Лишь в этом случае.
Человек проявляется по отношению к роботу как существо социальное. Смотря по тому, в какого рода социальную систему включит он робота, тот окажется его помощником или безжалостным конкурентом. И те, кто пожелают использовать робота в пользу одной части человечества против другой, одного социального слоя против другого, неизбежно направят его против всего человечества.
Техника не злоумышляет против человека. «Мнение, что думающие машины должны быть злобными существами, враждебными человеку, настолько абсурдно, что вряд ли стоит тратить силы на его опровержение, — справедливо пишет А. Кларк. — Те, кто изображает машины как активных врагов, лишь проецируют свои собственные доставшиеся от джунглей агрессивные инстинкты в мир, где их попросту не существует. Чем выше разум, тем сильнее стремление к сотрудничеству»[221].
Конечно, человек может утратить контроль над техникой. Он и сейчас порою его теряет.
Всякое экономическое потрясение — свидетельство того, что объективные тенденции развития производства возобладали над способностью человека направлять его и регулировать. В дальнейшем же подобный разлад между человеком и машиной может принять более привычно-драматическую форму.
Человек, создавая «думающие машины», старается сделать их автономными, способными к самостоятельным поискам и решениям. Тем самым он делает их способными к конфликту с ним. Но размеры таких конфликтов можно заранее ограничить потребностями творческого развития.
У Азимова (в сб. «Я робот» и многих других произведениях) роботы подчинены «трем законам роботехники»: «1. Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред. 2. Робот должен повиноваться командам, которые ему дает человек, кроме тех случаев, когда эти команды противоречат Первому закону. 3. Робот должен заботиться о своей безопасности, поскольку это не противоречит Первому и Второму законам». И в самом деле, что мешает поставить технике такие пределы?
Обвинение, выдвинутое против техники, всегда оказывается в конечном счете обвинением против социальных условий, помешавших человеку стать «царем техники», как когда-то он стал «царем природы».
Техника в любых своих формах — антропоморфных и обезличенных — не злоумышляет против людей. Если уж наделять ее человеческими чувствами, она скорее намерена им помочь. Она только не знает сама, как это сделать. Это ей сообщают люди. И вот, помогая людям расщепить атом, она помогает им себя уничтожить. Ее помощь пошла им во вред. Она помогает людям получить столько вещей, сколько они захотят. Но и это идет им во вред. Она все делает, чтоб привести их к благоденствию. Самому полному, какое только возможно.
Но не окажется ли самое полное благоденствие самой большой опасностью, которая грозит человечеству? Той опасностью, которая заслонена пока опасностями более близкими, но со временем может предстать огромная, грозная, во весь свой рост. Опасностью, страшной тем, что в ней труднее всего увидеть опасность?
Это, впрочем, подводит нас уже к другому вопросу — вопросу об утопии.
Глава IX. Фантастика, утопия, антиутопия
Опасности благоденствия возникают до того, как пришло самое благоденствие, — на очень дальних к нему подступах.
О главной из них говорят в последние годы особенно много. Речь идет об опасности перенаселения Земли.
Опасность перенаселения того или иного государства существовала и сознавалась еще в античности. О ней помнили авторы позднейших утопий. Поэтому и об опасности перенаселения целой планеты можно было догадаться достаточно давно. Демон Сократа, например, рассказывал Сирано, что он родился на Солнце, но вынужден был его покинуть. «...Наш мир иногда бывает перенаселен вследствие продолжительности жизни его обитателей, а также и потому, что в нем почти не бывает ни войн, ни болезней, — объяснил он. — Ввиду этого наши власти посылают колонии в окружающие миры». Однако за минувшие столетия выяснилось, что подобная опасность угрожает скорее Земле, чем Солнцу, и притом очень скоро.
Человечество существует, предположительно, миллиард лет, но к первому году нашей эры оно составляло всего лишь около двухсот пятидесяти миллионов. Ко временам Сирано оно более чем удвоилось, иными словами, за шестнадцать веков появилось столько же людей, сколько до этого за миллиард лет. С тех пор население росло от века к веку и от десятилетия к десятилетию все интенсивнее. В начале тридцатых годов нашего столетия на Земле было около двух миллиардов человек. Сейчас, в начале семидесятых, насчитывается более трех с половиной миллиардов, а в начале XXI века на Земле будет жить приблизительно шесть с половиной миллиардов. Население земного шара сейчас удваивается каждые тридцать пять лет — в сорок пять раз быстрее, чем мог предположить Сирано, обозревая первые шестнадцать веков нашей эры[222].
Если обратиться к нашей стране, цифры будут не менее разительными. К X веку на теперешней территории СССР жило примерно восемь миллионов человек. За следующие восемь веков прирост населения составил около двенадцати миллионов, но за XVIII столетие население сразу удвоилось, а на протяжении XIX — утроилось. Предполагается, что к 2000 году население нашей страны достигнет трехсот пятидесяти миллионов человек[223].
Прирост населения невообразимо ускорился уже сейчас, когда человечество не знает еще, как употребить его себе на пользу. Сирано считал, что можно будет колонизовать чужие планеты. Того же мнения придерживались потом другие фантасты, в частности советский фантаст Я. Ларри. В повести «Страна счастливых!» (1931) он писал, что когда «человечество встанет плечом к плечу и покроет планету сплошной толпой», начнется великое переселение человечества на другие планеты. И. Забелин и сейчас уверен, что так называемый «демографический взрыв» предвещает колонизацию вселенной. Но до колонизации вселенной еще далеко, а население удваивается каждые тридцать пять лет у нас на глазах, и если возможности, которыми будет располагать возросшее человечество, далеки и проблематичны, опасность — налицо.
Площадь Земли — величина постоянная, а народонаселение — непрерывно увеличивающаяся переменная. Для поддержания жизни человека требуется определенное пространство, и если даже эта «земельная норма» будет с прогрессом науки сокращаться, человечество все равно со временем станет в этом смысле «плечом к плечу»[224]. Кроме того, для поддержания обычного сейчас роста населения в два процента страна должна расходовать восемь процентов национального дохода. Весьма высокий, близкий к пределу, рост национального дохода оказывается сведен на нет обычным приростом населения[225]. Поэтому нельзя не согласиться с Э. Араб-Оглы, когда он, возражая тем, кто отрицает опасность перенаселения, пишет:
«Нередко ученые, справедливо утверждая, что Земля способна “прокормить” десятки миллиардов людей, забывают при этом добавить, ценой каких затрат труда, знаний и капитала и в ущерб каким иным целям, которые человечество также ставит перед собой. Стремление создать и возможно скорее для всех без исключения людей на земном шаре условия, достойные человека, и намерение просто “прокормить” максимально возможное количество людей — вовсе не одно и то же. Первое — лозунг гуманизма и цель коммунизма; второе же — отголосок феодальной морали, когда правители кичились друг перед другом тем, у кого больше подданных»[226].
Но неконтролируемый прирост населения грозит и другими неприятностями. Необходимость распределять продовольствие и прочие жизненные блага в условиях, когда постоянно всего не хватает, когда во всем установлен жесткий лимит, неизбежно приведет, считают западные фантасты, к усилению бюрократии со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Иными словами, с развитием цивилизации не только создаются условия для благоденствия, но и начинают действовать факторы, способные ему воспрепятствовать. Более того, прирост населения, вызванный прогрессом или даже только надеждой на прогресс (как в некоторых слаборазвитых странах), может отбросить страну назад, привести к тому, что потребление на душу населения снизится, хотя общий объем производства заметно возрастет. Население будет прилагать больше усилий, чем прежде, для того, чтобы обеспечить себе элементарные условия существования. Работать они будут больше, жить хуже.
Обо всем этом сейчас пишется очень много — иногда серьезно, иногда в юмористическом тоне.
В романе Пола и Корнблата «Торговцы космосом» (в русском переводе — «Операция Венера») перенаселение достигло такой степени, что люди довольны, когда им удается получить место для сна на ступеньках небоскребов. На ночь между ступеньками автоматически поднимаются небольшие перегородочки, утром, в положенный час, перегородки уходят под пол, человек выскакивает и мчится по делам. Перенаселение катастрофически повлияло на весь уклад жизни. Количество жизненных благ так ограничено, что общество открыто распалось на касты. Даже телефонный разговор может получить только представитель одной из высших каст. Бюрократия неимоверно усилилась. В небоскребах, где нет места для людей, всегда оказывается достаточно места для чиновников. Низшие касты находятся на положении рабов.
Опасности перенаселения так близки, что подобные сюжеты открывают возможности сатирического изображения настоящего. Сатира составляет своеобразный второй план и этого романа, и многих сходных произведений.
Герой рассказа Шекли «Человекоминимум» стоит, как и другие, в длинных очередях, заполняющих вестибюли огромных зданий, и ждет, когда можно будет протиснуться на улицу. В колледже его сначала зачисляют в привилегированную группу из пятисот учащихся, где в какой-то степени можно рассчитывать на индивидуальный подход, но потом переводят в обычную группу на десять тысяч студентов. И все это — несмотря на начавшееся расселение человечества.