В 1265 году Бейбарс начал свою кампанию. Тогда-то и были низвергнуты в море черные бастионы Арсура (Арсуфа) и Кесарии. Бейбарс и его мамелюки считали, что единственный способ избежать появления новых крестоносцев – превратить Побережье в полосу выжженной земли, и они систематически уничтожали все, что только можно было уничтожить. Побережье постигла судьба Андалусии, а то и горше: христиане Кастилии думали сохранить эту провинцию, изгнав ее население, но мамелюки намеревались уничтожить большую часть Палестины, чтоб она не привлекала франков.
Мамелюки хотели не только сокрушить предмостное укрепление западного христианства, но и выкорчевать укоренившееся государство франков. И тут, возможно, их задача была решена единственно возможным методом – полным разрушением Побережья.
Некоторые задачи в сфере национальной политики хоть и выполнимы, но летальны: операция удалась, но больной умер. Это произошло в Андалусии, где пыл христиан привел в ближней перспективе к разрушению благодатного юга, его самой плодородной и цветущей провинции, а в дальней – к возникновению иностранного бетонного пояса вилл и отелей на побережье. Это произошло в Иерусалимском коридоре, где изгнание крестьян Нагорья погубило традиционную культуру и создало почву для противостояния сефардов и ашкеназов. Это произошло на Побережье, где ярость мамелюков уничтожила богатую и процветающую страну, чтобы избавиться от франков.
Палестинцы должны понять, что изгнание израильтян обернулось бы для Палестины катастрофой, сравнимой с гибелью Андалусии или Побережья. Осуществление мечтаний экстремистов привело бы к тем же результатам, что и победа Бейбарса, – к созданию полосы выжженной земли, к многовековому запустению, к потере Побережья в дальнейшем.
Можно сказать, что победа Бейбарса и уничтожение королевства франков заложили фундамент для строительства Израиля: если бы Побережье Святой земли не было б опустошено, на нем не смог бы возникнуть миллионный Тель-Авив. Ведь подавляющее большинство евреев Израиля живет на Побережье, на территории Второго королевства крестоносцев. Победа арабских экстремистов – я уж не говорю о том, что она маловероятна в обозримом будущем, – привела бы к тотальной гибели Палестины, и невозможно даже предсказать, кто населил бы в будущем ее опустошенные земли. И потому, хотя и безумно жаль Тантуру и Сабарин, хотя и здесь, как и в Иерусалимском коридоре, можно вернуть часть изгнанников, государство Побережья в пределах, установленных ООН 29 ноября 1947 года, является реальностью.
(Салман Абу-Ситта, палестинский исследователь, доказал, что подавляющее большинство беженцев происходит из мест, захваченных евреями вопреки решению ООН о разделе, и возвращение их практически не потревожит современных израильтян.)
Трагедия Побережья завершилась при втором преемнике султана Бейбарса, султане эль-Малике эль-Ашрафе. В 1291 году его мамелюки взяли Акку и вырезали многих уцелевших христиан – популярный прием демографического контроля, который хотел повторить много лет спустя победитель Наполеона Джаззар-паша, – его остановили англичане, пообещав обстрелять город с моря из пушек. Эль-Ашрафа никто не сдержал, и Акка была разрушена и впала в многовековое запустение.
Последний оплот крестоносцев, огромный замок Атлит (Шато де Пелерин) на мысу к югу от Хайфы, построенный уже в дни Второго королевства, в 1218 году, так и не был взят мамелюками. После многомесячной осады однажды мусульмане осмелились подойти к несокрушимым стенам Шато де Пелерин и обнаружили, что замок пуст: его последние защитники отплыли под покровом ночи на Кипр. К замку Атлит сейчас не пускают. Там тренируется легендарная шаетет, морские коммандос, суперэлитная часть. Он производит внушительное впечатление – символ так и не сдавшегося королевства франков, которое можно было уничтожить только со всей страной.
У грустной истории крестоносцев может быть два эпилога. Корабль, плывущий из Хайфы в Афины, обычно заходит в древнюю гавань Родоса, и там путник обнаружит, к своему изумлению, город, бесконечно напоминающий Иерусалим и Акку – столицу королевства крестоносцев.
После эвакуации со Святой земли орден иоаннитов – главный орден Акки – оказался на Кипре. Идея возврата в Европу обанкротилась сразу. Процессы против храмовников показали, что европейские владыки не могли примириться с появлением богатого и воинственного ордена в своих пределах. Поэтому через четырнадцать лет после падения Акки изгнанные палестинцы ордена Святого Иоанна все еще искали новую родину, новое пристанище. В 1306 году они приобрели Родос и создали на нем Третье королевство крестоносцев. Ландшафт острова похож на палестинский, гавань заведомо превосходит порт Акки. Только через двести с лишним лет, в 1522 году, Сулейману Великолепному удалось взять Родос и водрузить полумесяц на последнем оплоте франков в Восточном Средиземноморье.
Я люблю гулять по улицам Родоса, с их latin touch, знакомыми очертаниями домов, знакомыми именами, всем тем, что отличает его от прочих греческих островов. И хотя крестоносцы уплыли и отсюда, чтобы сгинуть в кровавых сражениях, оставив по себе след в пыльных архивах, память о них зацепилась за горы и заливы острова знаком тому, что даже самые, казалось бы, недавние этнические образования иногда оказываются необыкновенно прочными. Мир был бы лучше, если б победители умели уживаться с вчерашними правителями, если б хуту не охотились на тутси в Руанде, если б англо-индусам вроде Киплинга удалось найти место в независимой Индии, если б крестоносцы остались на Святой земле, турки – в Болгарии, а татары – в Крыму, как буры удержались в Южной Африке.
Израильтяне, по понятным причинам, обычно неверно оценивали крестоносцев. Амос Оз в одной из самых популярных своих повестей заклеймил воинов Христовых – антисемитов и погромщиков. Популярная израильская концепция лучше всего выражена известным археологом Михаэлем Ави Ионой в его «Святой земле»: «В истории Святой земли крестовые походы остались преходящим эпизодом: разваливающиеся стены, ржавые доспехи и цветная стеклянная пыль витражей в раскопках – вот и все, что осталось от них. Крестоносцы не усвоили простой истины: недостаточно захватить страну военной мощью; чтобы упрочить завоевания, нужно трудиться в поте лица своего».
На первый взгляд эти наблюдения напоминают наши. Ави Иона (вольно или невольно) сравнивает израильтян и крестоносцев и в соответствии с догмой социалистического сионизма подчеркивает различие – труд. Но это сравнение заводит его слишком далеко: крестоносцы не планировали «упрочить завоевания» на израильский манер, с массовым изгнанием коренного населения, его вытеснением и заменой. Воины креста не собирались стать новыми и единственными жителями страны, в отличие от израильтян или американцев. Ави Иона хотел подчеркнуть, что израильтяне не строят свое общество на эксплуатации туземцев, в отличие от прочих современных колонистов.
Но у крестоносцев была совершенно иная установка. Они проделали в Святой земле то же, что их родичи-норманны – в Британии за 33 года до взятия Иерусалима. Воители Первого похода больше всего напоминали сподвижников Вильгельма Завоевателя, и по прошествии без малого двухсот лет они тоже амальгамировались с местной знатью и стали частью нового правящего класса. Если норманнов никто не изгнал из Англии, можно ли считать изгнание крестоносцев неизбежным только потому, что оно произошло?
Если б королевство крестоносцев не было уничтожено, через какое-то время оно сделалось бы не более «франкским», чем Англия времен Елизаветы и Шекспира была «норманнской», хотя франкский элемент, видимо, ощущался бы в местной восточно-христианской аристократии. В его рамках существовала бы христианская община Леванта, дотянувшая до наших дней в горах у Бейрута. Невозможно согласиться и с оценкой Крестовых походов как «преходящего эпизода», хотя бы потому, что «эпизод» завершился разорением половины страны на века.
Второй возможный эпилог истории крестоносцев дает ответ на вопрос, что осталось от них, кроме разрушенных стен и ржавых доспехов.
В сердце Нагорья, у дороги Иерусалим – Наблус стоит большое село Синжил, которое можно назвать «будущим Израиля по Арафату». Название деревни происходит от фамилии его сеньора, графа Тулузского Раймонда VI де Сен-Жиля. Село выросло вокруг замка Сен-Жилей, и жили в нем франки, женившиеся на местных женщинах: европейских дам в Палестине было мало. После падения королевства сеньоры уехали, а простолюдины остались и смешались с местным населением.
Я зашел в Синжил. Местные жители принимали меня за сына синжильца, уехавшего давным-давно в Америку. Я не разубеждал их, почтительно отвечал на вопросы стариков, сидя на маленькой плетеной табуретке за чашкой кофе в их кругу. Старики и школьники не слыхали о крестоносцах – лишь о близлежащем еврейском поселении Шило, где подстрелили одного синжильца. Они рассказали мне, что их предки – филистимляне, а пришли они из Аравии миллион лет назад. Около здания почты стоит несколько огромных камней – последние следы замка Сен-Жилей. Синжильцы учтивы и спокойны, молодежь стоит за освобождение Палестины и показывает рожки «V» в знак победы над заморским пришельцем. За прошедшие 700 лет франки, оставшиеся в Нагорье, полностью растворились в палестинском народе, как до них эллины, македонцы, римляне, бедуины Хиджаза. И в этом смысле крестоносцы остались в Палестине навеки.
Глава XXX. Южная интермедия
Негев мы видим, укутавшись в защитную оливковую форму, хотя цвет ее не защищает на выжженной, совсем не зеленой земле Негева. От Рафаха на Средиземном море и до Эйлата на Красном тянется граница между Негевом и Синаем, между Израилем и Египтом. Вдоль границы торчат сторожевые вышки, эти современные зиккураты, ответ еврейского государства на фалличность минаретов. Между вышками курсируют джипы со следопытами – местными бедуинами в израильской военной форме и с красными кафиями Арабского легиона. Сейчас это мирная граница, хотя она видала немало войн.