Победив последнюю накидку, дядюшка обернулся и увидел Дика во всем его великолепии.
— Ты что это, Дикон?
— А что?
Дядюшка отправил в рот яйцо, отчего вся кожа на лице натянулась и уши задвигались, глянул в сторону закрытого окна Джоанны и хмыкнул.
Священник, наоборот, заподозрил что-то и встревожился.
— Птицу следует прикармливать лесной ягодой. От ягоды яйцо душистое, — сказал он.
— Угу, — дядюшка с набитым ртом продолжал следить за солдатами. — Самое время побродить по лесам.
Дик поднес к губам длинный оправленный серебром рог, упер левую руку в бедро и затрубил. Все затихли, в изумлении уставились на него.
— Рыцарь и барон! — закричал Дик на весь двор и опять затрубил. — Я вызываю вас, конного или пешего, на мече или на копье, но без наконечника… не до первой крови, а насмерть…
— Прокляну! Прокляну! — Священник подбежал к Дику. — Сердце остановилось, сердце остановилось, — он толкал Дика, пытаясь увести.
— Ух ты! — Дядюшка наконец проглотил яйцо. — А рог-то мой! Ты что же это? — он строго посмотрел на застывшего от ужаса мальчика с бубенчиками.
— А ну, бегом к Кривой башне, — приказал он солдатам, подошел к Дику, забрал у него рог, осмотрел и вернул. — Точно, мой. И за что же такая немилость?
— Вы опоили своего брата и моего отца цветом папоротника…
Отставленная нога дрожала, чтобы унять эту дрожь, Дик шагнул в сторону, но тут же влетел в большую коровью лепешку и стал с бешенством вытирать сапоги о землю.
— А-а-а… — дядюшка позволил себе вдоволь налюбоваться положением племянника. — Какой папоротник?.. Его испытал священный трибунал, епископ, второй принц крови, еще кое-кто. Ересь, мой милый… Или об этом тебе как раз забыли шепнуть?
Он засвистел в два пальца.
— Всё в порядке, ребята, — крикнул он солдатам, — давай обратно! — и пошел к столу.
Дик в отчаянии огляделся, логика дяди и на этот раз сбила все, что казалось ясным.
— Я вызываю вас, потому что вызываю! — крикнул он уходящей спине дядюшки. — И все!
— Пойди проспись, Дикон, — ответила спина.
Солдаты вернулись, отдуваясь после бега, столпились у стены, не зная, что делать дальше.
Дядюшка взял очищенное яйцо, засунул его в рот и стал жевать, с шумом запивая молоком. Глаза его еще больше сузились, а кожа на лице еще больше натянулась.
Позади Дика, страшно галдя, проползла цепочка уток.
Положение делалось все более невыносимым. Дик опять затрубил.
— Будете вы биться? — заорал он в отчаянии. — И все!
Дядюшка покачал головой.
— Ни в коем случае, — сказал он с набитым ртом. — Просто выгоню тебя вон… И все! — он передразнил Дика.
— Это мой замок, — Дик выхватил меч. — Вы бесчестно завладели…
— Тьфу, — дядюшка выплюнул непрожеванное яйцо. Он закинул лисью безрукавку и, похлопав себя по заду, сказал: — Здесь поищи свое, понял?
Дик пригнул голову, бросился вперед и поймал его за полу халата. Халат затрещал, оставив в руках Дика длинную полосу рыжеватого меха.
— Прокляну! Прокляну! — священник вцепился в Дика и скользил за ним.
— Гаденыш! — ревел дядюшка, показывая всем, и солдатам, и тем, кто сидел в окнах, порванный халат. — А ну, бери его, ребята!
— Солдаты! — Дик взмахнул мечом. — Я сын доброго вашего господина, который… — что «который», Дик не знал, — который…
Через толпу с двумя поленьями неэнергично протиснулся молодой круглоголовый солдат, тот, что ночью ласкал собачку. Он быстро присел, выдохнул и метнул полено. Дик подпрыгнул. Полено пролетело под ним и запрыгало по обледенелым лужам. Круглоголовый метнул второе. Дик опять прыгнул. Солдаты засмеялись.
— А-а-а-а!.. — Джоанна билась растрепанной головой об открытую решетку окна. — Всех перевешаю! Дождетесь! Дождетесь!..
Полено ударило зазевавшегося Дика по щиколоткам, он упал, но стал на четвереньки, потом поднялся на ноги и, выставив меч, двинулся на толпу. Все разбежались.
В железных доспехах, он тяжело ворочался посреди двора, но догнать никого не мог и вызывал общее веселье.
Из пристройки притащили сеть, растянули по двору на шестах. Завели. Сначала в нее попал поскользнувшийся Хаксли, под общий смех его вытряхнули и набросили сеть на Дика. Солдаты с шестами быстро побежали навстречу друг другу, и всё было кончено. То бесформенное, что ворочалось в луже посреди двора, даже отдаленно не напоминало готового к бою рыцаря.
— Раз-з-зойдись, задавлю! — раздался веселый крик. Круглоголовый, тот, что первый метал поленья, пробежал через двор, ударил барахтающегося Дика ногой в незащищенное железом подбрюшье, перепрыгнул через него и отбежал.
— Простите его, ваша милость! Он же глупый, глупый! Он как деревенский дурачок… Его нельзя бить! — в окне рядом с Джоанной возникли женщины, они махали руками и что-то кричали, потом появился солдат и закрыл ставни.
Дика погрузили на тачку и, весело галдя, покатили к воротам. Тачка прыгала на мерзлой земле, прыгали в глазах у Дика голубое небо в тучках, яркое солнце, выбитый кирпич подворотни, зубья поднятой решетки и опять яркое солнце. Тачку наклонили, спеленатый сетью Дик выкатился на дорогу. Он долго вертелся, пока не освободился и не встал.
Обитатели замка торчали на стене. Сэр Оливер плакал, о чем-то просил дядюшку.
Дик побежал к возу, на котором из сена торчали вилы, но мужик хлестнул лошадь, и воз отъехал.
— Сними шпоры, смерд. — Дик сдул кровь из разбитого носа. — Ответишь перед королевским судом!
— Иди, иди! Я королевских солдат не убивал… — дядюшка для громкости сложил ладони рупором.
— Не успел… Урод лысый!
— Иди, иди, умница. На галеры собрался. Мало, так я добавлю!
Дик помахал согнутой в локте рукой, сплюнул красной слюной и, пытаясь не хромать, быстро пошел прочь. Он шел по той же дороге, по которой уезжал во главе отряда всего три дня назад.
Так же кричали петухи в деревне под горой.
Он прошел несколько шагов и заорал псалом. Он орал его что было силы, пытаясь вложить в него всю переполнявшую его ярость. Когда не хватало воздуха, он останавливался на полуслове, втягивал воздух разбитым носом и орал опять.
Днем пошел снег. Мягкий и густой. Ветра не было. Было тихо. Только шорох снежинок, покрывающих землю, белый замок, белая деревня под горой, белая дорога. Дик вылез из-под елки, где он сидел, и вышел на дорогу, на которой не было следов.
На рассвете Дик бежал через поле к деревне. Снегу было немного, через него пробивалась жухлая трава. Было холодно. Бесформенная рыжая бороденка и усы, отросшие за эти дни, обросли сосульками. На бегу Дик колотил себя руками по бокам и по груди, кожаная куртка и тряпье грели плохо. Впереди замаячила вышка из жердей наподобие той, что он когда-то штурмовал, и Дик взял вправо. Иногда на таких вышках мужики оставляли караулы, с которыми лучше было не вязаться. И на этот раз из-под вышки залилась собака.
— Заплутался? Давай сюда, ваша милость, — приказал мужской голос и, видно уловив в фигуре Дика нерешительность, добавил: — Давай, давай, а то в колокол стукну.
Дик заскучал глазами, выругался и, не меняя скорости бега, потрусил к вышке.
— Чего тебе, ну чего тебе? — крикнул он на ходу.
— А того, что ступай отсюда, ваша милость… Нечего вам здесь делать…
— Раб, смерд! — Дик чуть не плакал. От холода он не стоял на месте, все время прыгал и приплясывал. — Что я тебе сделал?
— А то-о-о…
— А что?
— А то… Я зна-аю…
— Ах ты, — Дик поискал глазами камень или кусок мерзлой земли, — бочка навозная, кишка протухшая…
— А ну, не балуйте, — мужик вытащил откуда-то снизу огромный нелепый лук. — А то кра-де-е-е-тся…
Дик повернулся и побежал от вышки.
— Гы-ы-ы… гы-ы-ы! — кричал мужик, приплясывая от возбуждения. — Охо-хо-хо, эге-ге-ге! Зачем вокруг коптильни крутитесь! Я зна-аю!..
Дик пересек поле, съехал на заду в неглубокий овраг. На дне оврага на вросших в лед сломанных колесах стоял сброшенный когда-то с проходящей верхом дороги, обшарпанный, обитый драной кожей деревянный возок.
Дик, покрякивая от холода, забрался внутрь, забился в угол, набросав на себя многочисленное собранное здесь тряпье. Он привычно устроил себе гнездо, видно, этот возок был его жильем далеко не первый день. Он чуть повозился и затих. Это не было сном, скорее каким-то оцепенением, в которое он погружался на долгие дневные часы.
Сквозь затянутое пузырем оконце, глядевшее когда-то в спину кучеру, Дик видел, как раскачиваются голые ветки ольшанника, иногда на ветку садилась ворона, каркала и улетала. От влажного дыхания Дика пузырь в окне постепенно запотевал, и тогда в возке становилось темнее.
Однажды по дороге над оврагом, в туче снежной пыли, терзая коней, пролетел отряд вооруженных всадников, в шлемах, тусклых стальных кирасах и меховых плащах. Под одним из всадников была крестьянская лошадь с обрубленными оглоблями. В той, другой своей жизни Дик обратил бы внимание на это, сейчас — нет.
А между тем в этот день по большим и малым дорогам Северной Англии отступали королевские войска.
Над Англией вставала новая кровавая звезда короткого царствования горбатого короля Ричарда III.
Ночью этого дня Дику удалось украсть из коптильни длиннющую худую рыбину, и он, прижимая ее к груди, бежал вдоль реки привычной неторопливой рысцой. Мороз усиливался, от сухого безветренного воздуха захватывало дыхание. Было пусто. Светила луна, и снег блестел ясно и весело. На ходу Дик отдирал от рыбины куски и совал их в рот. Где-то раздался свист. Дик, не меняя ритма бега, взял к лесу, забежал в кусты, остановился и выплюнул на ладонь кусок рыбы. Как только снег под ногами перестал скрипеть, а тяжелая привязанная к поясу дубина постукивать по ногам, с реки явно послышался шум драки. Дик заволновался, затоптался на месте, принялся забрасывать рыбину на дерево, пока та не закачалась на голых ветвях. А сам, увязая в глубоком снегу, вернулся к реке. Прямо под ним, там, где неширокий проселок спускался под лед, у вмерзших перевернутых плоскодонок, вертелся на коне рыцарь в синих под лунным светом доспехах и длинным двуручником в руках. То ли меч был слишком длинен, то ли непомерно тяжел одетый в железо конь, то ли лунный свет сбивал пропорции, но Дику показалось, что рыцарь мал, как ребенок, и кривобок.