Впрочем, многие считают, что не для него — для себя.
В «Огне» Барбюса есть крошечный эпизод, по-своему символический. Герой смотрит на убитого солдата, и вдруг ощущение ужаса и бессмысленности этой смерти охватывают его с особенной силой, — на мертвеце продолжают тикать заведенные с утра часы. Человек мертв, ненужные ему больше часы продолжают работать.
Те, кто пишет фантастику, особенно облюбовали такие сюжеты.
Просыпается дом... Нет, эта фраза лишена здесь переносного смысла. Просыпается механический дом, избавляющий своих жильцов от каких бы то ни было забот. «Девять минут восьмого, к завтраку все готово», — произнесли приятным певучим голосом часы в гостиной. На кухне печь подала только что приготовленный завтрак — восемь глазуний, шестнадцать ломтиков бекона, две чашки кофе и два стакана холодного молока, — а другой голос напомнил о предстоящих семейных праздниках и сроках уплаты за воду, газ, свет. Метеокоробка напомнила, что сегодня дождь, надо надеть калоши. Во дворе открылась дверь гаража, готовая выпустить заведенную машину. Из норок выскочили автоматические мыши и занялись уборкой.
Дом проснулся. Он сам. Только он. Больше здесь некому просыпаться. На стене отпечатались, выжженные в один страшный миг, фигуры мужчины, женщины и двух детей, играющих в мяч...
Это рассказ Рея Бредбери «Будет ласковый дождь».
Мыслящие сельскохозяйственные машины двигаются в город — там что-то произошло. Но город уже пуст. Они идут дальше и где-то в горах находят истощенного, почерневшего, помирающего от голода человека. Последнего человека.
Это рассказ Брайана Олдиса «Но кто же способен заменить человека?».
Сейчас написано немало рассказов о технике, оставшейся без человека.
Присутствуя при войнах и общественных катаклизмах, она своей долговечностью подчеркивает, как легко оборвать жизнь человека или целого народа. Иногда она причина таких катастроф. Иногда — только безмолвная их свидетельница. Она не отвоевывала для себя землю — человек ее сам очистил. С помощью той же техники.
Во всех подобных вещах техника, оставшись одна, не становится правопреемником человека. Земля — в ее распоряжении, но она ей не нужна.
Но порою речь идет о другом — о тех, кто, как им кажется, в полном смысле слова способен заменить человека. О роботах.
И тогда с особенной силой встает вопрос — для человека или для себя самой творит мир современная техника?
Многие отвечают: не для него, для себя.
Глава VIII. Роботы
Правы они или нет, понять непросто. Разумеется, нам хочется верить в лучшее, но плохо, когда внутренняя потребность видеть мир благополучным и процветающим, оказывается единственным аргументом в пользу того, что он и в самом деле будет устроен по нашему с вами желанию. Наука, во всяком случае, таких аргументов не принимает, а с ней вместе и научная фантастика.
Она сталкивается при этом и с реальной действительностью, и с нашими о ней представлениями. Последние для нее, как для всякой литературы, тоже своего рода реальность. Притом весьма непростая. Она, как и подлинная реальность, имеет свое «сегодня» и свою историю. Представления человека о технике, поскольку они выражены в литературе, могли подчиняться жизни, могли ее игнорировать, могли, наконец, в чем-то воздействовать на нее.
Слово «техника» не всегда означает одно и то же. Многообразие значений накапливалось веками. Наше время свело их вместе и столкнуло между собой. Это произошло неслучайно. В XX веке человек вступил в исключительно сложные отношения с машинами. Не просто сложные. Если угодно — парадоксальные. XX век не только собрал все старые представления о технике и нашел для каждого из них место в сегодняшней реальности, он необычайно подчеркнул их шаткость, историчность, подвижность.
Понять этот процесс поможет нам пианола.
Пианола — это обычное пианино. Но внизу, у педалей, к нему почти незаметно приделан ящичек с приводами к клавишам. В ящичек вкладывается рулон перфорированной ленты, она перематывается, и пианино начинает играть.
В прошлом веке, да и в начале нашего, пианола пользовалась большим успехом во внезапно разбогатевших мещанских семьях, где детей не успели научить музыке.
В техническом отношении пианола не представляла собой ничего интересного или нового. Элементарная система приводов... Перфорированная лента, еще с XVIII века применявшаяся в так называемых жаккардовых (по имени французского механика Жаккара) ткацких станках... Но в некотором смысле пианола была интересна необычайно.
Пианола — это «консервированная музыка» совсем особого рода. Предшествовавший ей органчик специально был изготовлен для того, чтобы, заведя пружину, извлечь из него мелодию. Самому играть на органчике — занятие такое же бессмысленное, как играть на граммофоне. Пианино же подразумевает человека, непосредственно сидящего за инструментом. И вот — само играет! Совсем как форейторский почтовый рожок с замерзшими, а потом оттаявшими звуками в «Приключениях барона Мюнхгаузена»!
Пианола словно бы воплотила в себе существенную грань в нашем восприятии техники. Грань между тем, как воспринимаем мы ее сейчас и как воспринимали ее в прошлые века.
Техника издавна облегчала труд человека, помогая ему совершать те или иные операции. История почти каждого технического устройства гораздо длиннее, чем мы привыкли думать. Теперешний дифференциал у автомобиля был, например, изобретен задолго до появления автомобиля — еще в древнем Китае. Водолазные костюмы были разработаны и находили практическое применение в XIII—XIV веках. Водяные часы изобрел Витрувий в 245 году до н. э. Паровую турбину — Герои Александрийский в 120 году до н. э. Время от времени историки техники, археологи, историки культуры сталкиваются с новыми подобного рода открытиями, — то выясняется, что некое подобие авторучки было уже известно в Армении XII века, то во время раскопок открывается шестиэтажный дом, построенный в I веке н. э. и простоявший до VI[198]. Да и «классические» сведения подобного рода занимают немало страниц в книгах по истории техники или отдельных ее отраслей. По большей части речь идет о так называемых «опережающих открытиях» — открытиях, нужда в которых оказалась невелика и которые были на время забыты. Или об открытиях, значение которых для техники в целом было не сразу понято.
История мельничного искусства, например, полна изобретений, опередивших развитие технической мысли в целом. Прогресс все убыстрялся. Сначала человек растирал зерна между двумя камнями, потом ветер или вода стали вращать жернова. Постепенно механизировались одна операция за другой — подача зерна, определение степени помола. Во второй половине XVIII века мельницы сделались очень сложными и интересными системами, позволявшими мельнику при желании запереть во время работы дверь и уйти по своим делам. Одна из таких мельниц, построенная в 1780 году в Спроустоне, недалеко от английского города Норвича, привлекла к себе в недавнее время особое внимание. Дело в том, что в ней использован ряд систем с обратной связью, которые стали применяться на заводах только после второй мировой войны. Еще до этого появились автоматические регуляторы, помогавшие правильно ориентировать крылья мельницы относительно направления ветра, увеличивать или уменьшать их площадь в зависимости от его силы, контролировать качество помола. Старейшее саморегулирующееся мельничное устройство с обратной связью описано в книге итальянского инженера Рамелли «Различные замысловатые машины» (1588). Мельница XVIII века — это уже высокомеханизированное и автоматизированное предприятие[199].
Одним словом, история «опережающих открытий» так велика и интересна, что, казалось бы, эти открытия должны были дать в свое время немалый толчок «технической фантастике». Действительно, отдельные намеки на нее появились, и в этих случаях авторы поражают близостью к сегодняшнему дню. Не был ли «техническим фантастом» Френсис Бэкон в «Новой Атлантиде»? Не был ли еще до него своеобразным «техническим фантастом» Леонардо да Винчи? Ведь он не мог не знать, что существующие источники энергии недостаточны для его изобретений. Леонардо просто переступил известные всякому инженеру ограничения и, не смущаясь, создавал «опережающие открытия». И создал их столько, что несколько фантастов (будем надеяться, не сговариваясь) написали о нем как о человеке, перенесенном машиной времени из XX века в XV. Впрочем, нечто подобное писалось и о других великих изобретениях прошлого...
Что ж, это лишний раз подтверждает, что опережающие открытия были, а «технической фантастики» не было. Назвать того же Леонардо да Винчи «техническим фантастом» не совсем уместно, очевидно, даже в книге о фантастике. Во всяком случае, фантасты скорее готовы были предположить, что Леонардо воспользовался машиной времени, нежели допустить его причастность своему цеху.
«Фантастическая» по тем временам техника (автоматизированное предприятие рядом с ручным трудом в других областях производства!) не порождала фантастики.
Этому парадоксу нетрудно, впрочем, найти объяснение.
Развитие техники, при всех отклонениях и скачках, было процессом постепенным, растянувшимся на века. Изменения и улучшения в течение очень долгого времени, вплоть до промышленной революции конца XVIII — начала XIX века, накапливались столетиями и осознавались с трудом. Люди словно не заметили, что техника уже способна заменить человека определенной профессии чуть ли не целиком. Это была техника обезличенная, воплощенная в десятках отдельных узлов, расположенных по всему зданию, скомпонованных в пространстве очень неплотно.
Когда люди мечтали об универсальной технике будущего, она им рисовалась антропоморфной, подобно тому как были антропоморфны, сделаны по образу и подобию человека древние боги. Заменить человека должен был, по их мнению, искусственный механический человек.