Неподалеку от Сатафа источник Эйн-Джоз, окруженный ореховыми деревьями и миндалем, бьет маленьким райским ключом у основания горы, на вершине которой разбит национальный парк. К нему ведет проселочная дорога, начинающаяся напротив кибуца Цова. До 1948 года это был обжитый уголок с аккуратными террасами, акведуками, фруктовыми деревьями, но сейчас даже следа домов не осталось. В последнее время его аккуратно прибрали и переименовали в Эйн-Таясим, источник Летчиков. Растет в тех местах и лимон, и потому родник называют также Эйн-Лимун.
Сладчайший источник Эйн-Таннур растекается ручьем по неширокой долине, мимо руин села Алар. Вот здесь, у этого ручейка, где растет огромная смоковница, роняющая зрелые смоквы в его воду, я хотел бы родиться – но тогда я оказался бы в лагере беженцев Дехейше и мог бы только, как и сейчас, прийти и поглядеть на развалины родного дома, плавно переходящие в руины времен крестоносцев. Земли этой маленькой долины, где жило и кормилось несколько сот феллахов, получил соседний мошав, шестьдесят марокканских семей. Плоды убирают беженцы из Дехейше. Стада поселенцев пасут пастухи Хевронских гор. В последнее время здесь все чаще мелькают рабочие из Таиланда и Китая, импортированные взамен палестинцев.
Другая разрушенная деревня находится у самой железной дороги, турецкой постройки полотна, соединившего Яффу и Иерусалим и предвосхитившего Хиджазскую трассу на Медину. Это Дейр-аш-Шейх, маленькое село, посреди которого лежат развалины древнего монастыря, превратившиеся со временем в вели, центр паломничества для крестьян окрестности. Сейчас вели заброшен, его стены исписаны граффити израильских школьников. Но вокруг по-прежнему растут оливы, посаженные жителями до 1948 года.
От Дейр-аш-Шейха вверх идет вади, полное следов погибшей жизни – здесь источники Эйн-Кталав крутили жернова мельниц до 1948 года. У источников растет красный кталав, не такой большой, как у Эйн-Киньи. Еще выше – старинное строение у источников Эйн-Гиора. Это красивое, посещаемое место, где хорошо сохранились уже знакомые нам элементы палестинской ирригационной системы: водосборники, каналы, туннель источника, вертикальная шахта и прочее. Нет только людей, создавших и поддерживавших это место.
На краю Иерусалима, против мошава Ора, где раньше стояло село Эль-Джура, внизу, в глубоком ущелье, круто спускающемся к Вади-эль-Вард, бьют три родника, из которых самый красивый – верхний, а самый большой – нижний, Эйн-эль-Балад, источник села Валаджа. Хотя село разрушено, у его водоема мы встречали пастухов Валаджи, и те рассказывали его грустную историю, показывали свои дома и позволяли моему сыну погладить ягненка. Валадже страшно не повезло. В 1948 году жители ее отступили недалеко – на несколько сотен метров, на другую сторону железной дороги, и построили деревню заново. С годами выяснилось, что их новая деревня находится на израильской территории, к западу от «зеленой черты». Вместо того чтобы под фанфары выдать им израильские документы, в 2000 году тогдашний мэр Иерусалима Эхуд Ольмерт – будущий премьер-министр Израиля – признал дома Валаджи построенными без разрешения муниципалитета и послал к ним бульдозеры. Это мне напомнило замечание капитана Врунгеля: как закинут исландцы сети – идет им исландская селедка, а голландцы как ни стараются, все им попадается голландская селедка. Так и у нас. У палестинцев – где бы они ни построились – застройка всегда незаконная, и всегда ей угрожает дамоклов резак израильского бульдозера.
Красивый источник отмечает местоположение древнего села Кабу, неподалеку от поселка Мево-Бейтар. Он бьет в узком вади. Над источником стоит дом, туннель отводит воду в водоем. Чтобы добраться до его ледяной влаги, обычно приходится спуститься в вертикальную шахту, на дно, где она образует озерко. Только в незасушливые годы вода выливается наружу. Рядом посадки, прекрасно сохранившиеся террасы. Кажется, только вчера крестьяне Кабу ушли отсюда. С другой стороны от Мево-Бейтара – руины села Кафр-Сум (Кфар-Цом). Источники его не пересыхают и летом. Вокруг лежат заброшенные плодовые сады. Один из источников закован в бетон, с тех пор как еврейские поселенцы задумали использовать его воду. Сейчас он заброшен.
Против мошава Нес-Харим располагаются большой родник и руины села Бейт-Атаб, несколько напоминающего Субу – и тут был когда-то замок крестоносцев. Источник Бейт-Атаба – крупный, полноводный, с длиннейшим туннелем и акведуком, сабилом и несколькими домами, украшавшими его. Рядом с ним лежат руины села Сифла, с его источником, скрывающимся в пещере, в которую можно заползти, хоть это и трудно. Летом вода не выливается из грота, запрятанного меж огромных скал.
Против мошава Мата видны руины села Дейр-Абан, стоявшего на северном берегу вади, – Мата угнездился на южном. На вершине вы найдете следы кладбища, край фундамента, замечательную гранатовую рощу, плоды которой собирают лишь случайно забредшие путники.
В долине Эла, где пасутся быки кибуца Нетив-35, было большое и древнее село Бейт-Натиф, изображенное еще на карте из Мадабы[21]. Тут сохранились колодцы, священная роща с огромными соснами, совсем не похожими на чахлые посадки Еврейского национального фонда, Керен каемет.
Весной ковры полевых цветов покрывают террасы, где стояли дома села Акор. И так повсюду в Иерусалимском коридоре. Какое еврейское поселение ни возьми, все они выросли на месте разоренных палестинских деревень, кормивших куда больше людей. В одном Бейт-Атабе было больше людей, чем во всех нынешних еврейских поселениях этого района. Везде тут можно увидеть подлинную трагедию Палестины, трагедию необработанной земли, трагедию изгнанных крестьян.
Но и захватчикам не было суждено спокойно наслаждаться плодами своего грабежа. Из разрушенных домов Лифты вышло «еврейское подполье» – группа, устраивавшая взрывы в мечетях и церквах в начале 1980-х годов. В сотнях поселков и городков, таких как мошав Маоз-Цион, возведенных на месте разрушенных арабских сел вроде Кастеля, вырос новый этнос, готовый отнять страну Израиля у победителей 1948 года, – израильский восточно-еврейский народ. Шизофрения оказалась заразной.
Глава XIX. Большой дележ
Подлинная трагедия палестинцев не оккупация 1967 года, но изгнание 1948-го. Превращение Рамаллы в столицу мини-Палестины и воцарение Арафата не помогут крестьянам Сатафа, Кастеля, Лифты. Для палестинцев право вернуться в родные села куда важнее, чем независимость. Но израильтяне предпочитают говорить о будущем территорий, оккупированных в 1967 году, а не о сотнях разоренных сел и их бездомных жителях. От левой партии Мерец до правой Ликуд, израильтяне едины и не готовы к уступкам в этом вопросе. Все войны Израиля происходили из-за нежелания вернуть беженцев. Сколько бы ни договаривались израильские и палестинские руководители, не миновать будущих войн, пока эта проблема не будет решена. Что же стало с жителями этих сел и сотнями тысяч других палестинцев, изгнанных из Рамле, Лода, Яффо, Хайфы и прочих городов?
Этническая чистка 1948 года прокатилась по всей стране. Палестинские крестьяне бежали от еврейских армий в безопасные районы, ожидая конца боев. Тех, кто не хотел уходить, изгоняли в массовом порядке наступавшие войска, а зачастую просто пристреливали на месте.
Семьсот пятьдесят тысяч человек оказались в лагерях беженцев в Газе, в горах, в Заиорданье, в Ливане и Сирии. Увидеть лагеря несложно. Когда вы подъезжаете к Иерихону с юга, вашему взгляду открываются ряды мазанок – это остатки лагеря беженцев. Они тянутся вверх до горного ущелья, откуда вытекает поток Кельт, продолжаются и к северу от Иерихона, где следуют густой чередой вдоль дороги на Джифтлик. Если это не ад, то, по крайней мере, его хорошая имитация. Представьте себе, что это вас вышвырнули из дома у источника Лифты и Сатафа, что вам пришлось жить в этой мазанке, делить одну комнату с десятью братьями, что вы можете увидеть в бинокль проломленные крыши своего дома по ту сторону «зеленой черты», и вы поймете, откуда взялось палестинское Сопротивление, палестинский терроризм.
Впрочем, не знаю, поймет ли меня читатель-еврей. В нашей семье за последние несколько поколений многим пришлось оказаться беженцами. Я заметил, что евреи вообще не в силах уразуметь, что тут такого удивительного и необычного. Непонимание это основано на личном опыте и национальном характере. Трудно найти еврея, который не испытал бы переезда либо потери имущества лично или, по крайней мере, не слыхал бы об этом от отца или деда. Поэтому евреи довольно спокойно относятся к изгнанию 1948 года, ставя себя на место беженцев и думая: «Что бы я сделал на их месте? Отобрали землю и дом? Прогнали? Займемся чем-нибудь другим, пошлем детей в университет, откроем магазин, сменим специальность…»
Существование людей, прикипевших к земле, непонятно еврею. Наша еврейская любовь к стране Израиля довольно абстрактна, наш патриотизм достаточно новый и общий. Практически любой израильтянин менял место жительства или может изменить его без особого труда. Наши кибуцы, мошавы, города вполне взаимозаменяемы. Короче, уже тысячи лет евреи живут с мыслью о возможном передвижении, это у нас в крови.
Палестинцы в этом смысле антиподы израильтян. До недавнего времени палестинцы не знали национализма, этого дитяти современности. Как человек коммунистического будущего, феллах из Лифты или Ясифа считал себя в первую очередь патриотом своей семьи, а во вторую и последнюю – патриотом Лифты или Ясифа, своего села. Переезд из Лифты в Ясиф был бы почти невозможным для нашего феллаха. Идея войны за Нагорье, а не только за свое село, ему не ясна. Крестьяне Нагорья живут в своих селах испокон веков в подлинном смысле этого слова. Многие из их семей, возможно, осели в родных местах пять тысяч лет назад и с тех пор обретались у одного и того же родника. Поэтому травма их изгнания уникальна и непонятна для горожан. Поэтому и по прошествии многих лет палестинцы ощущают себя беженцами.