Деятельное намерение, которое тоже многие именуют мечтой, – своего рода личный миф, ведь любой миф повествует о происходящих с героем изменениях и обретении им нового статуса, а также о прорыве к невозможному. Представив себе контуры желаемой цели, зная качества, которые хотелось бы сформировать, и учитывая свои ключевые ценности, то есть те аспекты жизни, без которых падает самооценка и пропадает чувство собственной полноценности, можно заняться настоящим «дизайном действительности». Разнообразные визуализации тут не помогут, осуществление мечты требует инвестировать энергию и ресурсы, причем не в текущие вопросы, а в будущее, и никто не гарантирует оправданности вложений. Идя в магазин, надеетесь ли вы соответствовать размеру, имеющемуся на вешалках, и прилагаете ли усилия в спортзале для достижения этого соответствия? Либо предпочитаете жаловаться на производителей, выпускающих совершенно несуразные по длине или ширине вещи, направляя энергию на поиск марки, чьи лекала вам подходят? Или склонны творить собственные миры по своему произволу, обращаясь к портным, шьющим на заказ? Каков бы ни был ответ, если процесс создания образов и воплощения новых идей в жизнь воспринимать не как рискованный трюк, а как нечто само собой разумеющееся, то границы реальности можно видоизменить совершенно сказочным образом.
Но насколько наши мечты принадлежат нам? Реклама в наши дни служит эквивалентом справочника по этикету былых лет, рассказывая, как именно мы должны выглядеть и вести себя. Многочисленные соцсети создают образцы наряда мечты, тела мечты, квартиры и работы мечты, унифицируя воображение, создавая шаблоны желаемого опыта и заставляя сравнивать себя с другими по однотипному набору параметров. Мы задаем вопрос: «Как я выгляжу?», подразумевающий конкурентное сравнение, и стремимся соответствовать типичным социальным идеалам и ожиданиям, причем чем больше жертв приносим этим воображаемым стандартам, тем упорнее за них цепляемся, потому что хотим придать смысл этим жертвам. Мы пытаемся достичь несуществующего совершенства и создаем представления об идеале, который, говоря словами психолога Фредерика Пёрлза, становится «палкой, дающей нам возможность бить себя и издеваться над собой и окружающими». Столкнувшись с невозможностью воплощения двумерной глянцевой картинки в окружающей трехмерной действительности, мы испытываем неудовлетворенность и разочарование, считая, что мечты наши не реализованы, в то время как в действительности это всего лишь не наши мечты.
Желание желанного, ощущение, что бестселлер – это обязательная или необходимая вещь, мечта о точно таком же платье или точно таких же носе и скулах, как у звезды соцсетей, – вполне естественно для столь социального вида, как люди, но подлинная оригинальность заключается в том, чтобы не желать быть тем, чем вы не являетесь, что не отменяет обучения и даже подражания. В то же время не стоит слишком полагаться на наличие неких феерических внутренних резервов, доселе неведомых, или широко рекламируемых «продуктов счастья», волшебных психологических техник, обещающих легкую и приятную трансформацию. При всей любви к мифологии, у автора этой книги идеи «найти в себе богиню», да и вообще что бы то ни было в себе найти, вызывают только скептическую усмешку. Создание своей мечты и своего образа лежит не в поле пассивного нахождения чего-то, лежащего в дальнем углу на полочке, а в области активного созидания. Себя нельзя найти, себя можно только изобрести, будучи при этом готовым к тому, что результат станет уникальным, то есть сильно отличающимся от типического идеала, и, возможно, даже не слишком красивым с точки зрения представлений об идеальном. Главный результат реализованной мечты о новом образе – не соответствие некоему идеалу, а ощущение комфорта. Мягкие трикотажные треники ни при чем, комфортно может быть и на высоких каблуках, и в одежде из жестких тканей, ведь комфорт – это в первую очередь ощущение соответствия внешней презентации внутреннему состоянию.
Впрочем, путь этот бесконечен, ведь реализация одной мечты ведет к возникновению новых. Если уж и искать в себе богинь, то одну мы найдем точно – Венеру, и не в силу ее мифологических атрибутов, а из-за имени, происходящего от индоевропейского корня *wen-, имеющего смысл «желать». Любовь к новизне и изменчивости, поисковое и экспериментальное начало объединяют нас со всеми приматами, а одежда как нельзя лучше позволяет эту жажду утолить. Новые стратегии и новые образы зачастую кажутся более привлекательными, чем привычные, поскольку связанные с ними надежды на будущее не корректируются предыдущим опытом. Мы символически меняем кожу и перерождаемся в одежде нового сезона или делаем новую прическу под стать нашему настроению, конструируем новые реальности своей жизни и исследуем новые возможности самопрезентации, а также ожидаем, что приобретение новых безделушек поможет достичь счастья. У поклонников антиконсьюмеризма принято обвинять общество потребления и утверждать, что если бы не реклама и не разнообразные хештеги «наряд дня» в соцсетях, мы были бы значительно бережливее и осознаннее, но такие утверждения относятся скорее к области идеологических догм, чем к реальности. По крайней мере, первой могла бы поставить хештег «наряд дня» библейская жена Понтифара, соблазнявшая Иосифа переменой платьев по нескольку раз в день задолго до возникновения современного общества потребления. Столь рутинное действие, как шопинг, будучи вдохновлено образами мечты, превращается в грандиозный квест: есть там и поиск сокровища, и азарт игры, и неожиданные находки, известные под именем импульсивных покупок, хотя они обычно и оседают мертвым грузом в шкафу. Есть и те, для кого шопинг заменяет психотерапию, у кого снимает стресс, утоляет сенсорный голод или кого избавляет от хандры и скуки, а кто-то готов подписаться под словами актрисы Бо Дерек: «Кто сказал, что счастье не купишь за деньги, просто не знал, где делать покупки».
Шопинг-терапия, воспетая не только Бо Дерек, но и королевой Иордании Ранией, все же не универсальный метод. Еще одним способом становится психологическая защита, известная под названием регрессии, спуска на предыдущие стадии, чаще всего выраженная в апелляции к детству и инфантильным образам. Такое возвращение в детство позволяет вернуть утраченное ощущение будущего, придать новую силу надеждам и ожиданиям. Чаще всего такое стремление снова научиться безудержно мечтать сопровождается внезапной страстью к забавным сумочкам с изображениями героев мультфильмов, одежде с обилием рюшек и бантиков, фасонам, имитирующим детские платья, дешевенькой пластмассовой бижутерии и прочему «не подобающему» взрослой женщине арсеналу. Можно было бы внести в этот список и цветочные принты, но тут узор узору рознь: детализированные, приближенные к ботаническим иллюстрациям будут говорить скорее о женственности, приправленной немалой толикой сурового реализма. Экзотичные и этнические узоры, например пейсли-«огурцы» или африканские узоры, да и большая часть бохо-стиля, также будут отсылкой в пространства мечты, но не детские, а свойственные юношеству с его стремлением к покорению пространства и получению нового уникального опыта.
Как заветные мечты отражают нашу глубинную сущность, так и нижнее белье говорит о наших наиболее сокровенных желаниях и потребностях. Последняя граница между телом и внешним миром, именно оно отражает личные установки, взгляд на мир, глубинное представление о собственной идентичности, а также актуальные мечты и устремления. Степень стилистической разницы между бельем и основной одеждой расскажет о том, как человек себя видит и оценивает и кем хочет выглядеть в глазах окружающих. Картинки могут совпадать, но бывает и так, что под строгим деловым костюмом скрывается красное кружевное белье любительницы драматизировать и бить тарелки, под романтичным платьем из пастельного шифона обнаруживаются простые хлопковые трусы и гладкий лифчик трезвомыслия и практицизма, а облако соблазнительного шифона и стразов поддерживает жесткий корректирующий каркас из правил и безудержного стремления загнать себя в нормативные рамки. Соотношение «верха» и «низа», описанное в главе 3, распространяется и на белье, так что ненавистницы бюстгальтеров, вероятно, бессознательно стремятся освободиться от сковывающих их самопроявление общественных догм. Мы пытаемся создать лучшее представление о себе, когда надеваем «парадное» белье для осмотра у врача или на свидание, но расхожая мудрость, опирающаяся на психологический символизм исподнего как отражения истинного отношения к самим себе, гласит, что ношение красивого белья должно быть постоянным, поскольку это положительно воздействует на самооценку. Возможно, осуществление мечты нужно начинать с покупки соответствующего ее сути нижнего белья?
Мечтами и личными переживаниями не делятся с кем попало, вот и белье демонстрировать не принято, мы даже употребляем оборот «трясти грязным бельем на людях» для определения нежелательной публичной демонстрации возникшего конфликта. Белье из-за близости к телу часто увязывают с половым влечением, утверждают, что если оно видно, то женщина нуждается в подтверждении своей сексуальности, а прозрачные ткани получают эпитет «чувственные». Строятся многочисленные теории о том, почему полуобнаженность выглядит значительно соблазнительнее абсолютной наготы, а полностью скрытое тканью тело может производить значительно более эротичное впечатление, находятся объяснения о провокативности тонкого баланса на грани дозволенного или о создании пространства для фантазии. В то же время исследования этнологов показывают, что нет почти никакой взаимосвязи между скромностью и спрятанным телом, а психология утверждает, что и в бессознательном не найдется прямой взаимосвязи между обнаженностью и сексуальностью. И все же платья в «бельевом» стиле, короткие юбки, декольте и прочие способы демонстрации собственного тела принято связывать с желанием и готовностью вступить в контакт. Таковыми они и являются, если помнить, что под контактом можно подразумевать не только соблазнение, но и общую открытость миру и новому опыту. Чем меньше на нас одежды, тем меньше в символическом смысле мы пытаемся скрыть свою суть или защитить себя. В одних культурах такая раскрепощенность и готовность к самодемонстрации воспринимаются как распущенность и нездоровый эксгибиционизм, в других она приветствуется как показатель здорового контакта с собственной телесностью, а есть и те, кто готов объявить склонность к открытым нарядам следствием травмы и сексуальной самообъективации. Какой бы взгляд вы ни разделяли, готовность демонстрировать свое тело говорит о стремлении быть увиденным, избавиться от каких-то ограничений и реализовать свои глубинные потребности. В конце концов, изначальный смысл слов «вызывающий» и «провокативный», столь часто употребляемых в отношении откровенных нарядов, – «призывающий нечто, здесь и сейчас отсутствующее».