– К этому времени уже должен был понять. Для того чтобы разливать бесплатный суп или преподавать в воскресной школе, я слишком на него похожа.
Отвлекаясь от натягивания перчаток, Геро подняла глаза. Неизвестно, что она разглядела в лице мужа, но ее веселье тут же улетучилось.
– Случилось что-то еще, да? Помимо смерти Риса Уилкинсона?
Себастьян кивнул.
– Ты читала утренние газеты?
– Еще нет. А что? Что произошло?
– Рассела Йейтса арестовали за убийство торговца бриллиантами из Олдгейта.
Черты Геро хранили сдержанное спокойствие. Дочь лорда Джарвиса весьма искусно умела скрывать собственные мысли.
– А он действительно убил?
– Йейтс утверждает, что невиновен. Я верю ему.
– И можешь доказать его невиновность?
– Не знаю. Ясно одно: если не докажу, его повесят.
Виконтесса потянулась за шляпкой и, отвернувшись, сосредоточила все внимание на своем отражении в зеркале, водружая на голову отделанный бархатом убор. Как и большинство лондонского общества, леди Девлин отлично знала, что нынешняя супруга Йейтса когда-то была возлюбленной Сен-Сира. Ей также было известно, что минувшей осенью между любовниками произошло нечто, приведшее к браку Кэт Болейн с бывшим капером и отправившее Девлина катиться по пропитанной бренди наклонной, откуда он с трудом выбрался совсем недавно. Но тем осведомленность жены и ограничивалась, и Себастьян не был уверен, что готов рассказать ей все остальное.
– Я должен это сделать, – добавил он.
Геро тщательно выровняла шляпку и медленно повернулась обратно лицом к супругу:
– Опасаешься, что я стану возражать? Закачу истерику и надуюсь у себя в комнате в припадке ревности?
– Нет, – невесело хмыкнул он, – но…
– Ты только что выразил восхищение моими исследованиями. Думаешь, я не восхищаюсь тем, что делаешь ты? Считаешь меня способной злиться из-за твоих стараний спасти человеческую жизнь только потому, что у тебя общее прошлое с женой этого человека?
Себастьян покачал головой. Протянув руку, он обхватил ладонью подбородок Геро и, наклонившись, легонько провел губами по ее губам.
– Вы просто диво дивное для меня, леди Девлин, – произнес он, смешивая их дыхания.
Жена улыбнулась. Но Себастьян заметил тень в ясных серых глазах и понял: даже если Геро никогда не выкажет недовольства его действиями, это не означает, будто сложившаяся ситуация ее не тревожит.
Точно так же, как тревожит его самого.
ГЛАВА 7
У юного подметальщика, по виду не старше восьми-девяти лет, было круглое лицо с широко расставленными глазами и короткой верхней губой и рыжеватые волосы, спутанные и грязные, словно мокрое сено.
Он сидел на нижней ступеньке церкви Святого Джайлса, зажав в руке дешевую разлохмаченную метлу, и, откинувши голову, вглядывался в Геро. Плисовые штаны мальчугана светили дырками, поношенный мужской пиджак был настолько велик, что фалды свисали чуть ли не до щиколоток, а рукава пришлось подкатать, словно прачке. Каждый дюйм открытой взгляду чумазой кожи рук и босых ног напоминал по цвету старое дерево, но светло-карие глаза оживленно блестели, а черты лица были подвижными и выразительными, когда паренек обозревал все великолепие платья и широкополой бархатной шляпки собеседницы.
– Вы взаправду виконтесса? – слегка шепелявя, спросил он.
– Да. – Геро кивнула в сторону стоявшего у кромки тротуара элегантного экипажа. – Видишь мою карету?
Оборванец, назвавшийся Драммером, вперился в блестящую желтую карету, упряжку породистых черных лошадей, кучера в ливрее и ожидавшего с бесстрастным лицом лакея и восторженно выдохнул:
– И вы хотите поговорить со мною?!
– Совершенно верно. Хочу узнать, как долго ты уже работаешь подметальщиком.
Круглое личико наморщилось от напряжения мысли. В Лондоне сотни бедных ребятишек зарабатывали себе на жизнь, убирая грязь и навоз с переходов на городских улицах. Это было в некотором роде попрошайничество, хотя дети действительно оказывали услугу прохожим. Поскольку подметальщики делили участки между собой и работали на одном и том же месте в течение нескольких лет, те, кто зарекомендовал себя достойными доверия, вскоре становились известными в округе и могли получать дополнительные деньги, выполняя мелкие поручения, придерживая лошадей или доставляя покупки окрестным жителям.
– Ну-у, – протянул мальчишка, – я начал аккурат после того, как папку схоронили, а тогдашней зимой мне десять стукнуло. Сейчас-то мне двенадцать, так что, почитай, два года с лишком мету.
Геро украдкой внесла исправление в сделанную запись.
– А твоя мать жива?
– Нет, миледи. От кишечной хвори преставилась, после отца и полгода не прошло. Знаете, он был каменщиком, но свалился с лесов и до того расшиб ногу, ажно помер. Я поначалу пробовал сетки для волос плести, как мама, только сноровки не хватало. А потом увидал, что другие ребята деньги получают за уборку улиц, потому купил себе метлу и взялся за это дело. Вообще-то, этот угол за мной и еще одним парнишкой, Джеком, но он недавно занедужил.
– А где ты живешь?
– Обычно мы с приятелями снимаем комнату в меблирашках вон в том переулке. Только ночевка стоит целых три пенса, а зима на носу, вот я и откладываю деньги, чтобы купить себе справные ботинки.
– Так где же ты сейчас спишь?
– Туточки и сплю, миледи. Ежели свернуться клубочком под дверью, то ночной сторож обычно не замечает. А вдруг даже заметит и прогонит, я сразу возвращаюсь, только он уйдет.
Геро запретила себе представлять тот страх, одиночество и голод, которые наверняка преследовали ребенка, съежившегося ночью на холодных каменных ступенях. Но исследовательнице все равно пришлось прокашляться, прежде чем она смогла задать следующий вопрос:
– И сколько ты в среднем зарабатываешь подметанием?
– В среднем? – смутился паренек.
– Сколько ты зарабатываешь за день?
– Вчера наскреб только два с половиной пенса, потому как сухо. Посуху заработок совсем никудышный. Хорошо после дождя, а пуще ливня: нанесет грязищи, а потом распогодится, народ и вывалит на улицу. В удачный день у меня аж десять пенсов выходит. Только метлы в грязь шибче снашиваются. Метла-то стоит два с половиной пенса и в сырую погоду стирается всего за пяток дней, а в сухую держится и две недели.
Геро взглянула на его орудие труда: обычный пучок прутьев, привязанный к толстой палке. Пускай мальчуган не умел вычислять средние величины, но ему явно было присуще глубокое понимание экономических законов своего ремесла – и предусмотрительность, раз он решился отказаться от крыши над головой осенними ночами ради того, чтобы скопить на ботинки, столь необходимые для близящейся зимы.
– А в какое время ты обычно работаешь?
– Выручка здесь лучше всего с девяти утра до семи вечера, хотя я знаю пару подметальщиков с Мейфэра, так они обычно не начинают раньше полудня или даже часу дня, пока богачи не выйдут. Вот бы и мне туда пристроиться, – мечтательно добавил Драммер. – По целому шиллингу в день зашибают, только все места у них сейчас заняты. Но я хожу с ихней компанией вечером под оперу представлять акробатические трюки.
– Ты делаешь акробатические трюки?
– Ага. Мы кувыркаемся и крутим сальто, а господа, которые из театра идут, смеются и бросают нам пару пенсов, особенно если ведут под ручку барышню. Один наш парень – Луис его зовут – зарабатывает больше всех, потому как показывает переворот назад. А я даже колесом ходить толком не умею. Уже после второго или третьего раза в голове мутится.
– Так ты ложишься спать, только когда заканчивается спектакль?
– Ой, нет, миледи. После спектакля мы бежим на Хеймаркет – правда, по воскресеньям идем туда раньше.
– А что вы там делаете? – полюбопытствовала виконтесса. На Хеймаркете, существовавшей издавна оживленной улице, было множество театров, гостиниц, питейных заведений – и проституток.
– Ну, иногда к нам подкатывает джентльмен и просит привести ему мамзель. За это можно получить целых пять, а то и шесть пенсов. Если джентльмен при параде, приводим ему настоящую красотку.
Геро в зачарованном ужасе воззрилась на простодушного маленького сутенера:
– А если джентльмен не «при параде»?
– Тогда ему достается не такая молоденькая и хорошенькая, – ухмыльнулся мальчишка. – Хотя частенько мы в первую голову зовем тех, кто с нами по-доброму. Бывает, идет цыпочка мимо, пожелаешь ей удачи, она и бросит монетку.
– А этих девушек, которых вы…м-м-м… – виконтесса запнулась, выискивая подходящее слово, – приводите, вы находите на улице?
– Бывает. Но если на улице девиц не случится, мы знаем, в каких меблирашках их можно сыскать. А на следующий день мамзели обычно подкидывают нам медяк-другой за услугу.
– Так в котором часу ты наконец-то прекращаешь работать?
– Ну, в три мы собираемся на ступеньках церкви Святой Анны и считаем, сколько выручили.
«Господи милостивый, – мысленно охнула Геро, – этот ребенок на ногах с девяти утра и до трех часов ночи следующего дня».
– А потом ты ложишься здесь спать?
– Угу. Хотя тут мне приходится подниматься, как солнце встанет. – В тенях под глазами и осунувшемся подбородке Драммера явственно сквозила усталость. – Ох, и обрадуюсь я, когда скоплю себе на ботинки. А то прошлой ночью зябко пришлось.
Исследовательница втиснула монету в ладошку подметальщика и сжала его пальцы в кулачок.
– Вот тебе гинея, мой мальчик. Спасибо, что согласился побеседовать со мной.
А затем быстро пошла к карете, прежде чем поддалась искушению опустошить весь кошелек в эти худенькие, грязные руки.
ГЛАВА 8
Зажатое между закопченным кирпичным пакгаузом и свечной лавкой обветшалое жилище Даниэля Эйслера находилось на узкой, изогнутой улочке, называемой Фаунтин-лейн, неподалеку от Минориз[2]. Выстроенный из потемневшего и крошащегося от времени тесаного песчаника дом выглядел так, словно когда-то его окружал обширный сад. Теперь остроконечный фасад зарос буйным плющом, а стрельчатые окна были обезображены ржавыми железными решетками.