В этой сказке Заяц – классический трикстер. Так в фольклористике называется ловкий пройдоха и остроумный выдумщик, любимец сказочников всего мира. Помимо французского Кота в сапогах, трикстеры известны нам и в русских сказках: это Мужик, многократно обводивший Медведя вокруг пальца с вершками и корешками, или Солдат, учивший Бабу-ягу варить кашу из топора. Только в Африке, в отличие от русских сказок, трикстер не добродушный весельчак, а настоящий злодей. На протяжении повествования, которое может включать в себя один за другим несколько эпизодов, Заяц ворует, подставляет друзей под нож, лжёт и своим, и чужим безо всякой видимой мотивации и самолично добивает попавших в беду зверей. Он варит свою подругу Газель в кипятке, вспарывает брюхо Гиппопотаму, заставляет Льва проглотить раскалённый камень (сказка детально описывает, как камень проходит сквозь тело, сжигая львиные кишки), убивает Циветту, чтобы продать её шкуру, а потом принимается грабить поля людей, пока его наконец не отловят. Но и тогда он во время казни подставляет вместо себя вождя, а после его смерти благополучно ускользает, оставляя за собой шлейф немотивированных убийств. За эти шалости ему, как правило, ничего не будет – ими сказка обычно и заканчивается, как, к примеру, эта история гвинейского народа зиало.
Гиена и Заяц были друзьями. Однажды они отправились ставить силки на мышей. Когда в силки попалось пять мышей, Заяц уговорил Гиену отдать их ему – «а завтра, когда мы поймаем больше, всё достанется тебе». Но и на другой день, и на третий повторилось то же самое. Заяц забрал себе всех мышей, засушил их, растолок в ступе, а получившийся порошок положил в коробочку. Когда они с Гиеной встретились, он потряс коробочкой, и порошок застучал «кпеке-кпеке-кпеке». Гиена спросил Зайца: «Что это у тебя за коробочка?» – «Там моя мать, – ответил Заяц. – Я её убил, высушил, растолок и вот теперь ем». Тогда Гиена отправилась домой и сказала матери: «Мама, подойди». А когда та подошла, Гиена ударила её пестом по голове, высушила, растолкла в ступе и положила в коробочку. Но коробочка звучала по-иному: «кпоко-кпоко-кпоко». «Что ты наделала?» – закричал Заяц, услышав этот звук. – «Ты убила свою мать! О горе тебе!» И убежал, а Гиена погналась за ним. С тех пор Гиена и Заяц больше не дружат.
В других регионах континента западноафриканскому Зайцу соответствуют шакал, паук, черепаха или богомол, но трикстер при этом везде остаётся злодеем, и его приёмы ничуть не изменяются. Кое-где, например в Восточной Африке, место хитрого зверя занял даже человек – это знаменитый Банаваси, как на суахили называют Абу-Нуваса, известного в Северной Африке поэта VIII в. Став героем сказок, он заменил собой другого арабского героя Джуху, которого в Средней Азии называют Ходжой Насреддином. Только в отличие от последнего, друга всех бедняков и спасителя угнетённых, Банаваси, как и его коллега Заяц, всем вокруг обычно приносит только горе. Африканцы же неизменно встречают рассказы о таких неоднозначных проделках с юмором. Обман – это добродетель, показатель изощрённого ума, во всех случаях виновным воспринимается не обманщик, а его жертва, ведь она страдает от собственной глупости. Некоторые западные исследователи считают, что сказки о трикстере отражают подспудный протест маленького человека против социальной иерархии, слабого против сильного: в честном бою победить надменного богача, жестокого вождя или колдуна нельзя, но их можно и нужно перехитрить, отомстив за унижение и неравенство в общине.
Новые сказки о трикстерах продолжают появляться и в современной Африке. В одной из сказок готтентотов Южной Африки, например, шакал успешно обманывает белого миссионера. А несколько лет назад в Гвинее автором этих строк был записан следующий, вполне современный сюжет.
Однажды чернокожая девушка полюбила белого мужчину. Он ласкал её и ласкал, пока жил здесь, в Африке. Потом она спросила его: «Когда же мы поженимся?» И он сказал: «Приходи завтра на пристань в полдень, вот там мы и поженимся». Она пришла и увидела, как в океан уходит большой белый корабль, а на борту стоит её белый мужчина, машет ей рукой и смеётся. Как же она плакала!
При последних словах все без исключения африканцы, присутствовавшие при рассказе (все они были мужского пола), одобрительно засмеялись.
Однажды три женщины, взяв детей, отправились к реке. У реки две женщины сказали третьей: «Брось ребенка в воду, своих детей мы уже бросили». На самом же деле они спрятали детей под дерево. Женщина бросила своего ребенка в воду, и крокодил проглотил его. Тогда они стали смеяться над ней: «Мы обманули тебя!» Тогда мать взобралась на дерево и сказала: «Я хочу подняться еще выше», и дерево стало расти, пока не достигло неба. Там она встретила леопардов, которые спросили: «Куда ты?», и она рассказала им, что хочет вернуть ребёнка. Она была добра к ним, и они показали ей дорогу к деревне Мулунгу. Мулунгу был всемогущ: он призвал к себе крокодила и вернул женщине её ребенка. Женщина взяла ребенка и спустилась вниз, к своему дому. Её подруги, услышав о случившемся, немедленно побросали своих детей в воду и залезли на дерево. Но они дерзко разговаривали с леопардами и даже осыпали их бранью. Затем они пришли к Мулунгу. «Чего вы хотите?» – спросил он. Женщины сказали: «Мы бросили своих детей в воду». – «Что же заставило вас сделать это?» – спросил Мулунгу. Женщины скрыли истинную причину своего поступка и ответили: «Ничего». Но Мулунгу сказал: «Это ложь. Вы обманули свою подругу, а теперь вы лжете мне». Мулунгу взял калебас с молнией и сказал: «Ваши дети здесь». Женщины взяли калебас, который вдруг издал ужасный звук, похожий на выстрел из ружья, и они умерли.
Не только в «трикстерском» цикле, но и в других сюжетах африканская сказка может удивить своей жестокостью. Наказанием за любую провинность, за поражение в состязании, за малейшую оплошность является смерть, не более и не менее. Злые силы стремятся не отнять и не обмануть, а убить. В результате торжества справедливости никто не проучит, не переубедит и не прогонит злодея – наказание может быть только смертельным. Даже за добро не всегда воздаётся добром, что ярко демонстрирует сказка южноафриканских тонга о женщине и лесном младенце.
Одна женщина обнаружила в лесу маленького ребёнка, собиравшего ягоды с дерева. Она решила, что ребёнок потерялся, сжалилась над ним, посадила на спину и принесла домой. Но когда она вошла в хижину и хотела усадить ребёнка у огня, чтобы тот согрелся, она не смогла снять его со спины. Соседи поняли, что это вовсе не ребёнок, а дух, и послали за шаманом, который бросил кости и сразу всё понял. Жители деревни решили, что женщина должна отнести ребенка туда, где нашла. Хранитель леса, сурово отчитав женщину, принес в жертву от её имени белого петуха, умоляя духов смилостивиться над ней: «Она сделала это не нарочно. Она думала, что это ребёнок, она не знала, что это дух». Когда жертва была принесена, странное существо слезло со спины женщины и исчезло, и никто не знал, как и куда оно отправилось. Что до женщины, то её охватили судороги, и она умерла.
Едва ли не каждая африканская сказка содержит описания убийств или смерти разной степени детализации. Этому не следует удивляться, если понимать, что такие сюжеты вовсе не являются отражением какой-то особой природной жестокости африканцев. Скорее они диктуются чрезвычайной суровостью повседневной жизни человека в традиционном сообществе, постоянно живущего на грани выживания. Угроза голода, смертельные болезни, дикие звери, полная беззащитность перед силами природы – всё это приводило к тому, что смерть всегда находилась на расстоянии вытянутой руки от человека, составляла привычное ему зрелище, а потому не воспринималась так остро, как в современной европейской культуре. Если из появившихся на свет детей в младенчестве погибает больше половины, если стариков оставляют умирать или даже убивают, чтобы сэкономить пищу, а перспектива голодной смерти постоянно витает над небольшой общиной, стоимость человеческой жизни всегда будет чрезвычайно низкой. Нельзя забывать, что тысячелетие назад условия жизни в Европе были ненамного менее суровыми, и европейские сказки находились примерно на том же уровне человеколюбия. Сюжеты устного творчества, дошедшие до наших дней, постепенно модифицировались и очеловечивались по мере повышения уровня жизни и культуры. Африканские же сказки ценны тем, что ещё не утратили памяти о чрезвычайно тяжёлой и жестокой повседневности, которой жили не только предки африканцев, но когда-то и наши собственные. Сказки доносят до нас ещё один отголосок бедственных условий существования человека в Африке. Практически повсюду мы видим, что самое страшное бедствие в них – голод, самая желанная награда – пища. В сказке лесных народов Габона охотник, подружившись с волшебной антилопой, получает в награду свою мечту. Но что это? Это не золото, как в схожей индийской сказке «Золотая антилопа». Это неограниченные запасы еды. Питон-оборотень, сватающийся к девушке под человеческим обличьем в сказке из Сьерра-Леоне, описывается как обладатель сказочных богатств; впоследствии из описания мы узнаём, что это за богатства: в комнате огромных размеров лежат горы риса, проса и другой крупы. Африканские аналоги скатерти-самобранки являются пределом мечтаний любого сказочного героя, с которым сравниться может разве что жена-красавица – но безо всякого полуцарства в придачу. В одной из сказок герой восклицает: «Разве ты видел зерно, валяющееся без присмотра у дороги?» В условиях отсутствия денежных отношений, слабости государств и чрезвычайно низкой ценности земли не золото, не царства и не товары, а именно пища была для земледельцев и охотников главным богатством, гарантией продолжения жизни. Для скотоводческих народов ту же роль всеобщего эквивалента играли стада.
Волшебные сказки в Африке, хотя и имеют примерно тот же алгоритм развития сюжета, что и наши истории про Иванушку-дурачка и его ещё более глупых братьев, нередко представляют нехарактерный для европейских сказок открытый конец. Например, в одной из историй народов Мозамбика трое братьев принимают долевое участие в спасении прекрасной девушки: один узнал о её кончине из волшебного зеркала, второй обеспечил всем троим транспортировку к месту гибели в волшебной корзине, а третий вернул её к жизни посредством живого порошка. Здесь следует риторический вопрос: кто из троих получит девушку в жёны? Конца у этой истории нет: право решить судьбу спасённой предоставляется аудитории, которая слушает сказку, сидя под вечер у деревенского костра. Именно ради таких дискуссий африканцы и собираются вокруг рассказчика, и сказки-дилеммы, как их называют, остаются весьма популярным жанром по сей день.