– Между нами все кончено, – повторила я, пробуя слова на вкус и радуясь тому, как они звучат.
– Ого, – медленно произнес Уэс. – А ты…
– Извините, это для вегетарианцев?
Возле буфета остановилась приземистая женщина в ярком платье с крупным рисунком, с полной тарелкой чипсов в руке. Даже толстые очки в металлической оправе не помогли ей разглядеть табличку «Вегетарианское блюдо».
– Да, – кивнула я.
– Вы уверены?
Я снова кивнула, поддела лопаткой бургер и положила ей на тарелку. Она искоса посмотрела на кулинарный изыск и отошла в сторону.
Я снова взглянула на Уэса.
– Что ты хотел…
– Леди за угловым столиком хочет спитцер с белым вином, – вклинился Берт, пробегавший мимо нас с полным подносом мятых салфеток и пустых чашек. – Пронто, дружище! – Он пощелкал пальцами перед лицом старшего брата.
– Уже иду. – Уэс направился к барной стойке, но на полпути обернулся: – Ничего особенного. Я потом тебе скажу.
Подошла Делия и начала поправлять закуски на блюдах.
– Все совсем уж странно, – снова заговорила она, добравшись до бургеров с черными бобами. – Я хотела взять больше вегетарианских и забыла, все боялась, что их не хватит.
– По-моему, их даже многовато, – ответила я, отгоняя жужжащую над подносом муху.
– Видишь, опять, – вздохнула она, – все как-то слишком хорошо, и мне это совсем не нравится. Мне нужно равновесие. Никогда не хотела этого признавать, но мне необходим хаос.
Желание Делии сбылось, и очень скоро: когда мы собирались уезжать и складывали свои вещи. Мы с Уэсом втолкнули в фургон тележки. Делия стояла возле входа, ей выписывала чек клиентка, которой так понравилась наша работа, что она заплатила все обещанные деньги и добавила бонус – еще столько же. Все было замечательно, великолепно, прекрасно: безупречно. И вдруг я услышала пронзительный вопль. Кричала не Делия, а заказчица, которая заметила, что у Делии отошли воды. Теперь она и вправду могла родить в любую секунду.
Глава 16
– Ты как, нормально?
Я кивнула:
– Да, все в порядке.
Я продолжала повторять эту мантру, не особенно веря самой себе. Я понимала, что нахожусь в больнице, а все остальное было как в тумане.
После того как у Делии отошли воды, мы очнулись от первоначального шока и сделали все, что могли: собрались с духом, разработали план и начали действовать. Мы усадили Делию в фургон и поехали в больницу: Уэс вел машину, а я держала Делию за руку. Посмотрев на приборную доску, я заметила, что уже без четверти шесть, а значит, через пятнадцать минут я должна встретиться с мамой в Городском парке. Учитывая сложившиеся обстоятельства, мне было очень желательно попасть туда вовремя.
Но все мои мысли занимала сейчас другая поездка в машине «Скорой помощи». Тогда я держала за руку папу. Он был без сознания, и я сама сжимала его руку. На месте Берта, который громко пыхтел носом, в то время как Делия раздраженно отмахивалась от него, напротив меня тогда сидел парамедик, надевавший папе кислородную маску и готовивший дефибриллятор.
Сейчас в окне свистел ветер, и Делия тихо разговаривала по сотовому, давая указания мужу и няне, а тогда в машине «Скорой помощи» царила зловещая тишина, нарушаемая только стуком моего собственного сердца. Там жизнь заканчивалась. Здесь она начиналась. Я не верила в знаки. Но все складывалось так, словно кто-то там, наверху, захотел, чтобы я прошла через это снова и увидела другой исход.
Меня преследовали воспоминания. Мы остановились на том же самом месте, а когда входили в отделение, двери открылись с точно таким же свистящим звуком. Даже пахло так же: странной смесью антисептика и каких-то цветов. Сначала я решила, что не смогу зайти в больницу, и на секунду замешкалась перед входом. Уэс повернулся и вопросительно взглянул на меня, подумав о том же. Но я опустила голову и пошла за ним. Он вез Делию в кресле-каталке. Та дышала медленно и глубоко. Я последовала ее примеру. Когда мы вошли в лифт и дверь за нами закрылась, я наконец расслабилась.
Теперь мой страх стал другим. Последние два с половиной часа я сидела на скамье в коридоре, в нескольких метрах от дверей в палату Делии, и наблюдала за врачами и медсестрами. Сначала они входили и выходили так медленно, словно у них в запасе не меньше миллиона лет. Потом начали перемещаться немного быстрее, и еще быстрее, а через какое-то время все забегали и засуетились. Пищали аппараты, кто-то выкрикивал цифры и непонятные слова, по коридору пронесся врач со стетоскопом, колотящимся о его грудь.
Мне казалось, что все остальные как-то слишком спокойны. Особенно Уэс. Он то и дело спрашивал, как я себя чувствую, и постоянно запихивал в рот батончики, крекеры, орешки, за которыми уже несколько раз бегал вниз к автомату. Он открыл упаковку маленьких шоколадных пончиков и протянул мне. Я отказалась.
– Не понимаю, как можно отказаться от шоколадного пончика, – пробормотал он с набитым ртом.
Из-за двери раздался стон Делии, и сразу же – успокаивающий голос Пита.
– А я не понимаю, как ты можешь есть, – отозвалась я.
Из палаты выбежала медсестра с какими-то полотенцами. Уэс прожевал пончик и рассудительно заметил:
– Это может продолжаться целую вечность. Нужно же восстанавливать силы.
Берт, сидевший с другой стороны, очнулся от полудремы, в которой пребывал последние полчаса, вздрогнул и заморгал.
– Сколько времени? – сонно поинтересовался он, протирая глаза.
Уэс взглянул на часы:
– Почти семь. Есть хочешь? – и протянул ему пончик.
У меня похолодело в животе. Я поняла, что уже на целый час опаздываю на встречу с мамой, но тут раздался очередной вопль Делии. Мы все испуганно посмотрели на дверь. Внезапно наступила тишина. Я встала.
– Мейси? – встревожился Уэс.
– Со мной все в порядке, – скороговоркой произнесла я, предвосхищая следующий вопрос, – пойду позвоню маме.
Мобильный остался в машине, поэтому я пошла к телефонам-автоматам, на ходу роясь в карманах в поисках мелочи. Сначала оказалось занято, я повесила трубку и попробовала еще раз. Снова занято. Я вышла во внутренний дворик и посидела пару минут на скамейке, глядя на медленно темнеющее небо. Идеальная погода для фейерверков.
Я вернулась к телефонам и снова набрала знакомый номер. Опять занято. Тогда я выбрала голосовую почту, прокашлялась и попробовала объясниться.
– Мам, это я. Знаю, ты, наверное, очень волнуешься, прости, пожалуйста! Я уже собиралась ехать к тебе, но у Делии начались роды, и сейчас я в больнице. Придется ждать, пока кто-нибудь отвезет меня, но я приеду, как только смогу! Еще раз извини. Пока.
Я повесила трубку. Готово. Не то чтобы это сообщение могло решить все проблемы, или хоть одну, но, по крайней мере, теперь мама не будет волноваться. А с остальным разберусь, когда придет время.
Вернувшись в коридор, где остались Уэс с Бертом, я с удивлением обнаружила, что скамейка пуста. Перед палатой вообще никого не было, как и за столом дежурной медсестры. Я остановилась, не зная, что делать, но из палаты Делии вдруг выглянул Уэс.
– Эй, иди знакомиться!
Он придержал дверь, и я вошла в комнату. Делия сидела на кровати, завернутая в простыни. Ее лицо раскраснелось, а в руках она держала крошечного ребеночка с темными волосиками. Пит сидел возле жены, обнимая ее за плечи, и оба с нежностью смотрели на новорожденного. В комнате было тихо, но это была хорошая тишина. У окна стоял Берт – пессимист из пессимистов – и улыбался во весь рот. Делия подняла взгляд на меня.
– Привет, иди к нам.
Я подошла к кровати, а она повернула малыша личиком ко мне.
– Взгляни, какая она прелестная!
Вблизи малышка казалась еще меньше, чем на расстоянии. Она спала, закрыв крохотные глазки, и тихонько сопела миниатюрным носиком.
– Она само совершенство, – сказала я.
Делия провела пальцем по щеке дочери.
– Мы назвали ее Эйвери. В честь матери Пита, Эйвери Мелисса.
– Красивое имя, – сказала я.
Я посмотрела на личико малышки, ее маленький носик, крошечные ноготочки и снова вспомнила безумную поездку, бег по коридору и ужас того, что случилось с папой. В этой больнице закончилась жизнь моего папы и началась ее жизнь. Эйвери открыла глаза, темные и ясные, и посмотрела на меня, и я подумала: каково это – видеть все впервые, каждое мгновение узнавать что-то новое? В отличие от нее для меня все происходящее было отзвуком других событий.
Делия смотрела на дочку с мягкой улыбкой, в глазах ее стояли слезы радости. А я вдруг вспомнила свою маму, идущую ко мне из комнаты ожидания. Больше всего на свете я хотела увидеть в выражении ее лица что-нибудь, дающее надежду, но тщетно, там были только всепоглощающая грусть и страх, передавшиеся мне. Вот тогда-то все и началось, мы перестали понимать друг друга.
Я почувствовала боль в груди и поняла, что сейчас заплачу. О себе, о моей маме. О том, что у нас забрали, и о том, что мы потеряли сами: так много жизни и так много друг друга. Я с трудом сглотнула и отошла от кровати:
– Мне нужно еще раз попробовать дозвониться маме.
– Конечно, иди. Скажи ей, что без тебя я бы не справилась. Ты очень мне помогла, – сказала Делия.
Я кивнула, почти не слыша ее слов, а Делия снова наклонилась к ребенку и поправила одеяльце. Не успела я выйти из палаты, как за спиной послышались шаги.
– Мейси! – позвал Уэс.
– Я на минутку. Мне… нужно поговорить с мамой. Она не знает, куда я пропала, и волнуется, наверное.
– Да, конечно, – согласился он.
Я вдруг поняла, что до боли скучаю по маме, по той маме, которая может часами смотреть на океан и умеет смеяться искренне, от всего сердца. Перед глазами встало ее счастливое, улыбающееся лицо.
– Позвоню и сразу вернусь, – сказала я Уэсу.
– Давай.
Я скрестила руки на груди и быстро пошла к лифтам, стараясь сдерживаться, хотя к горлу подступали слезы. Хватая ртом воздух, я спустилась вниз, повернула за угол, забежала в пустую беседку и разрыдалась. Я прижала ладони к лицу, а слезы все текли и текли сквозь пальцы. Не знаю, сколько я просидела там, пока меня не нашел Уэс. Секунды, минуты, часы? Он звал меня по имени, а я не могла даже ответить.