– И этот ненормальный гриль, который ему так нравился, хоть папа и рисковал поджечь всю округу, – теперь сестра смотрела на меня. – Помните, как он клал в него разные вещи, летающий диск фрисби или запасные ключи, а потом забывал и включал газ? Вы знаете, что там и сейчас лежит штук пять обугленных ключей?
Я кивнула, едва удерживаясь, чтобы не расплакаться.
– Я не собиралась бросать дом на побережье, – вдруг сказала мама. – Просто это еще одна проблема, которую нужно решать, а у меня сейчас столько дел.
«Да, только Кэролайн может заставить маму говорить о таком», – подумала я. Все эти месяцы мы с мамой старательно избегали подобных разговоров.
– Там нужно починить крышу, – осторожно подбирая слова, сказала Кэролайн, – я говорила с соседом, как его, Руди? Так вот, он – плотник, и я попросила его посмотреть дом. Нужно купить плиту, вставить раздвижную дверь, починить ступеньки, покрасить стены внутри и снаружи.
– Даже не знаю… – нерешительно проговорила мама.
Кэролайн положила свою руку поверх маминой, их пальцы переплелись. Я бы никогда не решилась так сделать, но для моей сестры все было легко и просто.
– …У меня столько дел…
– Я понимаю, – сказала Кэролайн таким чистосердечным тоном, которым всегда могла сказать что угодно, – но я люблю тебя, и я тебе помогу. Хорошо?
Мама моргнула, затем еще раз. Впервые за последний год она была готова расплакаться.
– Кэролайн, – сказала я, чувствуя, что надо же кому-то ее остановить.
– Не волнуйся, все будет хорошо, – уверенно отозвалась сестра, и я ей позавидовала. Хотелось бы и мне так уметь.
Несмотря на то что я прикончила свои лингвини под соусом песто в рекордно короткий срок и пробежала два квартала до библиотеки со скоростью света, к моменту моего возвращения часы показывали уже двадцать минут второго. Аманда сидела на своем троне со скрещенными на груди руками и смотрела на меня, сузив глаза.
– Обед заканчивается в час, – сказала она по слогам, словно мое опоздание было связано с непониманием основ.
Бетани злорадно улыбнулась из-за ее спины и прикрыла рот рукой.
– Извините, но это было неизбежно, – улыбнулась я, пытаясь обратить все в шутку.
– Не бывает ничего неизбежного, – сухо заявила Аманда и повернулась к монитору.
Я почувствовала, как мое лицо заливается краской. И вдруг, с полуторагодичным опозданием, до меня дошло: я никогда не стану совершенством. Я так старалась – и что в результате? Парень, который оттолкнул меня, стоило мне допустить ошибку – проявить хоть какие-то человеческие чувства. Отличные оценки, которые все равно недостаточно хороши для работы в библиотеке. Тихая, размеренная жизнь, без риска и безумств, бессонные ночи, тяжесть на сердце и секреты даже от самых близких людей. Жизнь уходит, а я по-прежнему не знаю, как стать счастливой. Я еще не понимала, чего хочу от жизни, но что-то мне подсказывало: в библиотеке мне своего счастья не найти.
Так что через несколько дней после работы (на этот раз мы обслуживали девичник в настоящей деревянной хижине, и он не обошелся без ЧП – у нас прямо во время приготовления тостов взорвался сатуратор) я сделала решительный шаг.
– Ну что, Мейси, – Кристи взмахнула подолом черной цыганской юбки с бахромой, – едешь сегодня с нами?
Вопрос уже превратился в пустую формальность, мы знали свои роли наизусть, как актеры в театре. Но в этот раз я решила отклониться от сценария и немного поимпровизировать.
– Да. Еду.
– Отлично, – широко улыбнулась она, перебрасывая сумку через плечо.
Как ни странно, Кристи ни капельки не удивилась. А может, она знала, что в конце концов я соглашусь?
– Поехали!
Глава 7
– Это будет потрясающе, вот увидишь, – уверяла Кристи, аккуратно накручивая на бигуди следующую прядь моих волос.
Честно говоря, у меня не было такой уверенности. Если бы я знала, что выход в свет в обществе Кристи связан с необходимостью столь кардинальных изменений моей внешности, я бы сто раз подумала, но было уже слишком поздно.
Первый звоночек прозвенел, когда она не терпящим возражений тоном потребовала снять одежду, в которой я работала, и протянула мне пару своих джинсов. Кристи была совершенно уверена, что они мне подойдут, и оказалась права. К джинсам она подобрала короткую маечку на бретелях с не слишком открытым, по ее мнению, вырезом. Лично мне вырез показался чересчур смелым, но я не могла объективно оценить, как выглядят на мне вещи Кристи, потому что единственное зеркало в комнате – на дверце шкафа – моя подруга отвернула к стене, заявив, что я должна увидеть готовый результат. Приходилось полагаться на Монику, сидевшую в кресле и дымившую в окно, но та выражала свое мнение всегда одинаково: ленивым «угу-у-у».
Вечер таил множество открытий и сюрпризов. Здесь все было совсем не так, как у нас. Внешне дом Кристи и Моники напоминал обычный трейлер, но Кристи объяснила, что предпочитает называть его мобильным домом, потому что это не вызывает ненужных ассоциаций. Выкрашенный в глубокий синий цвет, он показался мне сказочным домиком посреди цветущего волшебного сада.
В этом саду хозяйничала бабушка Кристи и Моники, Стелла, та самая, что указала мне дорогу, когда я впервые ехала к Делии. Она продавала овощи, фрукты и цветы местным ресторанам. Я видела в своей жизни немало садов, в том числе и ультрамодных, но все они даже рядом с этим не стояли. Трейлер окружало настоящее зеленое море, в котором он сам, с ярко-синими стенами и красной дверью, казался диковинным цветком. Перед домом лениво покачивались на ветру подсолнухи. В окна заглядывали пышные розовые кусты, источающие дивный аромат.
Чего здесь только не было! Коллекция кактусов разнообразных форм и размеров между двумя грушевыми деревьями, всевозможная зелень, заросли голубики, циннии, ромашки, эхинацея, колокольчики, ярко-фиолетовые лилии, острый перец. И все это росло не ровными рядами, а причудливыми изгибами вдоль дорожек, петляющих в разные стороны. Декоративный бамбук обрамлял ряды цветущих фруктовых деревьев, среди которых виднелись грядки с зеленым салатом и клумбы с геранью и ирисами. Я вдыхала свежий аромат фруктов, цветов, трав и не могла надышаться.
Кристи продолжала колдовать над моими волосами, приподнимая накрученные пряди с помощью заколок.
– Знаешь, – нерешительно пробормотала я, – мне как-то не очень нравится, когда волосы стоят дыбом.
– Не волнуйся, мне тоже. Они не встанут дыбом, а просто будут слегка волнистыми, ты уж поверь. Я умею обращаться с волосами. Это стало вроде как моим бзиком, пока я была лысой.
Кристи стояла у меня за спиной, я не видела выражения ее лица и поэтому не совсем поняла, шутит она или говорит серьезно. Я посмотрела на Монику, но та меланхолично листала журнал, даже не прислушиваясь к нашему разговору.
Наконец я удивленно спросила:
– Ты была лысой?
– Ага. В двенадцать лет. Мне сделали несколько операций, в том числе и на затылке, так что им пришлось сбрить волосы, – пояснила Кристи, отделяя еще несколько прядей и укладывая их вокруг моей головы. – Я попала в аварию. Шрамы тоже из-за этого.
– A-а-а, – только и сказала я, внезапно испугавшись, что обращала слишком большое внимание на шрамы, иначе бы она не стала о них говорить. – Я не…
– Знаю, – прервала она меня, – их трудно не заметить, верно? Обычно люди спрашивают прямо, а ты не стала, но я же вижу, что тебе интересно. Многие просто подходят и спрашивают в лоб, словно интересуются, который час.
– Это грубо.
– Угу-у-у, – согласилась Моника, стряхивая пепел со следующей сигареты за окно.
Кристи пожала плечами:
– На самом деле это даже лучше, чем смотреть и притворяться, что не видишь. Самые честные – дети. Они спрашивают прямо: «А что у тебя с лицом?» Мне это даже нравится. В конце концов, шрамы на лице не скроешь, они все равно привлекают внимание. Поэтому я так одеваюсь. Раз они все равно уже на меня пялятся, пусть будет на что еще посмотреть, согласна?
Я кивнула, все еще размышляя над ее словами.
– Это случилось, – продолжала Кристи, накручивая новый локон, – когда мне было двенадцать лет. У матери был запой, она везла меня в школу, и машина слетела с дороги, врезалась в забор, а потом в дерево. Спасателям пришлось буквально вырезать меня оттуда. Моника оказалась достаточно предусмотрительной, чтобы подхватить ветрянку и остаться дома.
– Даже не начинай, – буркнула Моника.
– Она чувствует себя виноватой, – пояснила Кристи, – ну, как сестра.
Я взглянула на Монику, которая бесстрастно рассматривала свои ногти. Было незаметно, чтобы она чувствовала себя виноватой. Ее лицо сохраняло всегдашнее устало-безразличное выражение. Может быть, это как тест Роршаха с чернильным пятном – каждый видит в бесформенной кляксе что-то свое?
– Шрамы у меня не только на лице, – говорила тем временем Кристи, – есть еще на спине после операции на позвоночнике и пониже, после пересадки кожи. Ну и парочка на голове, их не видно под волосами.
– Господи, это ужасно, – пробормотала я.
Она взяла следующую папильотку.
– На самом деле быть лысой – вот что ужасно. Со шляпой или шарфиком много не придумаешь, как ни старайся. Когда я заметила, что волосы снова начали отрастать – расплакалась от счастья, и с тех пор не могу заставить себя подрезать их ни на дюйм. Я их теперь лелею.
– Они у тебя классные, – отозвалась я.
– Спасибо. Правда, я ценю их больше, чем нормальные люди. И никогда не жалуюсь, что с ними что-то не так.
Кристи слезла с кровати, на которой мы сидели, засунула в карман расческу и заколола несколько прядей, упавших мне на лицо.
– Ну вот, почти готово. Монотоника!
– Не-ет, – на удивление твердо отозвалась Моника.
– Ой, да ладно тебе. Давай я хоть раз сделаю из тебя человека. Вот увидишь, это будет…
Та отрицательно помотала головой:
– Даже не думай.
– Моника!
– Завязывай.
– Она вообще не следит за модой, – пожаловалась Кристи, словно это было настоящей трагедией.