(милуимники), поставили на огонь финджан с кофе, принесли холодной воды. Не успели мы пригубить кофе, как прибежали поселенцы и закричали на солдат с сильным русским акцентом: «Что вы тут кофе с ними распиваете?! Вы должны проверить у них документы и выставить их с нашей территории!» Я подумал, это новые иммигранты, всего боятся, и заговорил с ними по-русски, чтобы успокоить. Но это только дало им возможность выразить свои чаяния на родном русском. «Посторонним вход воспрещен!» – заорали они и прогнали нас, не дав отдохнуть.
Если уж поселенцы так недоброжелательны к евреям, понятно, как они относятся к палестинцам. Вот заголовки газетных статей: «Поселенец убил из автомата верблюдов бедуина», «Поселенец застрелил девочку в Шхеме», «Поселенец открыл огонь по проходившей мимо машине», «Поселенцы учинили массовое убийство в медресе Хеврона», «Поселенцы сожгли базар» и т. д.
Нагорье страдает от оккупации. Если бы царь Давид жил в Дура-эль-Кари, он не смог бы подняться на святую гору для приношения жертвы Господу – поселенцы Бейт-Эля закрыли путь к вели Шейх-Абдалла. Это не единичный случай. Как уже говорилось, поселенцы Элон-Море мешают потомкам Иосифа Прекрасного молиться у его могилы, израильские солдаты не дают жителям Вифлеема поклоняться гробнице праматери Рахили.
Для создания новых поселений у крестьян Нагорья были отняты многие тысячи дунамов земли. Оккупационные власти считают все общинные земли, не приватизированные при англичанах (то есть большую часть), еврейской собственностью и отбирают ее у владельцев. Для этого, например, поля села Акраба были облиты гербицидом.
(Ссылаясь на «соображения безопасности», поселенцы не позволяют крестьянам собирать урожай. В последние 30 лет положение постоянно ухудшается, поселенцы захватывают поля, портят источники, жгут оливы, армия же всегда становится на сторону поселенцев. Об этом более подробно говорится в моих других книгах, в рассказе «Зеленый дождь Ясуфа» и прочих.)
Поначалу могло показаться, что оккупация не намного ухудшила жизнь крестьян Нагорья. От нее в первую очередь страдали образованные палестинцы, не находившие себе занятия на патриархальном слаборазвитом Западном берегу Иордана, а крестьяне даже видели преимущества в новом режиме. Но потом, по мере того как участились захваты общинных, а впоследствии и частных палестинских земель, крестьяне с ужасом увидели, что их медленно, но верно вытесняют в небытие. Последовали два жестоко подавленных восстания, оккупация стала тяжелой и неприемлемой, но «независимость» мини-Палестины – 22 % территории подмандатной Палестины с миллионом беженцев 1948 года – не альтернатива оккупации.
Крестьяне и бедуины навряд ли выиграли бы от получения такой «независимости». Ими правили бы вместо еврейских офицеров свои, арабские бюрократы. И вовсе неприемлема подобная «независимость» для жителей Газы – лишившихся земель беженцев. Человечество не учится на своих ошибках. Лучшими временами в истории Палестины были те, когда страна входила в состав региональных держав: персидской, эллинской, римской, византийской, арабской. Палестинцам предлагают утешиться цветной тряпкой флага и музыкой гимна, но от такой фата-морганы выигрывают лишь жадные до власти люди. Народ проигрывает от этого, как проиграли иудеи, сменив свое место в эллинской ойкумене на кровожадных Хасмонеев. Как правило, народ и не идет на крайности, пока имперский режим нормально функционирует. После завоевания Палестины Александром Македонским в 332 году до нашей эры иудеи без малого 200 лет спокойно мирились со своим положением, и если бы не эксцессы Антиоха Эпифана, революции Маккавеев не произошло бы.
В наши дни независимость привела многие страны третьего мира к дурному управлению, военным режимам, диктатурам. Арабская мини-Палестина также стала бы диктатурой почти наверняка. (Это предсказание во многом сбылось: норвежские соглашения увенчались созданием ограниченной автономии, но не решили проблем. Для палестинских крестьян и мастеровых жизнь под властью Арафата, а потом Аббаса не стала лучше, чем была в 1970 году. Все чаще мы слышим об арестах и пытках политических оппонентов, о растущем отчаянии, которое не смыть независимостью.)
Следующим шагом для Палестины должно быть не отдельное государство на Западном берегу, не правительство Рамаллы рядом с правительством Тель-Авива, но федерация самостоятельных автономных коммун «от Дана до Беэр-Шевы», а впоследствии – участие в более широкой федерации Сирии, включающей Ливан и Иорданию. Еще одного центрального правительства с еще одним набором лидеров Нагорью не снести.
Палестинцы, соглашающиеся с переделом для решения «палестинской проблемы», движимы отчаянием. Они видят, что оккупация становится более тяжкой, что они теряют и землю, и воду, и элементарные права человека на жизнь и справедливость. Они опасаются нового изгнания, и не безосновательно. Оккупация может привести к фашизации Израиля и массовой депортации – как в Иерусалимском коридоре в 1948 году.
Израильтяне предпочитают говорить об изъянах оккупации 1967 года, но не о катастрофе 1948 года – хотя бы потому, что проблему 1967 года можно экстернализировать, вынести вовне, а проблема 1948-го лежит в основе создания Израиля. Но проблем оккупации не понять, если не сравнить их с более глубокой, внутренней бедой изгнания 1948 года. Оккупация – это продолжение старой стратегии более мирными средствами, но с той же целью.
Так, правые националисты в поселениях вроде Брахи стремятся освоить Нагорье тем же образом, каким был «освоен» Иерусалимский коридор: разгладить бульдозерами террасы, поставить бетонные кубики, окружить их колючей проволокой, подвести водопровод, завести рентабельную промышленность. Пока их сдерживает упорное сопротивление местных жителей и внимание мировой общественности, поэтому интересно посмотреть, что происходит на Голанских высотах, где названные факторы не действуют.
С Голанских высот жители бежали в 1967 году, оставив пустые деревни. Не тронулись с места только друзы из четырех сел на севере плато. Старые деревни на плато, сложенные из черного базальта, напоминали руины древней Тиверии. В газете «Давар» от 3 декабря 1971 года рассказывается о том, как Общество охраны природы пыталось сберечь одну из этих красивых деревень, но власти предпочли стереть ее с лица земли динамитом и бульдозерами. «Бульдозеры уничтожили все эти красивые деревни. Евреи как бы хотели доказать, что не могут жить с прошлым, если оно не заперто в музее в качестве археологического экспоната», – писала «Давар» об уничтожении сел Голана.
Я жил когда-то в новом поселении Афик, на южном краю плато. Там стояло несколько хороших старых домов, а самым прекрасным был тот, что служил до войны офицерским клубом. Он был построен над самым обрывом, и с его огромной, выложенной армянской керамикой веранды открывался фантастический вид на чашу долины Кинерет с синим озером на дне. На другом берегу по ночам сияли огни Тиверии, а высоко в горах мерцал Цфат.
Поселенцы превратили офицерский клуб в склад всякой рухляди и сломанной мебели, а новый поселок – кубики из блоков и панелей – построили подальше от обрыва – что им красивый вид? – и от старых сельских домов. Когда я в 1980-х годах навестил Афик, даже пробраться к дому с верандой было нелегко. В поселке, стоящем задом к Кинерету и лицом к дороге, к своим зеленым газонам, дом с верандой затерялся где-то за службами, за гаражами поселенцев.
Сегодня такой сугубо практический, конструктивный подход кажется анахронизмом. Невольно вспоминаешь, как внезапно разбогатевший Остап Бендер и Александр Корейко посетили среднеазиатский городок, который, по воспоминаниям Бендера, не уступал Багдаду. Они нашли этот оазис преобразившимся:
– А как у вас с такими… с кабачками в азиатском роде, знаете, с тимпанами и флейтами? – нетерпеливо спросил великий комбинатор.
– Изжили, – равнодушно ответил юноша… – Едем на фабрику-кухню обедать.
…
– Какой чудный туземный базарчик! Багдад!
– Семнадцатого числа начнем сносить, – сказал молодой человек, – здесь будет больница и коопцентр.
…
В большом зале фабрики-кухни, среди кафельных стен, под ленточными мухоморами, свисавшими с потолка, путешественники ели перловый суп и маленькие коричневые биточки.
Различие между советской модернизацией Средней Азии и израильской модернизацией Палестины заключается в том, что из советского Багдада не изгнали местных жителей заодно с кабачками и базарчиком. А сходство – общая высокомерная уверенность в превосходстве восточноевропейского образа жизни – потрясает. Сейчас потомки выходцев из Восточной Европы едят перловый суп и маленькие коричневые биточки в залах кибуцных столовых на Голанском плато, на руинах стертых с лица земли сел.
В мире произошло немало перемен с 1920-х годов. Теперь в большинстве стран уже не спешат сносить туземные базарчики, строить фабрики-кухни и возводить жилмассивы: народу они не по душе. Возможно, модернизм задержался в Израиле потому, что подсознательно евреи считают необходимым искоренить все следы не выдуманного, а реального прошлого?
В Нагорье, о котором мы ведем речь, местное население осталось, и оно не позволяет «освоить» страну таким образом, иначе в ближайшее время Палестина исчезла бы. Но вот трагический парадокс: если правых националистов так и тянет в Нагорье, чтобы его уничтожить, то наиболее симпатичных, левых и прогрессивных, израильтян туда калачом не заманишь. Некоторые из них доводят свое неприятие Палестины до логического завершения, отказываясь посещать Нагорье, «оккупированный Западный берег». Б. Михаэль, типичный левый сатирик, даже пишет на английский манер «Джудеа» вместо «Иудея», подчеркивая полную свою непричастность к этому району. Большинство симпатичных левых активно не любят Палестину и отрицают всякую эмоциональную связь с ней.
Мою тягу к Нагорью левые друзья воспринимали с недоумением, если не враждебностью. Они всё ждали, что у меня прорежется ермолка на голове и появится «Калашников» за плечами. Только некоторые, находившиеся на том же распутье, также усомнившиеся в стандартных истинах, слушали с интересом. Для них я, собственно, и пишу эту книгу о Нагорье. С ним связан и великий спор правых и левых израильтян о будущем Западного берега. Правые не хотят отдавать эти земли, надеясь со временем вытеснить палестинцев. Левые готовы их отдать хоть Автономии, хоть Иордании, лишь бы отделаться от палестинцев. За этим различием кроется разное отношение к «малому Израилю», к землям, лежащим западнее «зеленой черты». Левые – аутентичные, реальные израильтяне, хозяева и наследники хозяев «малого Израиля», того самого Израиля, который был построен на пустом месте, в Палестине, а мог бы – в Уганде. Правые в массе своей – потомки «внутреннего пролетариата», дети большинства, состоящего из меньшинств. В «малом Израиле» они не нашли себе места, они не сыны, а пасынки Израилю кибуцев, Палмаха, усов и шортов.