Я целую минуту дергался туда-сюда, а потом все-таки шагнул поближе и постучал Машку по плечу.
– Эй…
Чижикова подскочила и испуганно уставилась на меня. Она сняла очки, видимо, чтобы реветь было удобнее, и теперь выглядела очень странно. Машка поморгала, надела очки и воинственно шмыгнула красным носом.
– Что?
– Эээ, ничего. – Я покраснел и мгновенно почувствовал себя очень тупо. – А ты чего… ну… – Я мотнул головой, показывая на ее заплаканное лицо.
Машка успела нацепить на себя строгое выражение. Я уже стал жалеть, что подошел к ней, но тут она снова всхлипнула.
– К Елене Сергеевне ходила, спрашивала, когда она скажет оценки, и что будет, если перепутала знак в одном задании.
Я закатил глаза – только о математике сейчас слушать не хватало.
– А она… – Машкин голос задрожал, и она принялась хлюпать носом, – накричала на меня, сказала, что ничего еще не смотрела, у нее еще три урока, и что потом она, с моего позволения, отдохнет и поест, и сядет проверять контрольные только на седьмом уроке, и чтобы ее никто больше не дергал, и что за любую ошибку, все равно какую, оценку снизят на ба-алл… А я просто забыла минус поставить в ответе, в восьмом задании…
– Да ну тебя, я подумал, умер кто-то! Ревет она тут! – рассердился я.
– У меня никогда ниже пятерки не было, так обидно. – Машка завсхлипывала сильнее. – И учителя на меня никогда не кричали…
– Добро пожаловать в реальную жизнь, – буркнул я и вздохнул.
Какой смысл злиться, отличница, что с нее взять. Я скинул рюкзак, порылся в нем и вытащил упаковку бумажных платков – мама все время пихает их и думает, что приучает меня к аккуратности.
– На, – я протянул платки Чижиковой.
Машка вытаращилась на меня сначала в очках, потом без них – глаза у нее сделались совершенно круглыми.
– Спасибо, – пробормотала она, взяла платки и стала вытирать лицо. При этом она то и дело озадаченно поглядывала на меня – по-моему, у нее слезы чуть ли не сами высохли за секунду. От всех этих взглядов я снова почувствовал, как лицо начинает гореть. Ну точно чокнутая – то ревет из-за дурацкой оценки, то дырку во мне протереть своими глазами пытается… Я отступил на пару шагов и вдруг замер. Идея была такой отчаянной, что я сам себе не поверил. А что, если…
– Так математичка не видела еще наши работы?
Чижикова помотала головой.
– Нет, говорю, она только на седьмом сядет проверять.
– Ага. Ну я пошел, – попятился я.
Машка так же озадаченно кивнула.
– Не плачь, – крикнул я, прежде чем рвануть вниз по лестнице. – Все будет нормально!
Ярик сначала выпучил глаза, потом открыл рот, закрыл его, потом подавился пирожком и обкашлял меня крошками. А потом зазвенел звонок. Дар речи у друга пропал, похоже, капитально – он молчал чуть ли не пол-урока. Я весь извелся, ерзал на стуле, сверлил Ярика многозначительными взглядами и пытался привлечь его внимание. Вместо этого внимание на меня обратила биологичка и спросила, чем отличаются звери от людей. Я с готовностью сообщил, что у зверей голова сплюснута с боков, и глаза торчат по сторонам, а не рядом, как у человека. Биологичка закрыла ладонью лицо и стояла так несколько секунд, а потом махнула на меня рукой.
«Ты рехнулся». Я прочитал сообщение на телефоне, который Ярик положил передо мной на парту, стер его и стал писать ответ.
«Сам знаю! Терять уже нечего».
Я пододвинул телефон к другу, он прочитал и фыркнул. Через секунду перед моим носом снова появился телефон с запиской на экране: «От тебя родители отрекутся! А сначала убьют! А перед этим тебя убьет математичка, а до того Алла Иванна и я!»
Я закатил глаза.
«Плевать, я решил. Можешь не участвовать, я не обижусь».
Я сунул другу телефон и отвернулся к стене. Из-за стекла полки на меня нагло таращился череп. При одной мысли о том, что я собирался устроить, ладони становились липкими, а ноги холодели. Эта выходка определенно переплюнет все предыдущие – да и будущие, наверно, тоже! Если я решусь.
Ярик молчал. И телефон больше не подсовывал. Может, плюнуть на все? Череп расплылся перед глазами, и вместо него появилась Алла Иванна. «Никакого лагеря не будет», – прогрохотала она и сурово взглянула поверх очков. Рядом появились мама с папой. Папа хмурился, а мама развела руками: «Уговор есть уговор!» Вдруг все три фигуры замигали и подернулись рябью, как в сломанном телевизоре, и вместо них появился Тони Хоук. В этот раз он не говорил маминым голосом, а просто грустно молчал. У меня в животе что-то противно сжалось и перевернулось. Нет, к черту все, я не трус! Оно того стоит! Я зажмурился изо всех сил и тряхнул головой. Перед глазами снова ухмылялся череп.
– Вася! – шипел мне в ухо Ярик.
– А? – вздрогнул я.
– Ну наконец-то, оглох, что ли! Я с тобой, – прошептал друг и стукнул меня кулаком в плечо. – Ни в какой лагерь я без тебя не пойду.
Целых сто лет я хлопал глазами и соображал, что означают эти слова.
– Закрой рот, – посоветовал Ярик.
– Но…
– Мы же друзья или где, – пробормотал Ярик, глядя в сторону. – Двое или ни одного.
У меня внутри все заколотилось, и захотелось одновременно подпрыгнуть, заорать, стукнуть Ярика от души рюкзаком и изо всех сил его стиснуть. Наверное, я стал превращаться в девчонку. Поэтому я просто нахмурил брови и посмотрел на Ярика Благодарным Взглядом – как крутые парни в кино. А еще решил, что подарю ему тот шлем, на котором огонь нарисован. Может быть.
У нас было пять уроков, как и у Елены Сергеевны – прямо как по заказу. Мы с Яриком остановились у кабинета математики и переглянулись. Я сглотнул и переступил с ноги на ногу, машинально комкая в руках край футболки. Челка взмокла и приклеилась ко лбу, несмотря на папин гель.
– Все помнишь? – спросил я у бледного Ярика.
– Да, – каркнул он диким голосом и оглянулся по сторонам. – А ты? Готов?
Я резко выдохнул, помотал головой, через силу протянул одеревеневшую руку и постучал в дверь.
Елена Сергеевна открыла сразу же, на плече у нее висела сумка – она явно уже собралась в столовую. Математичка непонимающе уставилась на нас, и по ее выражению лица я понял, что настроение у нее ни капельки не улучшилось. Я незаметно пнул Ярика по ноге.
– Елена Сергеевна, – залепетал друг с несчастным видом. – Я ручку потерял, кажется, здесь, в кабинете. Можно мы поищем?
Математичка секунду поколебалась и пропустила нас внутрь.
– Можно. Только побыстрее, – недовольно сказала она и застыла у дверей.
Черт. Мы плюхнулись на колени и стали шарить руками по полу, демонстративно греметь стульями и отодвигать парты. Ярик посмотрел на меня круглыми от ужаса глазами. Я осторожно вытащил из кармана свою собственную ручку, раскрутил ее и сделал вид, что поднимаю детальку с пола.
– Ой, Ярик, смотри, это от нее ведь, да? – я помахал частью ручки в воздухе.
Ярик вылупился на меня, потормозил целых несколько секунд, а потом сообразил.
– Да! Остальное тоже где-то тут должно быть…
И мы принялись пачкать руки об пол с удвоенной энергией.
– Мальчики, – не выдержала математичка, – мне нужно идти обедать, времени нет!
Мы переглянулись.
– Елена Сергеевна. – Я посмотрел самым проникновенным из своих взглядов. – Вы понимаете, это его папы ручка… Он ее, ну, без разрешения взял, а ручка очень дорогая…
Последние слова явно заставили математичку занервничать.
– Ярик? – Она посмотрела на моего друга.
Он вздохнул, опустил голову и покивал.
– Да, – голос у Ярика был такой, как будто ему очень стыдно. – Папа меня убьет, если ручка пропадет.
Нет, все-таки Алла Иванна не зря взяла нас в свой театр!
– О боже, зачем же ты ее взял! – всплеснула руками Елена Сергеевна.
Мы уставились на нее несчастными глазами, как будто от нее зависела наша жизнь. В общем-то, примерно так все и было.
– Ладно, – вздохнула Елена Сергеевна. – Ищите тут свою ручку, а я пошла в столовую. Скоро вернусь. Только, мальчики, пожалуйста, до моего прихода никуда не уходите, не оставляйте кабинет открытым. Дождетесь меня?
– Да, конечно! – закричали мы, перебивая друг друга. – Спасибо большое! Вы идите, не волнуйтесь, мы будем тут!
Елена Сергеевна покачала головой и ушла. Мы замерли на четвереньках и слушали, как по коридору цокают ее каблуки. Когда стало тихо, я быстро поднялся с пола и вытер руки о штанины. Без особой надежды обрыскал взглядом учительский стол – мел, стакан с ручками и карандашами, линейки. Ярик смотрел на меня с сочувствием. Тетрадки могли быть только в одном месте.
– Ты ведь даже за миллион долларов… – взмолился он и замолчал.
– Сравнил, – вздохнул я. – Кто не рискует, тот не катается на скейте… Может, это и правда только сказки.
Ярик кивнул так, что затряслись кудряшки, и неуверенно покосился на маленькую дверцу в углу.
– Стой на шухере, – велел я другу. – Смотри в коридор, и если увидишь ее издали, подай сигнал! Понял?
– Понял, – с готовностью прыгнул к выходу Ярик. – А какой?
– Сам придумай! – отмахнулся я.
Сжал кулаки, закусил губу и шагнул в Проклятую Подсобку.
Хорошо, что дверь в эту комнатку никогда не запиралась на ключ. Я проскользнул внутрь, оставил маленькую щель, чтобы услышать Яриков сигнал, и стал пробираться вперед. В комнате было темно и тесно, всюду стояли шкафы. Фантазия тут же радостно подкинула мне картинки того, кто может выпрыгнуть из этих шкафов, и я мгновенно покрылся холодным потом. На полках были горшки с какими-то цветами и целая куча тетрадей – наверное, со всей школы. Я достал из кармана телефон и стал светить на подписи на обложках. В первом шкафу нашего класса не оказалось, во втором тоже. Я перебирал стопку за стопкой, но не видел тетрадей шестого класса вообще. Может, Елена Сергеевна унесла их с собой? Или заперла в ящике стола? Или еще где-нибудь? Вдруг она вообще обо всем догадалась?!