громко говорил, что у него нет лодки и что если бы таковая была, то в доме было бы вдоволь рыбы, и коту хватило бы мелочи, то есть, как думал Никита, очень вкусных окуньков, а это означало, что не надо было бы прыгать в воду – мокрую и холодную.
Уши были не только у кота. Услышанное мотали на ус, хотя усов у них в отличие от Никиты не было, присутствовавшие в избе двое мальчишек. Оказавшись снаружи, старший (лет десяти) сказал младшему (лет пяти), что знает, где есть лодка (видел, когда они ходили в лес). План грабежа созрел стремительно, и братья отправились за лодкой. Она была недалеко – метрах в ста по берегу, качалась, привязанная к купальне, с просочившейся сквозь щели водой.
Мальчики воду решили не откачивать, главное – действовать быстро. Было также решено лодку отбуксировать по воде и камышам к своим мосткам, что действительно заняло немного времени. Теперь у окушков появилась тень от привязанной к мосткам лодки, куда они и поспешили спрятаться от палящего солнца.
Выше по тропинке, у крыши без стен мама стирала что-то в тазике, мы с братом занимались ненужной возней. Вдруг на дороге появился военный, он был в фуражке, хорошо отутюженной форме, но главное – у него в петлицах было по две звездочки. Мы с братом знали, что это значило – звание генерала, но генералов до этого случая не видели. Генерал обратился к маме и сказал, что у него пропала лодка. Мама ответила ему, что ничего о лодке не знает, не слышала, не видела и т. п. Но наблюдательный генерал заметил, что присутствовавшие при разговоре мальчишки как-то смутились, чем и выдали себя.
Генерал счел нужным представиться маме: он наш сосед и зовут его Константин Павлович Пядышев, он начальник штаба Ленинградского военного округа. Пока генерал представлялся, мы с братом разглядывали его. Константин Павлович был сухощав, в ладно подогнанной форме, со столбиком усов под прямым носом, со спокойным взором он располагал к себе. Мама ответила просто: «Наташа». Генерал поинтересовался, когда дома будет отец, с чем и ушел.
Отец, когда приехал на выходные и узнал о лодке, пошел к генералу. Возвратившись, он рассказал, что сосед лодку ему подарил, к тому же она текла, и генералу обещали новую. Отец немедленно занялся подарком: зашпаклевал щели суриком, потом покрасил борта белой краской, и лодка стала как новая. Кстати, она долго потом нам служила.
У нас с братом появилось развлечение. Мы, уже на веслах, отправились к месту бывшей стоянки лодки. Там мы увидели не только купальню, но и эллинг, из которого две симпатичные девушки лет по 15–16 извлекли легкие байдарки, сели в них и пустились по глади озера. От них, одетых в белые с короткими рукавами футболки, на нас как бы повеяло бодрящим ветром, которого в тот день как раз не было. Позже оказалось, что девушки – Катя и Женя – были воспитанницами Пядышевых. Как разъяснила мама, у Пядышевых не могло быть своих детей – в результате скитаний по дорогам Гражданской войны.
Родители подружились с Пядышевыми довольно быстро, сочли естественным звать друг друга Ваня, Костя, Оля, Наташа. Стали ходить друг к другу в гости, чаще – мы к ним. И не только потому, что у них дом был более просторный (двухэтажный), но и потому, что у них было мороженое. Склонный всегда «пофилософствовать», старший брат Вовка быстро понял, что в радиусе двадцати километров это было единственное место, где делали мороженое. Готовил мороженое брат Константина Павловича, инвалид. Он ставил низкую скамеечку к стенке, садился на нее и крутил в бочоночке массу, принимая участие в беседе.
Эти беседы поражали нас с братом. Обычно спокойный, генерал Пядышев с раздражением говорил отцу, что Ворошилов и Буденный – бездари, нигде не учившиеся и не имеющие военного образования, что прославляемая конница Буденного – это вчерашний день в эпоху механизации войны, что единственный современно мыслящий высший военный начальник – это Тухачевский, но что ему не доверяют. Нас с братом удивляло, что все это говорил знающий дело генерал, в то время как официально имена «вождей» прославлялись, о них слагали и пели песни, – тем более удивляло, что говорилось это почти незнакомому человеку, имевшему отношение к пограничной службе. Но, видно, у генерала назрело, накипело в душе.
И еще летний случай. Узнав, что у брата скоро день рождения, Пядышев принес ему в подарок книгу В. К. Арсеньева «В горах Сихотэ-Алиня. Дерсу Узала», а мне подарил коробку оловянных солдатиков. Я не мог понять – почему, ведь день рождения был у брата. Мама объяснила, что Константин Павлович заметил, как я играю спичками на полу, выстраивая подразделения солдат, и пообещал подарить мне оловянных солдатиков, что и сделал, когда наступил подходящий момент. И все же я был поражен его обязательностью и щедростью – в то время оловянных солдатиков в детских магазинах вообще не бывало.
С началом большой войны контакты с Пядышевыми прекратились, что и понятно: у каждого были свои заботы и дела. Как-то мама сказала, что Константина Павловича назначили командующим Лужским направлением. Источник информации мог быть только один – Ольга Ивановна. Потом мама сообщила, что звонила Оля, сказала, что Мерецков прислал за ней самолет и она предлагает маме эвакуироваться «со всеми ее мальчишками». Мама ответила, что мы еще не решили, надо ли эвакуироваться, на чем разговор и закончился.
Старший брат Владимир, 1950-е годы
Дело, однако, обстояло не совсем так. Мама в силу понятных соображений умолчала, что отцу на работе уже предложили полуторку, чтобы эвакуировать семью, и было решено отправить нас на восток Новгородской области в Пестово, к дедушке, мамину отцу. Не помню точно, но где-то в октябре мама сказала, что говорила по телефону с Пядышевой. Ольга Ивановна приехала в Ленинград, в ее распоряжении самолет, и она предлагает эвакуироваться. В Москве паника, «никуда не достучаться, только с военными можно иметь дело, а с Костей случилось что-то плохое: когда Мерецков говорил о нем, то смотрел в пол». Мама отвечала, что мы только что вернулись из эвакуации, и никому там оказались не нужны, – с нее хватит, точка.