Я иду с ним, не зная, что и думать. Теперь это мой прежний папа – тот, которого я помню с детства. С которым мы искали серебряные слитки, у которого было на меня время. Который сидел у меня в спальне, потому что я боялся, как бы чудовище под кроватью не сожрало меня во сне. И вдруг, с тошнотворным ощущением в желудке, я вспоминаю. Прикладываю руку к груди и ищу заколку. Заколку с волосками в крови, застрявшую в кузове пикапа. Доказательство того, что моего прежнего отца больше нет. Я отстраняюсь от него, вырываясь из объятия, и он встревоженно смотрит на меня. Потом улыбается – словно пытаясь подбодрить. Я снова щупаю свою грудь, пытаясь отыскать выступ под костюмом, который подтвердит, что заколка на месте, но единственное, что ощущаю, – это свои ребра, поднимающиеся и опускающиеся при дыхании, по-прежнему слишком частом.
Мы возвращаемся к пикапу, и отец включает радиоприемник. Там крутят Джей-Зи[15], и он делает погромче. Отцу по-прежнему нравится музыка, предназначенная для людей моложе его. Он бросает мне полотенце, а потом открывает водительскую дверцу и начинает переодеваться.
Я опять хлопаю по своей груди, но выступа не нахожу. Он куда-то подевался. Я завожу руку за спину и тяну вниз молнию на костюме. Осторожно стягиваю его с плеч, опускаю глаза. Заколки нет. Осматриваю свою грудь. Она бледная и тощая – еще тщедушнее, чем обычно, словно океан заставил ее усохнуть. На том месте, где была заколка, остался едва заметный след, но самой ее не видно.
Я торопливо сдергиваю с себя костюм и оборачиваюсь полотенцем, хотя на парковке никого. Заколки по-прежнему не вижу. Выворачиваю костюм и осматриваю его, потом землю вокруг себя. Я уже знаю, что она пропала. Наверное, ее вымыло из-под костюма, пока я барахтался под водой. Она где-то там, на дне океана, и мне никогда ее не отыскать.
Внезапно у меня щекочет в носу, и я рефлекторно наклоняюсь вперед – очень вовремя. Из ноздрей вырывается вода – не несколько капель, а, наверное, целая кружка. Отец видит это и разражается хохотом.
– Ну ты даешь, Билли! Наверное, половину океана проглотил, приятель.
Я не отвечаю. Еще раз осматриваю свою грудь, но теперь на месте следа от заколки не осталось практически ничего, кроме легкой красноты на коже. Ее запросто мог оставить мокрый гидрокостюм, пока я его снимал. Одеваясь, я проверяю кузов грузовика на случай, если найду там еще что-нибудь. Щель, где застряла заколка, по-прежнему там, и, закрывая глаза, я легко могу вспомнить, как она выглядела – торчала между бортом и дном. Но когда я снова открываю их, заколки нет. Пропала с концами.
– Вот что я тебе скажу, Билли. Мне все равно сегодня надо в Ньюли, так, может, поедим там? Завезем серфы домой, а потом прокатимся и наедимся бургеров. Как тебе такой вариант? – спрашивает отец, и я медленно киваю. Не знаю даже, что и думать.
Мы заканчиваем переодеваться, отец загружает доски в кузов, а сверху бросает гидрокостюмы, шлепающиеся большой мокрой кучей. Потом прыгает за руль и едет вверх на утес, чтобы оставить доски дома.
И тут все летит к чертям.
Глава 55
Отец насвистывает, сидя за рулем. Я не понимаю, почему у него вдруг изменились планы. Только что он собирался меня утопить, а теперь приглашает на завтрак. Я молча сижу рядом с ним; такое ощущение, будто я сплю и все это мне снится. Я сижу бок о бок с отцом и одновременно с убийцей. Часть меня хочет распахнуть дверцу и сбежать, другая – рассказать ему обо всем, чтобы он меня обнял и назвал глупеньким. Так что я не делаю ничего. Просто обхватываю себя руками, чтобы согреться. У меня все тело дрожит.
Сворачиваем с шоссе на свой проселок. Он ведет только к нашему дому, но на полдороге там есть поворот, так что коттеджа отсюда не видно. Минуем поворот, и свист обрывается. Отец ударяет по тормозам.
Впереди стоят две машины, черно-белые, с синими полицейским мигалками на крышах. Внутри никого нет.
– Какого черта?.. – шипит отец, и мы просто сидим несколько секунд без движения. В живой изгороди чуть позади есть промежуток, и через него можно поглядеть на наш дом. Отец дает пикапу откатиться, чтобы поравняться с ним, и мы оба смотрим сквозь заросли. Там еще машины – некоторые с эмблемами, некоторые нет, – а вокруг коттеджа суетятся люди.
– Дьявол! – восклицает отец и врубает заднюю передачу.
Я снова начинаю думать – пусть недостаточно быстро, но все же. Полицейские у нас. Это реальность. Почти наверняка. И мне надо действовать. Полицейские пришли. Они спасут меня.
Я смотрю на ручку на двери и представляю, что будет, если я попробую выскочить. Успею я добежать до полиции? Или отец поймает меня раньше?
Нет, слишком поздно. Мы быстро едем назад.
– Гребаное дерьмо, – бормочет отец. В мгновение ока он снова пришел в ярость. – Сраные копы!
Он разворачивается на сиденье, чтобы удобнее было смотреть назад, и прибавляет скорости. Я боюсь, что мы вот-вот врежемся в дерево.
Отец не притормаживает, выруливая на шоссе; поворот крутой, даже если едешь передом, но у отца получается. Он вырывается на дорогу и быстро выкручивает руль. Нам повезло, что не было других машин. Отец переключается на первую и так жмет на газ, что меня вдавливает в сиденье. Он постоянно поглядывает в зеркало заднего вида, и я тоже оборачиваюсь в надежде увидеть за нами синие полицейские мигалки, но их нет. Шоссе пустое. Отец ничего не говорит. Не говорит, куда мы едем и зачем. Не говорит, почему у нас дома полиция. А я не спрашиваю. Ни мне, ни ему не надо ничего говорить. Тишина говорит за нас.
Когда мы добираемся до леса, отец сворачивает с главной дороги в зону для пикников, где можно оставить машину и прогуляться. Он проезжает несколько деревьев и останавливается. Но мотор не выключает. Я гляжу на него, гадая, о чем он думает. Понимаю, что отец смотрит на дорогу – проверяет. Дорогу видно не очень хорошо, потому что нас заслоняют ветки, но если какая машина проедет, мы заметим ее. Наконец я заговариваю – хотя бы потому, что странно будет и дальше молчать.
– Почему у нас полиция, пап?
Он оборачивается на меня с изумлением, будто не ожидал увидеть. Уже собирается ответить, но вдруг мы слышим сирену. Еще мгновение сидим неподвижно, пытаясь разобрать, откуда доносится звук, потом отец бросает пикап вперед, прямо через заросли, и глушит мотор. Я вижу, как машины с мигалками проносятся мимо – из лесных сумерек они кажутся особенно яркими. Машины едут не от нас, а к нам – к нашему коттеджу.
– Что происходит, пап? – спрашиваю я.
Он снова таращится на меня, словно не веря, что я здесь. Наверное, рассчитывал, что я буду уже мертв и не придется беспокоиться обо мне.
– Билли… Это может звучать странно, но нам надо спрятаться на некоторое время.
– Почему? – спрашиваю я.
– Надо уехать с острова.
– Почему? – спрашиваю снова. Хоть я и знаю ответ, во мне нарастает паника. Она сквозит в моем голосе.
– Нет времени объяснять. Просто доверься мне. – Отец снова заводит мотор. – Мы уплывем на пароме.
Мы опять разворачиваемся, но на этот раз отец глядит в обе стороны, прежде чем вырулить на шоссе. И он больше не гонит, хотя продолжает поглядывать в зеркало заднего вида.
– Доедем до Голдхейвена и сядем на паром в полдень. Должны успеть. В четыре будем на континенте. Найдем какой-нибудь мотель и подумаем, что делать дальше.
Отец как будто разговаривает сам с собой, потом внезапно замолкает. Лес остался у нас за спиной – вокруг открытая местность, а впереди мост через реку. А на нем, перегораживая движение в обоих направлениях, еще две полицейские машины.
– Чертовы ублюдки, – говорит отец. Резко останавливается и снова переключается на задний ход, сдавая с главной дороги в лес. Останавливается и просто сидит, не глуша мотора и размышляя.
– Думаешь, они ищут… – Я не знаю, как закончить вопрос. «Тебя»? «Нас»?
Отец все равно не отвечает. Потом вдруг бьет обеими руками по рулю и снова бормочет ругательство. И улыбается мне – улыбкой маньяка.
– Хочешь немного прокатиться по бездорожью, Билли?
Ответа отец не ждет. Он разворачивает машину капотом к лесу, и мы проезжаем с полмили, пока не натыкаемся на тропинку. Это не настоящая дорога – она не предназначена для машин, – но тропинка достаточно широка для пикапа. Мы скачем по ухабам, пока лес не заканчивается. За ним начинается болото – обычно туда никто не забредает, кроме разве что любителей смотреть диких птиц.
Потом мы подъезжаем к реке – в миле выше по течению от моста, где ждет полиция. Река неглубокая и летом может совсем пересыхать, но в это время года, когда идут дожди, она довольно полноводна.
– Что ты собираешься делать? – спрашиваю я.
– Я же говорил. Сядем на паром.
– А они не будут караулить нас там? – спрашиваю я, но отец просто кидает на меня короткий взгляд.
Некоторое время мы едем вдоль берега, пока не добираемся до отрезка, где тот уходит вниз. Летом там запросто можно пересечь реку вброд. Но сейчас я в этом не уверен. Отец сворачивает к воде. Ни секунды не колеблясь. Просто мчит.
Мы раскачиваемся из стороны в сторону на неровностях, скрытых под водой. Я хватаюсь за ручку двери, боясь, что пикап перевернется. Вода доходит до середины решетки спереди, с моей стороны почти касается стекла. Отец изо всех сил давит на газ, мы ползем вперед, и по бокам от пикапа разбегаются волны.
– Ну же, ну же, – бормочет отец.
Я замечаю, что вода просачивается в водительскую дверь, но отец не обращает на нее внимания. Потом я чувствую воду под своими ногами. Мы на что-то натыкаемся, и пикап застревает, ерзая взад-вперед. Отец шепчет проклятия, выкручивает руль, и каким-то образом мы минуем препятствие. Мы уже на середине реки; дно здесь поднимается вверх, к противоположному берегу. Отец продолжает ругаться. Старается не дать заглохнуть мотору. Похоже, мы все-таки выберемся. Пикап наезжает на берег, колеса цепляются за землю, мы вырываемся из воды и оказываемся на аккуратной лужайке, где летом часто устраивают пикники. Там есть еще одна небольшая парковка и проселок, ведущий к шоссе, в обход полицейского поста.