Странно, проходит время, и все меньше вокруг достойных. И уже не так много цветов и подарков.
Когда открываю глаза — захлестывает волна раздражения и отрицания. Чужая. Другая. Это не могу быть я. Толстый слой штукатурки, пытающийся скрыть испещрившие лицо морщины. Поблекшие глаза, подведенные черными стрелками. Волосы все такие же темные, только цвет не натуральный, и на корнях снова видны седые волоски. Ненавижу вас, хочу уничтожить, словно злейших врагов.
Пытаюсь улыбнуться той улыбкой, разбивающей сердца. Получается жеманная гримаса. Как я могла превратиться в такое? Существо, не вызывающее ничего, кроме омерзения и… жалости. Это хуже. Это еще хуже. Ненавижу, когда меня жалеют. Пусть ненавидят, завидуют, но только не… жалеют.
И ведь каждая уходящая секунда усугубляет положение вещей. Добавляет морщинок и седых волос, превращает в чудовище.
И никакого просвета. Детей у меня быть не может. Сама виновата — не стоило делать первый аборт. Но тогда все казалось неважным. Думала, что дети — не главное, в крайнем случае, можно усыновить. А сейчас как представлю, что придется воспитывать чужого ребенка, руки опускаются. Я даже полюбить его не смогу, всегда буду знать, что он лишь замена тому, который мог бы родиться. Родному.
И что уж скрывать. Ты ведь знаешь все мои потаенные мысли. Только с тобой я откровенна. Я и не смогу стать матерью. Слишком привыкла жить для себя, ставить свои интересы на первое место. Правда, то, что раньше сходило с рук и прощалось, считалось очаровательной взбалмошностью, теперь называется по-другому. Я слышала, как зовут меня за спиной коллеги по работе. Старая стерва.
Помню, когда услышала это в первый раз, сразу не поняла, что говорят обо мне. О ком угодно, но не обо мне. Я ведь не старая… Нет, я совсем не старая. Пыталась отрицать, с трудом сдерживала слезы, готовые брызнуть из глаз. Достала тебя из сумочки, долго смотрела, потом поняла. Правда. Это обо мне. Старая, неудовлетворенная жизнью стерва.
А потом… Помнишь, что я творила потом? До сих пор стыдно… Пыталась молодиться, одевала короткие юбки и чулки в сеточку, декольтированные платья. Пока однажды не услышала, как надо мной смеются. Молоденькие практикантки. С гладкими безупречными лицами, ясными глазами и очаровательными улыбками.
И я впала в другую крайность. Надевала бесформенные балахоны, юбки до щиколоток. И готова была выть, когда взгляды окружающих мужчин смотрели сквозь меня.
Даже записалась к психологу — холеной уверенной женщине примерно моих лет. И как ей удавалось стареть с таким достоинством? На ее столе на почетном месте стояла фотография мужа и двоих детей. Счастливые, радостные улыбки. Эта женщина светилась отражением их улыбок. Именно тогда я с горькой очевидностью поняла, как многое упустила в жизни.
Она убеждала меня, что в мои годы все еще возможно, нужно только пересмотреть взгляды на жизнь. Найти цель, принять, как данность, что время неумолимо бежит вперед.
Я всю ночь не спала, сидя на кухне с бутылкой коньяка и сигаретами. Пыталась придумать себе в жизни цель. А потом швырнула почти пустую бутылку в стену и долго рыдала. Даже выла. А холодные пустые стены словно смеялись надо мной. Никого нет рядом, чтобы помочь, сказать, что все будет хорошо.
Никого нет… Это страшно, когда тебе уже пятьдесят, а рядом совсем никого. Ни друзей, ни детей, ни любимого. И ты понимаешь, что ничего уже и не будет…
Помнишь, как я решила покончить с собой? Наглоталась снотворного, а потом сама же и промывала себе желудок? Так и не смогла… Оставаться страшно, но еще страшнее уходить. А вдруг иной мир существует? Тот мир, в котором самоубийство — тягчайший грех?
И я ударилась в религию. Ходила в церковь, замаливала грехи, пыталась помогать больным и нуждающимся. Пока однажды не увидела, как бедный, которому как-то подала милостыню, сел в собственную машину и уехал в неизвестном направлении.
Обман. Весь этот мир — чудовищный фарс, в котором я играю роль жалкого паяца. И хочется только одного, чтобы абсурдная пьеса поскорее закончилась…
Телефон? Он так давно не звонил, что я уже и забыла, что он у меня есть. Погоди минутку, сейчас отвечу и приду…
Не поверишь, позвонил старый школьный приятель. Он сказал, что недавно развелся, и все это время втайне любил меня. Хочет встретиться. Как я выгляжу?
Странно. Вернулась прежняя улыбка. И уже морщины не кажутся такими глубокими. Да я еще ничего, оказывается. Спасибо, мой старый друг… Вечером расскажу тебе, как все прошло…
Цветочек(страшная сказка на ночь)
Он появился в нашем доме на день рождения матери. Подарок от тети Лиды, маминой коллеги по работе. Все знали, как мать увлекается экзотическими цветами, и стремились порадовать ее. Квартира наша больше напоминала оранжерею. Иногда мне казалось, что мать любит цветы больше, чем нас с Антохой. Все время увлажняет и протирает им листья, выискивает новые удобрения, следит за температурным режимом. Нас же кормит наспех приготовленными супами и кашами, даже домашние задания не проверяет. В этом тоже есть свои плюсы. Учусь я не очень хорошо, вернее даже, плохо. Для меня обычное дело пропустить школу и провести время с другими ребятами. Понятно, что из-за этого проблемы с учителями и прочим, но меня это мало беспокоит.
Антохе хуже. Он из кожи вон лезет, чтобы порадовать маму. И оценки хорошие приносит, и в квартире убирает, даже за цветами ухаживает. Ясное дело, что из-за этого он мамин любимчик. Но внимания ему достается лишь чуть больше, чем мне. А с тех пор, как появился новый наш постоялец, мать и вовсе обо всем забыла.
Цветок, конечно, красивый, ничего не скажешь. На пальму похож, с мясистыми игольчатыми листьями и пупырышками на стеблях. Тетя Лида говорила, что он цветет так, что залюбуешься. Но только при правильном уходе. Мать что только не делала, чтобы он зацвел. Бесполезно.7bcf23
Цветок мы с Антохой ненавидели до жути. Я даже в него пепел от сигарет сбрасывал. Конечно, закапывал в землю, чтобы не видно было, а то мать бы убила просто. Месть же Антохи новому детищу мамы была более изощренной. Братуха не поливал цветок, когда мать просила, еще и химикаты туда сливал, которые для других цветов полезны, а для этого наоборот. В этом он спецом был. Наши старания все равно не дали результатов. Цветок оказался живуч. Разве что не цвел.
А с некоторых пор Антохе стали сниться кошмары. Он просыпался с криками и рассказывал, что его кто-то душит. Малец худел на глазах, кожа да кости, смотреть больно. Даже мать встревожилась и, удивив нас всех неожиданной заботой, повела его к врачу. Тот сказал, что у брата малокровие, посоветовал гранаты есть и еще кучу всего. Лечение ни капли не помогало. Антоха продолжал худеть и вскоре ему даже вставать стало трудно. Кошмары не прекращались.
До слез жалко было братишку. Я даже решил с ним вместе спать, чтобы ему не так страшно было. Правда, сон у меня хороший, засыпал я сразу и открывал глаза только от воплей Антохи. Однажды решил все-таки не спать, напился кофе и веки все время оттягивал, чтобы не закрывались. Все равно спать хотелось до одурения, но я крепился.
Братишка мирно посапывал и я успокоился. Может, в эту ночь кошмаров не будет? Закрыл глаза и уже почти задремал, как вдруг услышал звук. Тихий такой. Вроде как что-то по полу тащат. Если бы спал уже, вряд ли услышал. А потом что-то задело по щеке. Прохладное такое, немного колючее. Хорошо, что в туалет не хотелось, иначе точно бы обмочился. С трудом удерживаясь от того, чтобы не заорать, я открыл глаза. Немножечко так, чтобы только через щелочки смотреть.
Если бы кому рассказал, подумали бы, что обкуренный. Может, мне снится?
Верхом на брате сидел, покачивая мясистыми листьями, цветок. Одна его часть обвилась вокруг шеи, пупырышки прямо присосались к коже. Антоха вздрагивал во сне, закрытые веки беспокойно дергались. Как назло, ночь сегодня лунная была, и в комнате можно было различить все до мельчайших деталей. Лучше бы я этого не видел всего. Цветок дергался, по зеленому стеблю ходуном ходили красные вены, всасывая кровь.
Я завопил так, как еще ни разу не вопил. Превозмогая отвращение, сбросил цветок с Антохи.
Шлеп-шлеп. В сторону двери быстро удалялись узловатые мясистые корни.
Совершенно ополоумевший, я зажег свет и стал будить Антоху. Мои вопли разбудили и маму, она вбежала в комнату. Когда я ей рассказал про цветок, она отвесила мне затрещину и велела так не шутить больше. Нет, ну, я, конечно, и сам бы себе не поверил, но все равно обидно. Я ж правду говорю. Тоже начал кричать на нее, требовать, чтобы цветок выкинула. Ясное дело, что она этого не сделала.
Мы с ней вместе прошли в гостиную, где среди остальных растений невинно так стоял себе этот монстр. Вообще-то следы он оставил. По полу тянулась землистая полоса. Но мать заявила, что это я намусорил, чтобы ей мозги запудрить.
Не понравилось мне, как цветок в мою сторону качнулся. Ой, не понравилось.
На следующую ночь я закрыл дверь и подпер ее стульями. Потом залез в кровать к Антохе и стал ждать. Где-то в полночь за дверью послышалось шерудение. Я потирал руки и хихикал: «Не пройдешь, гад.» И тут мои глаза полезли на лоб. Дверь стала медленно приоткрываться, моя баррикада жалобно заскрипела ножками по полу. Ну и силен же, урод.
Я вскочил с постели и, хоть колени предательски дрожали, приготовился обороняться.
Но этого я точно не ждал. Цветок выпустил сквозь открывшуюся щель длинный прутик и обвил меня за шею. Я даже пискнуть не успел, так и повалился на пол, пытаясь его оторвать. Хрипел и катался по полу.
Чудовище, тем временем, уже пролезло внутрь и подбиралось к Антохе. Мне оставалось только наблюдать, как оно снова пьет его кровь. А потом я вообще отключился.
Проснулся от криков матери, с перекошенным лицом склонившейся над постелью брата.
— Антошка, сыночек.
С трудом поднялся на ноги и доковылял до кровати. Брат, высохший, словно мумия, смотрел на меня невидящими остекленевшими глазами. Он больше не дышал. Матерясь и смахивая слезы, я бросился в комнату к цветку. Растерзаю гада.