– Сама придумала?
– Нет, здесь так написано, – ответила Кристи, переворачивая книгу, чтобы показать мне аннотацию на задней обложке. – Это точь-в-точь вы с Уэсом! Вы не можете быть вместе, и как раз поэтому вас тянет друг к дружке. А нам вы не признаетесь, ведь если исчезнет тайна, то пропадет и страсть.
Я закатила глаза, а Моника выдала свое коронное «Угу-умм», будто в словах сестры действительно был смысл. Кристи положила книгу на кровать и села рядом.
– Должна признать, – задумчиво сказала она, складывая руки на груди, – что такая невостребованная любовь куда лучше настоящей. Она, знаешь ли, просто совершенна.
– Ничто не совершенно, – заметила я.
– Это если говорить о реальности, – ответила она. – Пока ничего не началось, нет смысла беспокоиться о том, как все закончится. Перед тобой сплошные неограниченные возможности.
Она вздохнула точно так же, как вздыхала при виде бегущего под окнами Уэса с обнаженным торсом, громко и протяжно.
– Как романтично! Неудивительно, что ты не хочешь гулять с Шерманом.
– С каким еще Шерманом?
– Ну, с другом Джона и Крейга. Он приехал к ним в гости из Шривпорта.
– Шерман из Шривпорта? И ты думаешь, я с ним куда-то пойду?
– Нельзя судить о книге по обложке! – возмутилась Кристи.
Я скользнула взглядом по «Запретной любви». Кристи схватила книгу и снова засунула под кровать.
– Ты знаешь, что я имею в виду. Шерман вполне может оказаться славным парнем.
– Разумеется. Но мне это неинтересно.
– Конечно, тебе неинтересно, ведь у тебя есть свой собственный сексуальный, идеальный, никем не понятый пират Сайлус Бранчберг Терлок, без которого ты не можешь прожить ни минуты.
– Кто-кто?
– Ладно, проехали, – отмахнулась она, промаршировала через комнату и хлопнула дверью ванной.
Я посмотрела на Монику, которая с отсутствующим видом уставилась в окно.
– Шерман из Шривпорта, – произнесенное вслух, это нелепое сочетание звучало еще глупее.
– Даже не начинай? – подсказала Моника.
– Точно.
Закончилось все тем, что в десять пятнадцать, когда Джон, Крейг и Шерман из Шривпорта остановились напротив калитки, мигнув фарами, я вслед за Кристи прокралась на улицу. Моника тихонько закрыла дверь, так что Стелла даже не шевельнулась в своем кресле перед экраном, и тоже подошла к машине. Парень, сидевший на пассажирском месте, вылез из машины, чтобы поздороваться с Моникой, а Кристи помахала тому, что за рулем, и повернулась ко мне. Сзади сидел еще кто-то, однако его лица я разглядеть не могла.
– Может, все-таки передумаешь? – тихонько спросила Кристи.
– Нет уж, как-нибудь в другой раз, – ответила я.
– Дело твое. – Она сжала на прощание мою руку и направилась к машине. – Тогда созвонимся завтра.
– Конечно.
Когда Кристи приблизилась, парень, сидевший за рулем, вышел открыть ей дверь и с улыбкой сказал:
– Осторожней с Шерманом, он начал пить несколько часов назад и уже вырубился.
– Что? – удивилась Кристи.
– Да ты не переживай, он уже вытошнил все, что в нем было, так что никаких проблем не будет.
Кристи посмотрела на неподвижное тело рядом с собой и перевела взгляд на меня. Я подняла брови, а она пожала плечами, захлопнула дверцу и помахала мне рукой.
Они уехали, а я, оставшись одна в тишине сада, уже собиралась сесть в свою машину, но меня что-то остановило. Бросив сумочку в опущенное окно, я двинулась по дорожке мимо подсолнухов, во влажный, душистый полумрак. Сад дышал жизнью: казалось, все в нем растет прямо на глазах: от ароматных белых цветов, свисающих с ветвей у меня над головой, до крошечных кустиков ежевики вдоль тропинки. Я миновала клумбы с лилиями и пионами и оказалась среди розовых кустов, под которыми белела измельченная яичная скорлупа. Справа от меня виднелась крыша мобильного дома, а где-то с другой стороны угадывалась дорога, но густой сад окружал меня такой плотной стеной, словно не хотел выпускать из своих объятий.
Вдруг среди деревьев блеснул в лунном свете какой-то металлический предмет. Подойдя ближе, я увидела небольшую полянку, окруженную вьющимися розами, в центре которой возвышалась скульптура: стилизованная фигура женщины, стоящая ко мне спиной. Руки подняты, ладони смотрят в небо, а в них лежат тонкие металлические прутья, концы которых загибаются вниз.
Я обошла вокруг и встала в тени скульптуры, чтобы рассмотреть ее спереди. Голова женщины тоже была покрыта тонкими изогнутыми прутьями, и они же образовывали нечто вроде венка. Я сразу поняла, что это работа Уэса, но она отличалась от всего, что я видела прежде. Я долго не могла сообразить, что в ней такого особенного, но потом заметила, что волосы женщины и те прутья, что она держит в руках, заканчиваются небольшими дисками, разделенными на несколько частей тонкими металлическими вставками. Каждый из них представлял собой цветок. Внимательно разглядев фигуру в лунном свете, я поняла, что это Стелла и что фигура символизирует превращение земли у нее под ногами в мириады цветов.
– Мейси?!
Вот это было «Попалась!». Величайшее «Попалась!» за всю историю человечества. Сердце чуть не выскочило из груди, я громко завизжала, а через мгновение повторила на бис, напуганная стайкой воробьев, которые вспорхнули с подножия скульптуры, потревоженные моим визгом, и беспорядочно закружили по саду.
– О господи, – я с трудом отдышалась и увидела Уэса, который стоял на дорожке, сунув руки в карманы.
– Ничего себе, вот это визг. Ты меня просто оглушила.
– А ты меня до смерти напугал! Крадешься тут в темноте!
– Ничего я не крадусь. За последние пять минут я звал тебя несколько раз.
– Не может быть.
– Честное слово!
– Не звал ты меня, – сказала я, скрестив руки на груди, – подкрался и напугал, а теперь радуешься.
– Нет, – медленно повторил он, словно успокаивая маленького ребенка, закатившего скандал на ровном месте, – я вышел и увидел, как ты бросила сумочку в машину. Позвал, но ты не услышала.
Я опустила взгляд. Подул легкий ветерок, и кусты за спиной Уэса закачались. Услышав тихий мелодичный перезвон, я посмотрела на статую. Цветы в руках женщины и в венке у нее на голове начали вращаться на ветру, сначала медленно, потом быстрее, и негромко звенеть. Мы с Уэсом стояли, глядя на скульптуру, пока ветер снова не стих.
– Ты правда напугал меня, – смущенно сказала я.
– Я не хотел.
– Знаю.
Все постепенно возвращалось на свои места: мое сердце, цветы, и даже воробьи, облепившие кусты роз у меня за спиной, ждали возможности вернуться на облюбованный пятачок.
Я направилась к дорожке. Уэс, идущий рядом, придержал ветку, чтобы я могла пройти, и сказал:
– Позволь мне загладить вину.
– Ты не обязан.
– Не обязан, но хочу, и знаю, как это сделать.
Я повернулась и взглянула на него:
– Правда?
– Да, – кивнул он, – пойдем.
Извинения могут принимать самые разные формы: бриллианты, конфеты, цветы, прочувствованные речи. Но я никогда в жизни не слышала об извинениях в виде карандаша с запахом кленового сиропа. И, честно говоря, это оказалось очень мило.
– Ладно, ты прощен, – благодушно улыбнулась я.
Мы сидели в «Мире вафель» – небольшом придорожном кафе, мимо которого я проезжала миллион раз, но никогда не останавливалась. На парковке всегда стояли огромные фуры, а вывеска, гласившая: «Эй вы все, заходите!», была старая и выгоревшая. И вот я сижу здесь, почти в одиннадцать часов вечера, держа в руке искупительный подарок – ароматный карандаш с нарисованными на нем вафлями, который Уэс купил мне в местном сувенирном магазинчике за доллар семьдесят девять центов. Не успела я отклеить меню от липкого стола, как к нам подошла официантка, на ходу вынимая из кармана ручку.
– Привет, голубчик, – поздоровалась она с Уэсом.
Женщина была не моложе моей мамы, в компрессионных чулках и скрипучих туфлях на плоской подошве.
– Тебе как обычно?
– Да, спасибо, – кивнул он, откладывая меню на край стола.
– А тебе, дорогуша? – повернулась она ко мне.
– Вафли и картофельные оладьи, пожалуйста, – я тоже отодвинула свое меню.
Кроме нас в кафе сидели только старик с газетой, выпивший уже восемь чашек кофе, и веселая компания студентов в подпитии – поклонников Тэмми Уайнетт. Я поднесла к носу карандаш, вдыхая сладкий запах.
– Признайся, ты не можешь поверить, что жила все это время без такого карандаша, – рассмеялся Уэс.
– Я не могу поверить, – сказала я, положив карандаш на стол, – что ты здесь завсегдатай. Когда ты начал сюда приходить?
Уэс выпрямился и провел пальцем по краю салфетки под своим прибором.
– После маминой смерти мне часто не спалось, а здесь всегда открыто. Лучше, чем кататься по округе. Потом привык и даже прихожу сюда за вдохновением.
– За вдохновением, – повторила я, оглядевшись по сторонам.
– Да, за вдохновением, – убежденно повторил он. – Если что-то не ладится с работой, я прихожу сюда. Не успеваю доесть вафли – и уже знаю, что делать дальше. Или начинаю понимать.
– А что это за статуя в саду? Откуда пришла ее идея?
– Это особенная скульптура, я сделал ее специально для одного человека.
– Для Стеллы, – кивнула я.
– Да, – улыбнулся Уэс, – Стелла от нее в восторге. Она очень помогла нам с Бертом, когда мама болела, и мне хотелось ее отблагодарить.
– Потрясающе красивая скульптура, – сказала я, а Уэс смущенно пожал плечами, как всегда делал в ответ на похвалу.
– А почему во всех твоих работах присутствуют вращающиеся детали? Эти цветы, нимбы на головах у ангелов?
– Зачем ты пытаешься найти во всем глубокий смысл? Еще немного, и ты начнешь мне рассказывать, что эта скульптура отражает сложные взаимоотношения между женщинами и сельским хозяйством.
Я прищурилась:
– Ну, я же не Кэролайн. Просто спросила.
– Не знаю. – Он подпер голову ладонями. – Первые вещи, что я сделал еще в «Майерсе», были совсем простыми, неподвижными. Но потом, когда работал над «Сердцем в руке», мне пришло в голову, что благодаря движению все кажется другим, более живым, что ли.