Община в Газе повиновалась Саббатаю, вслед за ней – общины Цфата и Хеврона. Самой туговыей оказалась иерусалимская община. «Уехал посланцем (шалиях), вернулся помазанником (машиях)», – острили в городе. Саббатай собирался принести жертву на Храмовой горе в знак начала строительства Храма, но раввины города доставили его к турецкому судье, как мятежника. Турок отказался взять на себя роль Понтия Пилата и отпустил Саббатая.
Верхом на коне и в зеленой мантии, как святой ислама, Саббатай въехал в Иерусалим, а затем начал победное шествие в Алеппо. Повсюду его встречали ликующие толпы верующих. Каббалисты становились ярыми приверженцами Саббатая – письма неутомимого пророка Натана влияли на них. В синагогах Святой земли вместо молитвы за султана Стамбула возносили молитву за Царя Израиля, султана Саббатая Цеви. Ученики продолжали именовать его, как апостолы – Иисуса, рабби (учитель), а торжественно титуловали Амира (сокращение от Его Величество Царь наш и Повелитель), что звучало похоже на «эмир».
Сам Саббатай прямо утверждал свою связь с Богом, и еще более откровенно, чем Иисус. И это не мешало большинству евреев. Саббатай говорил: «Между мной и Господом Милосердным (Шаддай) нет различия, расхождения или разделения». Он подписывался «Первородный Сын Господа» и «Я, Господь ваш Бог Саббатай Цеви». Второй стих Библии он читал так: «Дух Саббатая Цеви витал над водами». Пресловутое еврейское единобожие, которое, по мнению апологетов, мешало евреям принять Иисуса, не помешало принять Саббатая – после каббалистической обработки.
Он расторг Ветхий Завет, вкупе с десятью учениками благословил Разрешающего запреты и вкусил запрещенный Торой (Исх. 29) хелев – внутренний тук барана. В Смирне он, как полноправный Господин Субботы, отменил субботу и отпраздновал ее в понедельник. Затем он отменил пост 10-го числа месяца Тевета, назначил вице-королей Рима и Константинополя и, как бы стремясь к катарсису, отправился в Константинополь. Слухи о чудесах, творимых Мессией, распространились по всему миру, хотя пророк Натан требовал веры без чудес: «Вера в Мессию спасает, а без веры нет части ни в мире сем, ни в царствии грядущем». Тут саббатианцы практически приняли христианскую доктрину. Саббатай часто задумывался об Иисусе, и Натан провозгласил Иисуса «сатанистским антиподом Саббатая, которого новый Мессия спасет и возвратит». Шолем пишет о «невероятной смелости идеи Натана об эсхатологическом возврате Иисуса к своему народу, идеи, повторенной впоследствии основателем хасидизма Бештом, так же спасавшим душу Саббатая Цеви».
В Константинополе Саббатай предстал перед великим визирем Ахмедом Кёпрюлю, человеком умеренным и миролюбивым. Саббатай произвел огромное впечатление на визиря. Мессия был заключен в замок Галлиполли, тюрьму для важных государственных преступников, – но к нему свободно допускали верующих, он жил в почете и роскоши, признанный большинством евреев мира.
Пятнадцатого сентября 1666 года Саббатай предстал пред самим султаном. О деталях этой встречи есть два рассказа. По одному, Саббатаю был предложен выбор: совершить чудо, обратиться в ислам или погибнуть. Он сказал, что уже давно хотел перейти в ислам. Султан обласкал новообращенного, дал ему высокий пост хранителя Царских ворот и пожизненную пенсию. По другой версии, Саббатай лишь ответил утвердительно на вопрос султана, хочет ли Саббатай быть его другом и оставаться во дворце.
Отступничество другого лжемессии стало бы концом движения. Но вера в Саббатая была слишком глубока, и его последователи совершили то же чудо, что и ученики Иисуса. Как писал Ренан, «энтузиазм и любовь не ведают безнадежности. Вместо того чтобы отчаяться, они нарушают реальность». Ученики Иисуса были потрясены распятием и смертью Мессии – и нашли в Библии доктрину смерти Спасителя, избавляющую человечество. Потрясенный отступничеством Саббатая пророк Натан взялся за подобную задачу и так объяснил отступничество в своих письмах: Моисей соблюдал египетские обычаи при дворе фараона, а он был первым Избавителем; Эсфирь ела ритуально запрещенную пищу во дворце Артаксеркса, чтоб принести избавление Израилю. Отступничество было таинством спуска в мир «осколков», чтобы извлечь до конца все искры. Царь Давид был при дворе царя Гата (Гефа), праотец Авраам спускался в Египет. Мессия-страдалец Исайи (53), который был «ранен за грехи наши», – это Саббатай Цеви, потому что мехолал означает не только «ранен», но и «святотатствовал». Саббатай подобен пеплу рыжей телицы (Числа 19), который превращает чистых в нечистых и нечистых – в чистых.
Последователи Саббатая также перешли в ислам, но втайне исповедовали эзотерический иудаизм саббатианского толка и верили в возврат своего Мессии, скончавшегося в 1676 году в городке Дульциньо (ныне Улцинь) на Адриатическом море. Саббатианская секта дёнме просуществовала в Салониках вплоть до начала XX века. (Утверждают, что Мустафа Кемаль Ататюрк родом из сабатианцев. Среди министров его правительства было по крайней мере два дёнме.) Существовали саббатианцы и в Восточной Европе, где они для виду оставались правоверными евреями. Позднее многие из них присоединились к мессии Иакову Франку и стали католиками, другие нашли приют в зародившемся тогда хасидизме.
Хасидизм пытался спасти те элементы саббатианства, которые могли вписаться в нормальное существование еврейского народа в Рассеянии. Хасиды отказались от мессианства, от нарушения заповедей, от создания еврейского царства в Святой земле, они сохранили веру в «малого мессию» – своего праведника. Основатель хасидизма Бешт явился неевреям, встречался с разбойниками, спорил с Сатаной и летал на небо. Его праправнук, рабби Нахман из Брацлава, скончавшийся в Умани в 1810 году, считал себя Мессией, праздновал все праздники в один день, мог исполнять заповеди духом, не исполняя их во плоти. Но революционная идея отказа от заповедей не была воспринята его учениками.
Опыт рабби Нахмана из Брацлава показывает, что уже к XIX веку любые «еретические», «христианские», «мессианские» идеи могут найти себе место в лоне иудаизма. Как говорил Гершом Шолем, «еврейская религия – это то, во что веруют евреи». Интерес к учению и личности рабби Нахмана возродился в наши дни, ставят его пьесы, печатают его рассказы, повторяют его притчи.
Первый «мессианский» шаг рабби Нахман совершил во время странной поездки в городок Каменец-Подольск, связанный с именем Иакова Франка, позднего саббатианца и ересиарха. Там он боролся за душу Франка, как Бешт – за душу Саббатая, а Саббатай – за душу Иисуса.
После возвращения из Каменец-Подольска рабби Нахман отправился в паломничество в Святую землю. Близкие пытались удержать его и спрашивали, как и на что им жить, если он уедет. Рабби Нахман ответил своим дочерям, как мог ответить Иисус: «Ты поедешь к свекру, твою старшую сестру возьмут в няньки к чужим людям, младшую примут другие из милости, а мать твоя пойдет кухарить. А всю утварь в доме я распродам на домашние расходы».
Рабби Нахман прибыл к берегам Святой земли в канун Нового года, Рош ха-Шаны. Он провел ровно одну ночь в пещере на пути из Акки в Сафед (Цфат) и вернулся обратно на Украину. По его словам, за эту новогоднюю ночь он исполнил все заповеди разом в Святой земле и после этого смог исполнять их «духом», не исполняя «во плоти». Он ссылался на талмудическое учение о том, что праотцы Израиля исполняли некоторые заповеди (например, ношение филактерий[51]) духом, а не реально, во плоти. Он свел все времена года в одну ночь – Рош ха-Шана – для единократного исполнения заповедей. Так и Саббатай праздновал на одной неделе Кущи, Пасху и Пятидесятницу, а Иисус называл себя «Господином Субботы».
Рабби Нахман не дошел до антиномичных дел, он не ограничился исполнением духом, но продолжал исполнять заповеди и во плоти – хотя, по его собственной концепции, мог бы обойтись и без этого. В этом сказалась нерешительность его души. Он не был уверен, предстоит ли ему стать Мессией, сыном Давида, или его страдающим Предтечей из дома Иосифа. Он не посмел протянуть руку к царской короне Израиля и благословить Разрешающего запреты. Он утверждал, что может пренебречь заповедями, но не сделал этого шага, боясь, что его проклянут и объявят отступником.
Во имя единства поступился рабби Нахман и революционной идеей обращения иноверцев в свой «мессианский иудаизм», которой он обязан создателю хасидского движения, своему прадеду Бешту. И тут речь шла о делах, не о словах. «Каждый обращенный в веру Моисея вызывал радость в его сердце, как первая ласточка всемирного обращения», – писал Артур Грин. Отказавшись от антиномичности действий, он пожертвовал и возможностью обращения иноверцев: мессианский иудаизм «единократного исполнения» мог увлечь нерелигиозных евреев и неевреев, но традиционный «иудаизм заповедей» – никого. Теперешние хасиды рабби Нахмана забыли и об этой идее своего учителя и яро участвуют в погромах иноверцев в Мусульманском квартале Иерусалима. Они смогли полностью вписаться в теплый уют гетто, способный подавить любое свободное проявление духа.
После того как Просвещение разрушило стены гетто – а это произошло в XVIII–XIX веках, где раньше, а где позже, – ортодоксальный иудаизм отступил. В иудаизме сложилось несколько направлений. Консерваторы и реформисты облегчили обрядность, упразднили многие ограничения. Они создали сильно разбавленную версию иудейского протестантизма, и его основной недостаток (или достоинство) – абсолютная вменяемость. Оно не увлекает и не захватывает, и в Израиле оно почти не представлено.
Рабби Исаак Меир Уайз, лидер реформистов и «самый известный раввин Америки XIX века», так характеризовал свою веру: «Американский иудаизм. Религия без мистики и чудес. Рациональная, понятная, гуманистическая, всеобщая, либеральная, прогрессивная. В гармонии с современной наукой, критикой и философией; сочувствует свободе, справедливости и милосердию». Эти слова начертаны на стене главной реформистской синагоги Иммануэль в Нью-Йорке. Но «рациональная религия без мистики и чудес» не есть вера в Бога, оказавшегося пятым колесом в этой телеге. Она не может вдохновить верующих.