ивить, что вполне им все-таки так и не удается"[14].
И все же потребность, удовлетворению которой служит искусство, есть потребность познания. Приведем наиболее категорические утверждения художников и мыслителей.
С. М. Михоэлс: "Что такое искусство вообще? Я убежден и много раз повторял, что искусство есть выражение самой великой страсти человека, страсти познания. Искусство есть процесс познавательный. Это, на мой взгляд, самое правильное, самое верное определение самого существенного в искусстве. В этом смысле искусство очень близко к науке"[15].
Г. Гегель: "Только потому он и художник, что он знает истинное и ставит его перед нашим воображением и чувством в его истинной форме"[16].
Широко известно утверждение В. Г. Белинского. Сопоставляя ученого и художника, он говорит: "Один доказывает, другой показывает и оба убеждают, только один - логическими доводами, другой - картинами"[17].
Если и наука, и искусство удовлетворяют потребность человека в познании окружающей его действительности, то наиболее интересным для нас оказывается выяснение тех особенностей, которые присущи этим двум формам человеческой деятельности.
Одно из самых разительных отличий художественного произведения от результатов научного труда хорошо сформулировал архитектор А. К. Буров: "Величайшим оскорблением для ученого будет обвинение: "вы получили невоспроизводимый результат"; эти же слова, обращенные к художнику, являются похвалой"[18].
Науку интересует действительность как она есть, потому что действовать можно только на основе точных, реальных и объективных данных, иначе они просто никому не нужны. Привнесение исследователем желаемого в установленные им закономерности способно только сбить познание с истинного пути, отвлечь от истины, обесценить результаты научного труда.
Искусство всегда тяготеет к идеалам, к категориям должного, желаемого, наилучшего. Эти категории не произвольны - они отражают объективную целесообразность, продиктованную объективными потребностями индивида и общества. Но желаемое можно разрабатывать, не сообразуясь с наличным, а зачастую - в противовес ему. Желаемое, должное, наилучшее можно уточнять, вообще не располагая знанием путей и средств достижения цели. В произведениях искусства человек узнает, проясняет свои потребности в должном, желательном, совершенном, постигает, что эти потребности свойственны и другим людям, а потому ощущает свое родство с ними, свою причастность общечеловеческим стремлениям. Это будит его мысль, заставляет думать и искать, но в этих думах, в этих поисках он уже выходит из сферы искусства в область действия, в область взаимоотношений с другими людьми, в область взаимодействия с окружающим миром. Искусство сделало свое дело. Требовать от него рецептов, способов достижения цели бессмысленно и неправомерно.
Критерием правильности научного постижения действительности служит практика, безусловная воспроизводимость результатов научного исследования. Этот способ проверки объективной ценности не применим к результатам художественной деятельности человека. Осуществленный идеал перестает быть идеалом, он превращается в действительность. Объективная ценность сообщения, которое несет в себе произведение искусства, контролируется общественной практикой в ином аспекте, чем результаты научного труда. Признание художественного произведения множеством людей и на протяжении длительного времени объективно свидетельствует о том, что в этом произведении воплощено нечто существенно важное для членов сообщества, а не прихоть фантазии художника, его субъективистский произвол.
Нам могут возразить, что таким же путем общественная практика контролирует идеалы, формулируемые, например, философом в виде логических выкладок и умозрительных обобщений. Это верно, однако художник располагает уникальной возможностью сделать идеал особенно убедительным, придав ему достоверность непосредственно воспринимаемого факта.
Выше, ссылаясь на архитектора А. Бурова, мы упомянули о неповторимости как обязательном признаке истинного произведения искусства. "Искусство, - пишет Л. Н. Толстой, - начинается там, где начинается "чуть-чуть", сказал Брюллов, выразив этими словами самую характерную черту искусства"[19].
Уникальность художественных произведений имеет своим источником, с одной стороны, неизбежное привнесение автором неповторимо индивидуальных черт при воплощении общественно значимых идеалов, а с другой - чувственную непосредственность художественных произведений, которые неповторимы в такой же мере, как сами явления отражаемой действительности. Именно непосредственность живого созерцания придает образам художественных произведений достоверность и убедительность.
Уникальность (неповторимость) произведений искусства играет важную роль в происхождении эмоций, возникающих при их восприятии. Любое произведение диалектически содержит в себе элементы знакомого и принципиально нового для зрителя. Воплощая общественно значимый идеал, художественное произведение тем самым оказывается соответствующим потребности зрителя в уяснении должного, желаемого и совершенного. Уникальность произведения позволяет дать зрителю нечто такое, чего зритель не ждал, не прогнозировал, не знал ранее.
Разумеется, мы, прежде всего, имеем в виду уникальность обобщающего содержания художественных произведений, которое отнюдь не равно тому, что в них изображено. Рассогласование между ожидаемым и реально полученным решающим образом ведет к возникновению эмоции. Впрочем, об этом мы будем специально говорить ниже. В заключение подведем некоторые итоги.
Потребность, удовлетворяемая искусством, есть потребность в познании, уяснении, постижении человеком категорий должного, совершенного, наиболее соответствующего его социально детерминированной сущности. Искусство пронизано страстным стремлением к гармонии (объективной целесообразности) отношений человека с природой я обществом. Об этом очень точно сказал в свое время Гегель: "Если он (художник) берет образцом природу и ее создания вообще, то он это делает не потому, что природа создала предметы его изображения такими-то, а потому, что она их создала надлежащим образом: но это "надлежащее" есть для художника нечто более высокое, чем само существующее"[20].
Если освободить высказывание Гегеля от элементов идеализма, от проступающих в контексте контуров "абсолютной идеи", то нельзя не согласиться, что главное в художественном произведении - это тот позитивный идеал, который присутствует при воспроизведении даже мрачных, дисгармонических, враждебных человеку сил.
Происхождение рассматриваемой нами потребности следует искать в общественной практике человечества. В своей практической деятельности первобытный человек убеждался, что есть лучшее (наиболее полезное, совершенное) и менее хорошее. Постепенно возникло устойчивое стремление к созданию лучшего, наиболее полезного и целесообразного. В дальнейшем общая тенденция распространяется и на объекты, не имеющие непосредственной потребительской ценности: на украшения, картины природы или произведения искусства. "Это по-настоящему полезно, потому что красиво", - проницательно заметил Сент-Экзюпери. Именно потребность в лучшем и совершенном инициирует действия по удовлетворению этой потребности, будь то зрительский поиск или художественное творчество. Кроме того, в результате миллиардных повторений человек убеждался в том, что организация, гармония (при кладке каменной стены, при выполнении совместной деятельности, во взаимоотношениях между людьми и группами людей) лучше, чем дезорганизация, хаос, дисгармония. Отсюда - не всегда осознаваемое стремление к гармонии, к упорядочиванию, к пропорциональности, опирающиеся на многовековой опыт, но идущее дальше его - в сферу будущего. Отсюда же - универсальное, применительно ко всем видам и родам человеческой деятельности, понятие целесообразной организации, а применительно ко всем видам искусства - понятие композиции. Гармоническая соразмерность частей, стройная организация целого, единство множественного столь же необходимы в музыке, как в литературных и архитектурных произведениях, в кинофильме и танце, причем в самых разнообразных произведениях искусства: от "Илиады" и Парфенона до Дворца съездов и кинофильма "Чапаев".
При чтении последней главы читатель мог убедиться, что наиболее сложным оказался вопрос о той специфической потребности, удовлетворению которой служит искусство. Здесь мнение авторов разделилось. Один из нас (П. М. Ершов) полагает, что наука удовлетворяет потребность человека в познании относительных истин, в то время, как искусство движет потребность в абсолютной истине. Отсюда вытекают все характерные признаки художественных произведений: широта содержащихся в них обобщений, долговечность, абсолютная убедительность живого созерцания, уникальность, непереводность в иную систему знаков и т. д. Второй из нас (П. В. Симонов) видит решающую основу художественной деятельности в объективной возможности познавать, уточнять и воплощать потребное (желаемое, совершенное) безотносительно к знанию прагматических путей достижения цели. В сущности, это то же противоречие, которое лежит в самом фундаменте эмоций, только проявившееся на высочайшем уровне общественного человека.
Стоит ли удивляться, что авторы не пришли к согласию при обсуждении проблемы, которая волнует человеческий ум на протяжении тысячелетий? Впрочем, эта манящая неопределенность и составляет, по утверждению Нильса Бора, главный генератор ищущей мысли.
В предыдущих главах не раз говорилось о действии как непременном атрибуте эмоций. Каких же действий требует от человека рассматриваемая нами потребность? Речь идет об эмоциях, которые возникают не у художника, а у лиц, воспринимающих произведения искусства: зрителей, слушателей, читателей. Следовательно, мы имеем в виду действия, необходимые в самом процессе восприятия. Ведь искусство рассматривается нами не как цель, а как средство достижения цели, как способ удовлетворения потребности.