й предписывал обязательно умываться после общения с иноверцами. Очистительную роль приписывали и земле – ею вытирали руки при еде в поле. В то же время избыточная чистота воспринималась как опасная, поскольку с точки зрения русской деревенской культуры абсолютно чистым может быть только покойник, стерильность присуща смерти, так что «с погани не умрешь, а с чистоты, как с лубка, свернешься». Впрочем, современная психология тоже с подозрением смотрит на стремление к идеальной чистоте.
Цвет гигиены, цвет чистоты, цвет контроля, разумеется, белый. Он символизирует свежесть, исцеление, добродетель, легкость, деликатность, безупречность. Как и черный, белый – не цвет в строгом смысле слова, это ахром, являющийся синтезом всех цветов. Он присущ животворящим жидкостями организма – семенной и грудному молоку. Белый часто представляет идею божественности и сакральной власти: белые одеяния носили небесные боги у хеттов и жрецы Юпитера в Древнем Риме, в белом предстают христианские ангелы, а также Бог-Отец, а в католическом богослужении белый – это цвет святых, церковных таинств и Рождества. Согласно Корану белые одежды предназначены для людей знатных и высокопоставленных, а в «Тысяче и одной ночи» белый назван лучшим из цветов. На Шри-Ланке белый считается цветом удачи, индуизм полагает его связанным с чистым сознанием и духовным возвышением, а буддистские вероучения наделяют белый значениями самообладания и высшей трансформации. Распространены были и представления, что богам и духам преимущественно угодны в качестве жертвы белые животные.
В то же самое время этот цвет столь же амбивалентен, как и черный. Белый – это не только свет и благо, но и саван и кости, снег и лед, потусторонний и запредельный мир. Женщина в белом в европейской культуре может быть как невинной девственницей, так и опасной колдуньей, в белых одеждах предстают фольклорные утопленницы. В Китае и Японии белый – цвет болезни, смерти и траура, китайцы называют похороны белой церемонией, а появление моды на свадебные платья европейского образца вызвало непонимание у старшего поколения, ведь странно невесте в такой счастливый день облачаться в цвет печали. В древних текстах слово «белый» могло служить синонимом понятию «пустой», да и в наши дни его часто ассоциируют с пассивностью, слабостью, холодностью, пустотой, бесконечностью и бесчувственностью.
Исследования показывают, что интерпретация белого цвета зависит от жизненной позиции человека: он может быть знаком распада и растворения или знаком начала и гармонии, а Макс Люшер утверждал, что белый связан с идеей бегства и «тот, кто в тесте из всей черно-белой гаммы предпочитает белый цвет, нуждается в освобождении от неблагоприятных обстоятельств». Именно как освобождение от прежнего и начало нового воспринимались многие религиозные ритуалы: белой глиной обмазывали тела в ходе древних инициаций, у индейцев навахо белые одежды символизировали готовность к контакту со священным, в раннем христианстве новообращенные после крещения одевались в белое, символически начиная новую жизнь. Наконец, белым был последний в этом мире наряд человека, сопровождающий последнее изменение – переход в иной мир.
Белый, содержащий в себе все волны, и полон, и одновременно пуст, он ждет наполнения, выражает полную свободу выбора и все возможные варианты развития событий. Но как именно они будут развиваться? Регулярные ритуалы, помогающие ощутить контроль над ситуацией, важны, ведь наибольшее воздействие на нашу жизнь оказывает то, что мы делаем ежедневно, но теперь, когда мы защищены обережными одеяниями и обрели уверенность через упорядочивающие, не пора ли двигаться дальше, проявляя дремлющую доселе силу?
Глава 6. В чем сила, брат?
Если у вас красивая укладка и хорошая обувь, все что угодно сойдет вам с рук.
Можно долго говорить о скрытой внутренней мощи и невидимой глазом силе духа, но визуально сила считывается как заметность. Сильный не боится привлечь к себе внимание, быть ярким и сверкать, ведь он сможет победить в схватке с желающим напасть. В животном мире такая стратегия называется «апосематизм», и она же лежит в основе человеческих представлений о высоком статусе. Роскошь, уникальность, пышность веками служили способом продемонстрировать свое высокое место в социальной иерархии, вызвать восхищение и почтение, показать свою силу. Вещи, принадлежащие к категории практического порядка, для которого важны функциональность и полезность, могут быть удобны и облегчать жизнь, но сила таится преимущественно в избыточности, в вещах экспрессивного порядка, главная задача которых – произвести впечатление. Подход «я надену все лучшее сразу» может вызывать ироничные замечания, но с точки зрения мифологии любое увеличение количества означает усиление качества.
Сильный огромен, он занимает собой максимум пространства, он высок сам по себе или высоко сидит, смотреть на него приходится снизу вверх. Это восприятие основано на нашем раннем детском опыте, когда родители предстают гигантскими и всесильными. В Древнем Египте изображения царей делались значительно большего размера, чем фигуры прочих людей, а в Древней Греции считалось, что в начале вещего сна сновидцу является высокий человек. Множество мифологий помещают обиталище богов на вершинах гор или на небесах, а в земной жизни трон правителя зачастую стоит на возвышении. Мы говорим о высокой должности, высоком классе и возвышенных поступках, а на бытовом уровне высокий рост считается безусловным преимуществом, хотя двухметровые обладатели 47-го размера ноги и девушки, профессионально играющие в баскетбол, могут хмыкнуть и поведать о множестве мытарств, связанных с приобретением одежды и обуви, вряд ли искупаемых сомнительной выгодой замены лампочки без использования стремянки. Корпулентность нынче не в моде, хотя тысячелетиями полнота свидетельствовала о том, что человек достаточно силен и богат, чтобы хорошо питаться. Сейчас массовая культура готова принять в качестве знака силы только гору накачанных мышц, а полных подозревают в безволии, слабости и неспособности себя контролировать, но образ крупного тела продолжает оставаться бессознательно связанным с силой: люди часто набирают вес в состоянии сильного стресса, словно пытаясь «усилить» себя.
Большое впечатляет нас независимо от своей формы, мы видим и ощущаем силу в увеличенных пропорциях, массивных украшениях, крупных узорах, широких брюках и длинных объемных юбках, одежде оверсайз и даже духах с очень сильным ароматом – всем том, что визуально увеличивает нас, делает более заметными и позволяет «захватить территорию». Правда, стоит помнить об одной из распространенных иллюзий восприятия – иллюзии контрастной оценки величины фигуры в зависимости от окружения: большое рядом с маленьким выглядит еще больше, а маленькое рядом с большим кажется меньше. Оверсайз-пуховик и огромная сумка помогут миниатюрной барышне почувствовать себя крупнее и сильнее, но для внешнего наблюдателя такие предметы только подчеркнут ее кукольное изящество, так что в таких случаях придется решить, что важнее: самоощущение или производимое впечатление.
Если на вершинах гор мифология помещала главных богов, то на вершине человеческого тела, то есть голове, оказываются знаки божественной избранности, силы и власти. На заре цивилизации голова представлялась важнейшей частью тела, средоточием души и жизненных сил, черепа даже хоронили отдельно, а начиная с неолита короны появились на головах идолов и вождей. Хеджет и пшент, короны Верхнего и Нижнего Египта, были знаком власти фараона, древнегреческие правители предпочитали золотой венок, а лавровый, символ Аполлона, доставался победителям Олимпийских игр. Увенчаны были и головы древнеримских и византийских императоров, а в Европе христианские короли, начиная с Карла Великого, дополнили корону крестом в знак божественного происхождения своей власти. Как бы ни выглядело венчающее голову сооружение, его изначальный символизм сохранялся: корона обозначала солнце, божественный свет, власть, высокий статус, выдающийся ум и прочие превосходные качества, возвышающие носителя. «Что за неуловимое могущество скрыто в этой аляповатой безделушке, в этой короне, заставляющей человека ощущать себя божеством, когда он носит ее? Держать в ладонях этот маленький яркий мир, одним мановением руки достигать крайних пределов земли, бороздить морские просторы, превратить сушу в торную тропу для походов своего войска – вот что такое носить корону!» – писал Оскар Уайльд в пьесе «Вера, или Нигилисты». Короны и тиары и по сей день остаются атрибутом монарших особ, победительниц конкурсов красоты, а также дарят ощущение принцессы на один день невестам. Впрочем, декоративные ободки, заколки, гребни, шпильки и прочие броские аксессуары для волос выделяют их обладательницу, обращают на себя внимание и могут служить своего рода «тиарозаменителями, идентичными натуральным». Те же значения, но уже с оттенком восстановления некогда попранного достоинства, несут и украшения для лица, например пирсинг или тика, но только в тех случаях, когда они не являются частью национального костюма.
Близкие родственники корон – шляпы – тоже ассоциируются с тем или иным статусом. Остроконечный колпак во многих культурах изначально был признаком жреца или колдуна, кого-то состоящего в связи с высшими силами, а с утверждением христианства эта шапка превратилась в атрибут шутов или потусторонних существ вроде гномов. Тем не менее разнообразные головные уборы остались бессознательно связанными с витальной силой и возможностью прикоснуться к божественному. «Чем выше шляпа, тем ближе к Богу», – это утверждение, бытующее среди исполнителей кантри-музыки, с которым полностью согласились бы аристократы XIX века, носившие высокие жесткие цилиндры, в то время как рабочий класс покрывал голову преимущественно мягкими шляпами или кепками. Отсутствие головного убора символически помещало человека на дно общества или вообще исключало из числа людей, недаром у Гоголя в «Сорочинской ярмарке» черт, стараясь сойти за человека, довольствуется рукавицами и шапкой как признаками человеческого. Головной убор раскрывал не только положение в иерархии, но и религиозную или этническую принадлежность, как, например, ермолка или чалма. Средневековые европейские законы могли запрещать маргиналам носить головные уборы – например, в Шартре в XIII веке такой запрет касался проституток. В России при встрече с барином представителям низших сословий предписывалось шапку ломать, то есть дополнительно снижать свой и так невысокий статус, а исчезновение шляпы как обязательного аксессуара в XX веке напрямую связано с расцветом самого популярного мифа массового общества – о всеобщем равенстве.