Бернадот прибыл в Палестину с самым проеврейским и просионистским настроем. Он знал лучше многих о трагедии европейского еврейства и питал к евреям теплое чувство спасителя к спасенным. Он хотел добиться мира между арабами и евреями. Но Бернадот быстро убедился в том, что евреи не спешат прекратить войну, но пытаются завоевать всю Палестину, включая земли, отошедшие к палестинцам по плану ООН. Особое впечатление произвели на него беженцы, сотни тысяч беженцев, сгрудившихся на улицах Рамаллы и Наблуса, он с ужасом думал об их судьбе, об опасности эпидемий, о том, как они проведут дождливую зиму. Граф предложил вернуть беженцев, выплатить компенсацию тем, кто вернуться не захочет, заключить перемирие, слегка упростить границы, предусмотренные планом раздела. Он предлагал отдать евреям Западную Галилею в обмен на Негев. Бернадот не понимал, что для правительства Израиля резолюция ООН не более чем отправная точка, что оно собирается и захватить Западную Галилею, и удержать Негев и не только не намерено возвращать беженцев, но надеется еще умножить их число.
Бернадот стал объектом яростной травли. (Так в 2010 году была развязана травля судьи Голдстоуна, осудившего израильские военные преступления в Газе.) Правительство Бен-Гуриона не имело желания поступиться «плодами побед» и прекратить войну до полной победы. В книге «В Иерусалим» граф пересказывает свою беседу с израильским министром иностранных дел Моше Шаретом: «Евреи считают, что у них два врага. Арабы все еще враг номер один, но я и наблюдатели ООН находимся на почетном втором месте. Арабы помогали нам всемерно, в особенности во время второго перемирия. Евреи, со своей стороны, все время совали палки в колеса и пытались затруднить нашу работу. Я не понимаю, – продолжал я, – почему еврейское правительство относится столь высокомерно и злобно к представителям ООН. Во-первых, нет сомнений, что еврейское государство в Палестине будет существовать. Во-вторых, евреи должны постараться смягчить взаимную ненависть евреев и арабов, ведь арабы в любом случае останутся соседями евреев. Так, израильское правительство могло проявить великодушие в вопросе арабских беженцев, но проявило лишь упрямство и жестокосердие. Оно могло бы показать, что многострадальный еврейский народ понимает чувства беженцев и не хочет, чтобы они страдали так, как страдали евреи».
Бернадот был лишь первым из множества сторонних наблюдателей, пришедших к переоценке конфликта на основе личных наблюдений. Он сам отдавал себе в этом отчет: «Вскоре в Палестину прибудут триста наблюдателей ООН из четырех стран. Я знаю по личному опыту: по прибытии эти наблюдатели будут симпатизировать еврейскому делу, но я знаю также, что вскоре сила обстоятельств вынудит их изменить свою позицию». Интересно, что эти слова Бернадота остаются верными и по сей день. Несколько лет назад генерал войск ООН норвежец Одд Булл, которого израильтяне считали «своим в доску», вернувшись домой, написал книгу, содержащую резкую критику политики Израиля. Тогда израильтяне немало мучились вопросом: почему даже произраильски настроенные наблюдатели ООН после короткого пребывания в Святой земле становятся сторонниками палестинцев? Дело в том, что кристаллизованный в романе Леона Юриса «Экзодус» («Исход») израильский миф о жестоких и ленивых арабах и трудолюбивых израильтянах, превращающих пустыню в сад, не выдерживает рассмотрения с близкого расстояния. На него нужно смотреть издалека, из Нью-Йорка, из Милуоки, на худой конец, из бастионов еврейских поселений. С человеком, выбирающимся из кольца осады и идущим по земле, происходит то же, что произошло с графом Бернадотом: он начинает видеть реальность.
Израильское руководство боялось, что к словам Бернадота прислушаются, что лопнет мыльный пузырь «арабской военной угрозы», «арабского упрямства», «арабского Голиафа, противостоящего еврейскому Давиду» и станут видны подлинные проблемы: проблема беженцев, проблема захвата арабских земель. Семнадцатого сентября 1948 года граф Бернадот был убит боевиками Лехи (бандой Штерна), во главе которых стоял будущий премьер-министр Израиля Ицхак Шамир. Убийцы – Ицхак бен Моше, «Рыжий» Зингер, Иошуа Коэн и Мешулам Маковер[26] – не провели ни одной ночи в тюрьме, хотя власти прекрасно знали их имена. Иошуа Коэн стал близким другом старости Бен-Гуриона, а главарь и организатор убийства Ицхак Шамир – премьер-министром Израиля. Но и этого показалось мало, и Бернадот, сраженный пулями, был убит во второй раз – чернилами. Распространили фальшивку, «письмо Бернадота Гиммлеру», в котором граф якобы просил рейхсфюрера СС не освобождать евреев из концлагерей и побольше обстреливать Лондон ракетами Фау-2. С годами было доказано, что речь идет о грубой подделке, но к тому времени политический капитал был уже заработан убийцами Бернадота и их союзниками в правящей верхушке Израиля.
(Интересно сравнить посмертную судьбу двух шведских аристократов – Бернадота и Рауля Валленберга. Оба спасали евреев из нацистских концлагерей, оба погибли почти одновременно, но имя закончившего свои дни в советской тюрьме Валленберга стало знаменем многолетней борьбы с Советской властью, многие улицы и площади городов мира названы его именем, убитый же сионистами Бернадот совершенно забыт даже в его родной Швеции.)
Только сейчас понимаешь, как прав был Бернадот. Ведь война 1948 года могла быть последней арабо-израильской войной. Если бы она завершилась стабилизацией на указанных ООН границах, без захвата и изгнания, возможно, на основе этоса первопоселенцев спокойно сформировался бы новый народ. Естественное сопротивление палестинцев пришло бы раньше или позже к концу, и не было бы растянувшейся на десятилетия кровавой драмы террора. Ведь первыми «террористами» стали крестьяне Сатафа и Субы, возвращавшиеся в родные места, чтобы хоть собрать маслины или захватить оставшуюся рухлядь. Их встречали пулеметным огнем. Время от времени тренировавшаяся в Сатафе 101-я часть переходила «зеленую черту» и устраивала резню в лагерях беженцев.
Крестьяне стали возвращаться в родные места почти немедленно после завершения военных действий. Правительство Бен-Гуриона было полно решимости воспользоваться плодами «чуда арабского бегства». Возвращавшихся называли сначала «инфильтрантами», потом – «федаинами» (боевиками). Многих «инфильтрантов» убили на месте израильские силы безопасности, других изгнали. «Инфильтрантов следует изгнать немедля», – написал Бен-Гурион в своем дневнике. Прогоняли и тех, кто успел добраться до покинутого дома. Израильский журнал «Гаолам газе» опубликовал фотографии, демонстрирующие, как поступают с инфильтрантами. В фоторепортаже имелся пробел. Как было указано редакцией, «есть вещи, о которых лучше не говорить». Вдоль границы установили военную зону. Пойманных в ней инфильтрантов не задерживали, а убивали на месте без предупреждения.
В романе «Опсимист» (оптимист плюс пессимист) Эмиля Хабиби так описывается поимка «инфильтрантов»:
Военный комендант выхватил пистолет и бросился в заросли кунжута. В кустах он обнаружил крестьянку – она сидела на корточках и на коленях держала ребенка.
Комендант крикнул:
– Ты из какой деревни?
Женщина продолжала сидеть молча.
– Ты из Барвы?
Она не отвечала.
Тогда он приставил пистолет к виску ребенка и закричал:
– Отвечай, а то убью!
На этот раз женщина ответила ему:
– Да, из Барвы.
– Ты возвращаешься туда?
– Да.
Тогда он заорал:
– Разве я не предупреждал, что тот, кто вернется туда, будет убит? Вы что, порядка не понимаете? Думаете, с вами шутят? Вставай и уходи куда хочешь, но на восток. А если снова увижу – тебе несдобровать.
Женщина встала, взяла за руку сына и пошла, не оборачиваясь, на восток. Удаляясь, фигуры женщины и мальчика становились все больше, пока не растворились в лучах заходящего солнца.
Другие пойманные в Галилее инфильтранты были собраны в мечети Эль-Джаззара в Акке – туда попадает и герой-рассказчик, «опсимист», после того как ему удается вернуться в Израиль из Ливана. В мечети его окружают беженцы и засыпают вопросами о своих родственниках: не встречал ли он их в Ливане?
– Мы из деревни Кувейкат, ее разорили, а нас прогнали. Ты не встречал кого-нибудь из Кувейкат?
Я ответил:
– Нет, не встречал никого.
– Я из Маншии. Там и камня на камне не осталось. Только могилы. Встречал кого-нибудь из Маншии?
– Нет.
– А мы из Умка. Деревню снесли, место распахали, маслины вырубили. Знаешь кого-нибудь из Умка?
– Нет.
– А мы из Барвы. Нас выгнали, а деревню разрушили. Наших не видал?
– Видал одну женщину. Она пряталась со своим сыном в кустах у дороги.
Стали гадать, кто она. Назвали имен двадцать. Тут один мужчина закричал:
– Хватит! Это мать Барвы. Вот и все.
Все замолчали. Потом голоса стали упрямо называть родные деревни, которые, как я понял, были стерты с лица земли:
– Мы из Рувеи.
– Мы из Хадсы.
– Мы из Дамунка.
– Мы из Мазры.
– Мы из Шааба.
– Мы из Миары.
– Мы из Вараат-ас-Сариса.
– Мы из Зейта.
– Мы из Бассы.
– Мы из Кабири.
– Мы из Икрита.
– Мы из Барама.
– Мы из Дейр-эль-Каси.
– Мы из Сасы.
– Мы из Габисии.
– Мы из Самхаты.
– Мы из Сафсафы.
– Мы из Инана.
– Мы из Фарада.
Но я не вспомню названия всех деревень, упомянутых в ту ночь во дворе мечети Эль-Джаззара.
И «опсимист» цитирует стихи Туфика Зияда, поэта и мэра Назарета (ныне покойного – он погиб в автокатастрофе), посвященные той же теме:
Я найду номер каждой квитанции
На нашу украденную землю.
Раскопаю межи каждого села,
И стены каждого дома, стертого с лица земли,
И следы каждого вырванного с корнем дерева
и каждого смятого цветка,
Чтобы помнить,
И напишу обо всем на стволе маслины