И Гёте, и Гегель называли зеленый нейтральным, безразличным, а Макс Люшер связывал его со стремлением к консерватизму, избеганию нововведений и даже откровенному застою. Этот цвет действительно успокаивает, снимает напряжение, понижает кровяное давление, дарит ощущение гармонии, а также склоняет к пассивному отдыху. Василий Васильевич Кандинский писал: «Абсолютный зеленый – самый спокойный цвет из существующих… Он ничего не требует, никуда не зовет. Это неподвижный, довольный собой, ограниченный в пространстве элемент».
Зеленый стабилен и статичен, уверен в себе и не нуждается в самоутверждении, постоянен и реалистичен во взглядах, самодостаточен и полон чувства собственного достоинства. Однако, вопреки утверждению Гёте, что этот цвет соответствует состоянию «не хочется и нельзя двигаться дальше», он хотя и медлительный, но все же не инертный. Зеленый – это концентрат потенциального напряжения, затаившаяся, дремлющая сила, готовая к прыжку и способная настойчиво и упрямо гнуть свою линию вопреки любым преградам. Как первая весенняя растительность пробивает землю или как зеленый сигнал светофора разрешает нам движение, так и зеленые одежда и интерьер рождают волю к росту и стимулируют творческую активность, облегчают принятие решений и способствуют изобретательности и ясности ума. Уж поверьте на слово автору, пишущей эту книгу в окружении зеленых обоев, штор, подушек, вазочек, шкатулок и множества других зеленых вещиц.
Безопасность и контроль успокаивают, сила завораживает, а изобилие и щедрость, свойственные удаче, не просто очаровывают – они создают условия для развития любых систем. Роскошь – двигатель прогресса, ведь чтобы система усложнялась и эволюционировала, в ней должны быть элементы, не являющиеся необходимыми для выживания. Система? Разумеется, ведь очень многое в нашей жизни зависит от связей с другими людьми и очень многое в нашей одежде этими связями предопределено.
Глава 8. Чьего рода-племени будешь?
Вещи драгоценны только своей биографией.
Говорят, запахи помогают мгновенно вспомнить связанные с ними события. Одежда в нашем шкафу – не столь быстродействующее средство, но она тоже позволяет нам вспоминать прошлые события и даже выстраивать собственную биографию. Некоторые вещи мы храним десятилетиями, совершенно не намереваясь их когда-либо носить: они служат своего рода эквивалентом фотоальбома или сентиментального путешествия, воскрешая в памяти значимые даты, выстраивая хронологию жизненного пути. Наряд, надетый на выпускной, свадебное платье, костюм, купленный после первого повышения на службе, или просто юбка, в которую уже давно не влезаешь и даже не надеешься, но когда-то именно она помогала чувствовать себя королевой мира – как такую выкинешь? Бывает и так, что весь этот пестрый ворох скопом и без разбора отправляется в мешок для мусора, символизируя расставание с прошлым опытом и неактуальными «прошлыми жизнями». Иногда дело обстоит наоборот, и старые вещи не лежат мертвым грузом, а используются для создания акцентов в новых образах, тем самым утверждая связь между «прошлым Я» и «настоящим Я», но не требуя сильно корректировать «овеществленную» автобиографию. В каждом из этих случаев коллекция нарядов или аксессуаров, накопившаяся за годы, помогает «собирать себя», выстраивать связную историю своей жизни.
Стоит вспомнить и о памяти совершенно иного рода: небогатое детство или голодная студенческая юность нашептывают, что гоголевский Плюшкин был не так уж и не прав и лучше вещичку-то приберечь. Особенно громко этот шепот звучит, если вещь очень дорого стоила, – пусть ее и не носят, но либо само ее наличие создает ощущение богатства, либо греет надежда, что она все же будет носиться и потраченные деньги окажутся инвестицией, а не пустым мотовством. Неприятным наследием скудного достатка оказывается и склонность «беречь» вещи, а потому оставлять погребенными в шкафу в ожидании какого-то достойного повода, который никогда не наступает. Странно считать себя и свой облик менее ценными, чем какую-то тряпку, но увы, если от идеи держать парадный сервиз в буфете, пользуясь при этом щербатыми чашками, большинство уже отказалось, то идея сбережения вещей пока еще удерживает свои позиции даже в шкафах вполне обеспеченных женщин. Причем эти женщины могли вообще не видеть бедности, ведь многие установки, касающиеся внешности и гардероба, мы наследуем.
Принято возлагать на средства массовой информации ответственность за формирование представлений о правильном внешнем виде, но в действительности такие представления складываются в первую очередь из личного опыта, из того, за что нас чаще всего хвалили или ругали. Влияние образа матери в детстве, первые удачи или неудачи подросткового возраста и испытываемые по этому поводу эмоции, комментарии друзей и сослуживцев – именно они играют первоочередную роль в формировании личного списка того, что выглядит хорошо, а что – плохо. Как сказочный герой постоянно действует по подсказке и при помощи волшебных сил, так и мы в той или иной мере руководствуемся мнениями своего окружения. Кто-то всецело полагается на них, например, всегда одеваясь так, как нравится мужу, кто-то, наоборот, учитывает наличие таких мнений только в том случае, если необходимо побывать на семейном празднике и выглядеть так, чтобы не вызвать осуждения у троюродной тетушки. Но и те и другие легко смогут вспомнить рекомендации, услышанные в детстве от матерей, сестер или подруг: «этот цвет тебе не идет» или «тебе к лицу только такие оттенки», «такие ноги (руки, грудь, подставьте нужное) надо скрывать» или «не прячь красоту, носи короткое», «в таком виде ходят только женщины легкого поведения» или «зачем оделась как бабка старая», а также миллион комментариев, касающихся осанки и особенностей внешности. Поистине, ни одна рекламная публикация или дива-инфлюэнсер из соцсетей не способны подтолкнуть к раздумьям о целесообразности пластической операции так, как могут это сделать любящие родственники. Казалось бы, прошли годы, а то и десятилетия, у нас сформировались личные потребности и предпочтения, да и фигура изменилась, так какое нам дело до того, что мы слышали в пятнадцатилетнем возрасте? И все же призраки прошлого часто оказываются сильнее отражения в зеркале, и человек продолжает скрывать несуществующие недостатки или подчеркивать давно утраченные достоинства. Даже если с годами удалось полностью отказаться от оценок, выданных родительской семьей, вкусы и воззрения, привитые в детстве, продолжают влиять на наши представления о хорошем внешнем виде, а многие женщины со временем обнаруживают удивительную общность своего стиля с тем, что предпочитала их мать.
В сказках материнское благословение, которое получает герой или героиня, бывает выражено вещественно, неким талисманом или волшебным артефактом, помогающим пройти испытания. Есть такие магические предметы и в наших домах. «Продолженное время» рода наделяет нас не только убеждениями, но и непосредственно вещами: мамино платье и отцовские часы, бабушкин кружевной воротничок и трость деда, а то и бусы прабабушки или даже вещицы, передающиеся из поколения в поколение так давно, что уже никто и не упомнит, кто был их первым владельцем. Все эти реликвии устанавливают контакт, создают связь времен, переводят нечто «далекое», то есть чужое и чуждое, в категорию «близкого» – внутреннего и своего. Антрополог Аннет Вайнер, описывая церемониальный плащ народа маори, поясняла: «Надев на себя эту драгоценную вещь, женщина переставала быть собой, теперь она – это все ее предки». Коллективное повествование – религиозное, идеологическое или политическое – создает ткань большого мира, но только маленькие истории, фиксирующими знаками которых выступают сувениры и семейные вещи-памятники, позволяют действительно ощутить себя звеном цепи, связывающей прошлое с настоящим. Распространенная домашняя легенда о бабушкином сундуке, рухлядь из которого однажды вновь обязательно станет нужной и модной, в чем-то совпадает с традиционными мифологическими представлениями, что предки – они всегда рядом, за рекой и в нужный момент обязательно придут на помощь. Впрочем, учитывая современную моду на винтаж, представления о ценности прабабушкиных платьев перестают быть мифическими и выглядят небезосновательными.
Семейные реликвии словно не замечают неизбежного разрушения, позволяя погрузиться в атмосферу воспоминаний или же обретая возвышенное наименование «наследие», а также дают повод подумать, что именно вы хотите передать своим потомкам. Что воплощает идею наследия и связи с другими людьми лучше, чем драгоценности? Каковы бы ни были личные эстетические предпочтения, унаследованные украшения все равно будут цениться в силу сентиментальных причин. Их цена обычно не имеет значения, они освобождены от игр рыночной стоимости, их полезность вторична, то есть они представляют собой настоящие сакральные объекты, особенно если не носятся, а хранятся как память. Что же касается актуальных отношений, то они материализованы в виде подарков от партнеров и друзей. Антропологи замечают, что подарок неотделим от дарителя, принять от кого-то дар – значит связать себя с этим человеком. Множество народных поверий предостерегает от дарения тех или иных вещей: носовые платки приведут к слезам, ножи – к ссоре, а часы не нужно дарить возлюбленным, иначе они начнут отсчитывать время до конца отношений, хотя вряд ли кто-то не обрадуется хорошему хронометру престижной марки. В любом случае подарок – это всегда символическое высказывание и о дарящем, и об одариваемом, и о том, что в этих отношениях выступает ценным и желательным. Говоря словами кинозвезды Одри Хепберн, «всегда можно узнать, что думает о вас мужчина, по серьгам, которые он вам дарит».
Серьги все же подарок нейтральный, их можно и подружке подарить, и коллеге, и дальней родственнице. Другое дело кольцо – украшение, символизирующее неразрывную связь. Речь не только о привычных обручальных кольцах, олицетворяющих брачные узы, но и о любых других подаренных кольцах. Образ колец восходит к обсуждавшейся нами в главе 4 символике кругов и связанному с ней представлению о целостности. В случае колец эта целостность означает «мы едины». В Древней Греции и Древнем Риме жрецы должны были снимать кольца перед началом ритуала, чтобы освободиться от всех мирских связей перед единением с богами, а жрец Юпитера вообще имел право носить только сломанное кольцо. Кольца, обозначающие личную связь с Богом, надевают на безымянный палец правой руки католических монахинь при посвящении, «кольцо рыбака» красуется на руке папы римского, напоминая о происхождении папской власти от апостола Петра, а короли Великобритании в ходе коронации получают особое кольцо, символизирующее принятие на себя ответственности за страну и слу