— Это может повториться?
— Да, может. Но она молода и сильна, и это большой плюс для нее. Как только врачи закончат все процедуры, я приду за вами и снова отведу вас в палату. Хорошо? — Она подбадривающе улыбается. Конечно, неудивительно, что она так невозмутима, — она гораздо опытнее и старше нас. Я бы дала ей лет тридцать пять. — И знаете, для вас ситуация на самом деле тяжелее, чем для нее.
Мне хочется истерически расхохотаться. Я провожаю взглядом медсестру, на ходу поправляющую немного осветленные волосы. Аккуратно и равнодушно ступая, она покидает комнату, наполненную нашим страхом.
Том встает, сует руку в карман и вынимает несколько монет. Подходит к автомату, сует монетку в щель и подносит пластиковую чашку к отверстию, откуда выливается светло-коричневая жидкость. Высыпав в чашку три пакетика сахара, Том начинает помешивать чай пластиковой ложечкой.
— Ты бы тоже попила чего-нибудь, — советует он мне. — Лучше станет.
Чай из автомата имеет цвет смолы, сильно разбавленной водой, а пахнет горелыми автопокрышками, но он хотя бы теплый. Я обхватываю чашку пальцами и даже делаю маленький глоток. Том обессиленно опускается на стул рядом со мной. Концентрация адреналина падает, наваливается опустошение.
Мы еще некоторое время сидим молча, потом Том говорит:
— Ты им все рассказала про Гретхен?
Похоже, мысли об этом все еще мучили его.
— В смысле, что она не в первый раз пыталась это сделать?
Это то же самое, что попробовать открыть дверь, на которой написано: «Посторонним вход воспрещен». Мне кажется, неприлично говорить о столь интимных секретах из прошлого Гретхен в таком же тоне, как если бы он у меня спросил: «Ты говоришь, у нее аллергия на аспирин?» Я знаю, что Тому, как и мне, совсем не хочется это делать.
Он с трудом кивает.
— Значит, они знают, что…
— Том, — говорю я, чувствуя, как кружится голова. — Я рассказала им все, что могла.
Строго говоря, это правда.
— Я не сержусь, Эл. Я просто пытаюсь придумать хоть что-нибудь, чем мы могли бы ей помочь.
Глядя на него, отчаянно пытающегося найти хоть какой-то смысл в происходящем, я ставлю чашку на столик, беру журнал, кладу на колени. Но у меня опять наворачиваются слезы, улыбающееся лицо модели на обложке расплывается. Вот-вот мои слезы начнут капать на обложку старого журнала. Изображение становится похожим на бескрайние песчаные дюны. Обложка хрустящая и хрупкая, словно древняя кость. Чего только не было пролито на нее, что только на ней не высохло.
Перед моими глазами возникает рука Тома. Он берет у меня журнал и кладет его на столик, обнимает меня за плечо и притягивает к себе. Я начинаю всхлипывать, а он тихо шепчет:
— Ш-ш-ш… Все будет хорошо, вот увидишь.
Но я не вижу. Я ни капельки не вижу, как все может стать хорошо, и его утешения для меня почти невыносимы. После всего, через что я заставила его пройти… как будто того было мало, так теперь еще и это… Что я за человек?
— Ее мама и папа, — произносит Том. Он все еще пытается мыслить рационально. — Им обязательно нужно приехать сюда. Бэйли им…
Имя брата Гретхен он произносит скованно.
— Думаю, да. Уверена, он им сообщил.
Я чувствую, как Том напрягается. Он крепче прижимает меня к себе.
— Ты так думаешь, но…
— Том! — обессиленно выдавливаю я. Он понимает меня совершенно неправильно.
— «Том, Том»! — гневно восклицает он. — Не надо! Если бы он просто взял и приехал к ней, как собирался! Ведь говорил же, что приедет! — Он отпускает меня. — Может быть, он бы раньше ее нашел! До того, как она что-то натворила с собой… пока она просто была пьяна!
— Это несправедливо, Том, — говорю я. — Он не виноват в том, что…
— Вот уж нет! Еще как виноват! — взрывается Том. — Вина целиком и полностью на нем! Его не было, хотя он обещал приехать! Он никогда не думает ни о ком, кроме себя, ему люди нужны только для собственной карьеры. — Он так крепко сжимает кулак, что костяшки пальцев белеют. — В этом, черт возьми, весь он!
Я немного выжидаю, а потом спокойно говорю:
— Он просто опоздал на самолет, Том. Вот и все. Ты имеешь полное право злиться на него за… — я с трудом подбираю нужные слова, — за все остальное. Он не допустил бы, чтобы с Гретхен случилось что-то подобное. Когда я с ним говорила, то почувствовала, как он испуган.
Пауза. Том стискивает зубы.
— Другим удается быть надежными и делать то, чего от них ждут, а он почему не может? Что в нем такого офигительно особенного?
Последние слова он чуть ли не выкрикивает. Разве можно так громко говорить в этой комнате? Я стыдливо смотрю в пол. Я не уверена в том, что вопрос не риторический. Или он все же хочет знать мое мнение?
Глава 9
— Элис Джонстон! — Голос Гретхен в телефонной трубке прозвучал беззаботно. — Это я. Тут такое дело… Ты свободна сегодня утром?
— Могу освободиться, — ответила я и повернулась в кровати. Тома не было. Уже ушел на футбольную тренировку. — Особых планов у меня нет. Только пробежаться собиралась.
— Пробежаться? — изумилась Гретхен. — Это тебе на кой черт сдалось?
— Так ведь март! Мама меня так закармливает на Рождество, что я толстею и потом могу ходить только в огромных свитерах, а в следующую субботу она впихнет в нас гигантское количество пасхальных яиц. Не успеешь оглянуться — а уже пора надевать бикини, и тогда мне захочется себя убить.
— Ой, не будь занудой, — небрежно проговорила Гретхен. — Все эти пробежки — такая гадость. Пойдем лучше выпьем кофе с пирожными. Я скоро встречаюсь с братом и хочу, чтобы ты тоже пришла. Сможешь сама поговорить с ним насчет нужных контактов. Мне понадобилось всего четыре месяца, чтобы договориться с ним, но главное, что твое терпение, моя дорогая, принесло свои плоды.
— Наконец, — сказала я, — потому что в промежутке пришлось дружить с тобой, а это было нелегко.
Гретхен рассмеялась.
— Да. Я не подарок. Извини. Но лучше поздно, чем никогда.
— Грет, — сказала я и зевнула. — Я с радостью приду и выпью с тобой кофе, потому что забавно будет наконец познакомиться с твоим братом — но только поэтому. А потом не хочешь проехаться со мной по городу? Мне нужно кое-что купить.
— Что-нибудь занятное или, наоборот, занудное фотографическое? — с подозрением осведомилась Гретхен.
Я засмеялась.
— Занудное фотографическое, но мы могли бы заглянуть и в какие-нибудь симпатичные магазинчики, если хочешь.
— Идет! — радостно откликнулась Гретхен. — Звучит заманчиво. — Я с Бэйли встречаюсь примерно в половине двенадцатого. Ты успеешь?
Конечно, я бы очень даже успела, я бы даже раньше времени пришла, если бы мне не позвонила мама и не задержала меня разговором о том, что Френсис подала в суд на семейную химчистку за то, что там порвали подол ее свадебного платья. Это было довольно странно, как сказала мама, ведь с дамой, хозяйкой этой химчистки, Френ ходит по вторникам в группу похудания. В общем, мама просила меня позвонить Френ и попытаться ее вразумить.
В результате ровно в половине двенадцатого я выбежала из станции метро и поспешила по адресу, который продиктовала мне Гретхен. Бледное солнце пыталось пробиться сквозь слой нерешительных облаков. Я одну за другой миновала витрины магазинов. Магазины становились все меньше и роскошнее. Вывески у всех были пафосные, самоуверенные, и продавались здесь не те вещи, которые вам нужны, но такие, какие вам сразу жутко хотелось иметь: шоколадные конфеты ручной работы, ручной же работы шляпки, дорогущее вино, авторские ювелирные украшения… Это был один из районов Лондона, которые, согласно утверждениям их обитателей, уютны и похожи на маленькие городки, но именно про эти районы чаще всего пишут в приложениях к журналам на страницах, касающихся жизни высшего общества.
Лично я себя не очень уютно чувствовала в промокших, холодных лодочках. Оказалось, что это далеко не идеальная обувь для прогулок под дождем. Дождь настиг меня, пока я шла от дома до метро. Как только началась весна, я мечтала одеться по-парижски, а теперь дрожала в дурацком легком пиджачке. Так приятно было в конце концов войти в кафе — правда, для начала пришлось повозиться с неподатливой дверью. Похоже, она разбухла от сырости. Так что внутрь я, можно сказать, почти влетела, хотя собиралась войти незаметно.
Меня окутал пьянящий аромат жареного кофе. Уже накачанные кофеином посетители деловито просматривали газеты, сидя перед тарелками с горками еды, а разгоряченные, забегавшиеся официантки пытались рассадить вновь прибывших, при этом держа в руках подносы с чашками грозящего пролиться капучино. Я пробежалась взглядом по залу и увидела Гретхен. Она сидела за столиком у дальней стены зала и махала мне рукой.
Она была в чуть поношенных, искусно состаренных коротких кожаных сапожках на босу ногу (ноги у нее были гладкие и загорелые). Поверх хлопкового кремового платья-туники в национальном стиле — просторный кардиган ручной грубоватой вязки. Казалось, он того и гляди сползет с хрупких плеч Гретхен. На шее — длинная нитка ярких бус, местами перепутавшихся с прядями распущенных волос. Она сидела, крепко обхватив руками дымящуюся чашку с кофе. Она явно была очень рада видеть меня. Как обычно, и мужчины, и женщины всеми силами старались не пялиться на нее, но если она и замечала это, то виду не подавала.
Гретхен поставила чашку на столик, вскочила и крепко обняла меня.
— Привет! — воскликнула она. — Ты вовремя. Я как раз собралась соблазниться и заказать невероятный миндальный круассан. Да ты хоть посмотрела, какие тут пирожные?
Она показала в сторону барной стойки. Я с любопытством обернулась. Гретхен была права: пирожные выглядели восхитительно. Огромные печенья в виде колес — блестящие, покрытые поблескивающими сахарными чешуйками, булочки со снежными горками взбитых сливок, нежные маленькие кексы, украшенные вишенками и ягодками дягиля.
Я села напротив Гретхен, лицом к двери, и отметила: