Шеф Коллинз не дает комментариев по поводу того, что означает это открытие для хода расследования и приблизило ли оно полицию к разгадке тайны, мучающей остров в последние несколько месяцев. Однако нет никаких сомнений, что находка сильно увеличит давление на департамент, который и так подвергается критике за медленный прогресс по данному делу…
Роджерс выключил радио и тяжело вздохнул.
– Я бы выпил пива. Может, притормозим где-нибудь?
Уэст покрутила головой, разминая шею, насколько позволял подголовник.
– Ты езжай. Только забрось меня в участок, пожалуйста.
– Да ладно! Давай по бокальчику, а?
Уэст не ответила.
– Уверена, что с тобой все в порядке? Какая-то ты тихая. Я думал, ты будешь в восторге… У нас появилась зацепка. Теперь это настоящее расследование.
– В восторге? – резко воскликнула Уэст. – Девочка мертва. Мы опоздали.
Роджерс побарабанил пальцами по рулю.
– Ладно тебе, Джесс. Мы знали это три месяца назад. Зато теперь нам есть что расследовать. И зацепка имеется. Есть шанс поймать этого гада.
– Думаешь? А может, в этом и проблема? – с горячностью откликнулась Уэст. – Какого черта мы ходим по домам, а? Почему бы людям Лэнгли этим не заняться? Ведь мы пыхтели над этим делом целых три месяца, в одиночку! А теперь он опять на коне…
Она остановилась, не закончив.
– Лэнгли возглавлял расследование с самого начала. И чего ты ждала? Дело становится самым громким из всех, что случались на острове, так с какой стати ему передавать его парочке приезжих? Брось. Пойдем вдарим по пивку. Похоже, тебе оно не повредит.
Уэст промолчала.
– Слушай, я не говорю, что не согласен с тобой. Но теперь мы хоть сдвинулись с мертвой точки. Пошли. Выпьем пива и вместе поворчим.
– Не могу, – ответила Уэст. – Мне надо в участок, закончить с бумажками по тому мальчугану.
Роджерс нахмурился:
– Что-что?
– Написать отчет, – вздохнула Уэст. – И внести его отпечатки пальцев в систему. Вряд ли это имеет какое-то значение, но шеф просил меня заняться этим на случай, если мальчишка еще куда-нибудь сунет свой нос.
– Боже, Джесс, зачем самой-то это делать! Главная заповедь нашей работы – когда наваливается какое-нибудь дерьмо, делегируй. Оставь записку Дайане. Пусть потрудится немного. Ну же! Идем! Всего один бокальчик! – Он почувствовал, что одерживает верх, и хитро ей улыбнулся. – Один несчастный бокал.
– Черт с тобой, – вздохнула Уэст. – Один.
Роджерс расхохотался.
– Что еще? – спросила Уэст.
– Да ничего. Просто подумал: мальчишку мы перепугали до усрачки.
Глава 41
Они возвращаются в комнату, и детектив Роджерс начинает говорить, даже не присев:
– Билли. Позволь, я кое-что тебе объясню. Я не хочу тебя больше видеть. Не хочу даже слышать о тебе. Не приближайся к Филипу Фостеру и вообще к этому расследованию. Никогда. Ты меня понял?
Я ничего не отвечаю. Они не рассказывают, что узнали, пока уходили, но оба явно торопятся.
– Теперь вы, мистер Уитли. Вам надо получше присматривать за парнишкой, иначе вы упустите его. Мы поняли друг друга?
Я гляжу на отца: он кивает.
– Хорошо. Детектив Уэст проводит вас к выходу.
Он выходит из допросной. Женщина-полицейская провожает нас с отцом до стойки. Отец подписывает какие-то бумаги, и мы с ним оказываемся на улице. Внезапно остаемся один на один вдвоем. Поверить не могу, как быстро все произошло.
На воздухе мне становится немного лучше, но я все равно боюсь, потому что отец по-прежнему в гневе, а рядом никого нет, чтобы его успокоить. У него нет пикапа, потому что в участок его привезли полицейские, так что нам приходится ловить такси. Отец спрашивает водителя, сколько будет стоить поездка до дома, и тот отвечает: тридцать долларов. Отца это злит еще сильнее, и всю дорогу он со мной не говорит. Поэтому я просто сижу, уставившись на свои ноги, и стараюсь не возиться. Когда мы добираемся домой, я скорей бросаюсь наверх, но отец останавливает меня.
– Сейчас же сядь, парень. Теперь моя гребаная очередь кое-что тебе объяснить.
Я подчиняюсь и занимаю стул как можно дальше от него за кухонным столом. Отец, правда, не садится. Ходит по кухне взад-вперед. Дойдя до стены, ударяет в нее кулаком.
– Полиция. Гребаная полиция. Понятия не имею, почему они так запросто нас отпустили. Я думал, нам конец. Гребаное дерьмо! Я думал, они… – Он замолкает и подходит ко мне вплотную. – Ты не должен привлекать к нам гребаное внимание, Билли. Не должен, и все тут. Тем более когда…
Внезапно он отворачивается и бьет кулаком по шкафчику на стене, где мы храним чашки. Шкафчик подскакивает, перекашивается, и изнутри раздается звон. Зато отец немного приходит в себя. Он стоит, таращась на шкафчик, потом переводит взгляд на свой кулак. На костяшках у него кровь. Потом в шкафчике опять звенит: наверное, осколки чашки падают на дно. Никто из нас не говорит ничего об этом.
– Ты не можешь так делать, Билли. Привлекать к нам внимание подобным образом. Я тебе разве не говорил? Не объяснял тысячу раз, что мы должны вести себя тихо? Ты понятия не имеешь, кто может нас искать.
Я не совсем понимаю, что он имеет в виду. Не знаю, что ответить, но тишина меня пугает.
– А кто может нас искать?
Сначала отец молчит. Он садится и прячет лицо в ладони. Потом медленно произносит:
– Никто. Никто не ищет тебя, Билли. Никто не ищет нас.
Я не представлю, что происходит, поэтому молчу. Спустя минуту, кажущуюся мне вечностью, отец убирает руки и снова смотрит на меня.
– Как я мог не знать, во что ты ввязался? Я что, плохо присматриваю за тобой?
И какого ответа он ожидает? Его слова не имеют смысла: он не присматривает за мной, я присматриваю за собой сам. Я растерянно морщу нос.
– Я пытался хорошо воспитывать тебя, Билли. Просто ты… Совсем не такой, каким я рассчитывал тебя вырастить. Понимаешь? Если б ты знал, от чего я отказался ради тебя…
Отец трясет головой и негромко смеется. На столе от его костяшек остается пятнышко крови.
– Мы справимся. Ты и я. Заживем куда лучше. Будем вместе проводить время. Как раньше. Помнишь, как мы искали серебро на Нортэнде? Вот и придумаем что-нибудь в этом роде.
Его глаза перебегают на серф, который он мне купил, – тот так и стоит, прислоненный к стене и, как я надеялся, забытый.
– Будем заниматься серфингом. Точно. Я тебя научу. Я мало что хорошо умею в этом мире, но серфинг – это мое.
С этими словами отец начинает плакать. Крупные тяжелые слезы набегают ему на глаза, катятся по щекам. Сначала он их не замечает, потом вытирает ребром ладони и громко хлюпает носом.
– Ладно, давай беги к себе, пацан. А я приберу этот гребаный мусор.
Он подходит к шкафчику и открывает дверцы. Дождь битого стекла сыплется на столешницу, а с нее – на пол. Отец бормочет ругательство, а потом вдруг смеется.
– Позже поговорим, хорошо?
Совершенно сбитый с толку, я устремляюсь наверх, пока он не передумал.
Глава 42
Только что видел новости. Может, я и ошибался насчет мистера Фостера, но был прав в том, что Оливия Каррен мертва. Нашли часть ее тела на Голдхейвене. Наверное, поэтому полицейские и бросили внезапно меня допрашивать. Узнали про находку.
Большую часть ночи я проплакал. Никак не мог остановиться. Думал о том, что произошло в полицейском участке и что сказал отец, и, хотя не понимал, почему плачу, слезы текли и текли. Я совсем не спал.
Утром даже не спускаюсь вниз. Я пропускаю школу, но, к моему удивлению, отец не поднимается, чтобы сказать мне одеваться. Когда я наконец прихожу на кухню, его уже нет. Однако он попробовал прибраться. Шкафчик снят со стены и стоит на полу; наверное, отец починит его позднее. В мусорном ведре полно осколков, а на столешнице – открытая банка консервированного супа. К ней прислонена записка от отца. Я сажусь за стол и читаю ее.
Привет, Билли.
Прости, что вчера вышел из себя. Сам понимаешь, был в шоке. Сегодня ушел пораньше, но потом мы проведем время вместе, только ты и я. Опробуем твою новую доску, согласен?
Люблю тебя.
Я ем суп, и время от времени у меня из глаз снова начинают литься слезы. Я заставляю себя думать. Надо понять, что произошло на самом деле.
Сначала я размышляю об Оливии Каррен. Она мертва, но погибла совсем не так, как я предполагал. Мистер Фостер не убивал ее. Мои догадки оказались ложными. При мысли об этом я краснею. Надо же было так все запутать! Но, в конце концов, это не моя вина – я же собрал столько доказательств… Однако если ее убил не мистер Фостер, то кто?
Дальше мои мысли обращаются к отцу. Почему он так разозлился? То есть я понимаю, что он мог немного разволноваться, но таким, как вчера, я его никогда не видел. Обычно он не ругается при мне, а тут использовал слово «гребаный», да не раз. Опять же, этот шкафчик… Такое ощущение, что он хотел ударить меня. И куда он пропал в такую рань?
Весь день я не выхожу из дома. Просто сижу и думаю. Когда на кухне мне становится неуютно, поднимаюсь к себе в комнату. Замка у меня нет, но я придвигаю к двери письменный стол, чтобы ее нельзя было открыть. И продолжаю думать. Сижу и думаю. Постепенно кое-что начинает проясняться.
Глава 43
Сегодня отец велел мне идти в школу. Собственно, я был не против. Никто не знает, что произошло в полицейском участке, да и, честно говоря, всем давно плевать на Оливию Каррен. Дома мне сложнее. Отец все пытается заговаривать со мной; делает вид, что интересуется моими делами. Это странновато. Пожалуй, даже страшновато.
Сейчас утро субботы. Ну или будет утро, когда я поднимусь. Отец захочет поехать на серфинг, но я не поеду с ним. Выскользну из дома, пока он не проснулся. Хочу держаться от него подальше, пока не разберусь, что происходит. Думаю, так будет лучше. Вот почему я на ногах в такой ранний час, тихонько крадусь вниз по лестнице. Однако вчера я весь день не ел, так что насыпаю в миску хлопьев, заливаю их молоком, и тут понимаю, что отец стоит в дверях и смотрит на меня.