Дальше можно было не объяснять. Включив камин, она легла на койку и пригревшись уснула, плюс к тому алкоголь, который просто разморил ее до такой степени, что она не пришла в себя, даже когда в доме начался пожар. Ведь наверняка еще и белье, где-нибудь неподалеку по развесила, чтобы то просохло.
— Ведь предупреждал же ее! — Вырвалось у меня восклицание.
— О чем, вы ее предупреждали? — Тут же сделал стойку лейтенант.
Поняв, что проговорился, тут же пошел в отказ.
— Не, я. Примерно месяц назад, когда отца уже забрали в милицию, — начал сочинять я. — Мать привела в дом, какого-то мужика, и тот наладил ей свет. Но предупредил, что просто подоткнул провода к счетчику, и что кроме пары лампочек, или телевизора ничего включать нельзя. Иначе замкнет. Еще и посмеялся, сказав, что перепутал провода, и счетчик крутится в обратную сторону.
— Что за мужчина, сможешь опознать?
— Может и смогу. — пожал я плечами. — Но честно говоря, впервые увидел его, и то мельком. Я после ушел делать уроки, а мать с ним на кухне разговаривала.
— Понятно. Впрочем, это неважно.
А «важно» состояло в том, что теперь, после того, как отца ждут пять лет колонии, а мать сгорела вместе с домом в устроенном ею же пожаре, мне светила, как минимум школа интернат, и это было хуже всего. И от этого, было просто не отвертеться. И дело даже не в моем возрасте, на данный момент, на руках у меня не было ни единой бумажки, говорящей о том, кто я такой. По большому счету, сейчас мне это было и не нужно. Как минимум до шестнадцати лет, то есть до момента получения паспорта документы не были столь уж необходимы.
Но проблема состояла в другом. Мне негде было жить, и поэтому имелась всего одна дорога — приют. Хотя.
— Послушайте! А почему именно приют? — Воскликнул я. — У меня ведь есть бабушка, не такая уж и старая, ей всего пятьдесят лет.
Лейтенант сидевший за столом, да и Ахмед-ака, тут же встрепенулись. Все же одно дело оформлять ребенка, то есть меня в приют, и совсем другое, отдать на попечение родственнику. И если скажем родственники, могут и отказаться от подобной чести, то бабушки обычно с радостью соглашаются. Ну, пусть не с радостью, люди все же разные, но в большинстве случаев происходит именно так. Тут же был задан вопрос.
— Где она живет?
Я тут же сунул руку в свою сумку, достал оттуда тетрадь и выложил из нее конверт с ее адресом.
— Я с ней переписываюсь. — Объяснил я. — А это последнее письмо от нее.
Лейтенант, записал все что я рассказал, предложил посидеть здесь а сам куда-то убежал.
— К начальству, а после, наверное, позвонит в Ташкент. Межгород только из кабинета начальника подключен. — Произнес участковый. — Так что не расстраивайся. Найдут ее быстро, тебе конечно придется с недельку побыть в школе-интернате. Но неделя — это не много. Можно потерпеть.
Минут через десять-пятнадцать лейтенант вновь вошел в кабинет, и обрадовал меня тем, что по адресу бабушки был отправлен человек из Ташкентского отдела милиции, и он решит все вопросы.
— Одним словом, — добавил лейтенант. — Ахмед Бахтиярович сейчас отвезет тебя в интернат, договоренность на временное проживание с ними есть и поселит там. А думаю к следующим выходным, отправишься в Ташкент, если конечно бабуля захочет тебя принять в семью. Но если нет, тут уж я ничем помочь не смогу, извини.
И мы отправились в интернат.
Глава 9
9
Встретили меня настороженно. Одно дело общаться со своими сверстниками, находясь на иждивении родителей, пусть и таких какие были у меня, и совсем другое, оказаться одним из приютских. Как бы то ни было, но пока я жил в семье, мне так или иначе завидовали. Конечно понимали, что моя жизнь в той семье мало отличается от их жизни, но все же, каждый из приютских, как мне кажется готов был терпеть любые неудобства, побои, жить впроголодь, но все же находится в семье. А те, что говорят, что приют стал для них настоящей семьей, скорее всего лукавят. Хотя кто знает, может где-то и встречаются бескорыстные люди, готовые на все ради чужих детей, при этом имея свою семью и своих собственных, но мне кажется все это из области фантастики. Просто выпускники подобных заведений выдумывают для себя некую идеальную фигуру, так сказать своего идола или ангела, которого и несут сквозь всю свою жизнь. А что еще остается?
При вселении, Ахмед-ака, посоветовал мне никому не рассказывать о том, что у меня есть бабуля, и что она может меня забрать. Да я и сам не собирался этого делать. Прекрасно представляя местные нравы, понимал, узнай местные, что я здесь временно, или хотя бы надеюсь на это, и все меня просто затравят. Одно дело, когда к ним попадает тот, кто станет одним из них, и совсем другое, когда тот, кому надо просто пересидеть какое-то время.
В первую же ночь, меня обобрали. Правда взяли не так уж и много. Пару чистых тетрадей, что остались у меня после школы, набор цветных ручек, пачку «БТ» и случайно оставленные в боковом кармашке пять рублей. Судя по оставшемуся приклеенным дну сумки, до основной суммы все-таки не добрались, и хотя бы это радовало. Огорчало еще и то, что сгорела та часть денег, что оставил тумбе своего стола, а самое главное те шесть тысяч рублей, что были спрятаны на чердаке дома. Вот, что мне стоило сунуть их куда-нибудь в сарай, в самый темный угол, и тогда все было бы нормально, а сейчас, все наоборот. И это, как ни странно, огорчало даже больше, чем смерть матери. С другой стороны, я ее и знал-то всего несколько месяцев, и далеко не с лучшей стороны, ну если не считать того, что иногда вспоминалось, доставшись мне от Вовочки, а так она была для меня, фактически чужим человеком. Конечно было жаль ее чисто, как человека. Все же смерть в огне думаю не самая приятная, но и в общем-то на этом все и заканчивалось.
Учебникам, что оставались со школы, тоже приделали ноги, хотя кому они понадобились было не очень понятно, к тому же они были далеко не новыми. Разве, что на туалетную бумагу изорвать. Впрочем, я особенно не переживал. Видя, что я никак не реагирую на подобное, немного пофыркали на меня, и вроде бы успокоились. После завтрака, все мы отправились в школу, при этом, мне никто не удосужился рассказать о расписании, о том, что задавали учить, и о местных правилах. Одним словом, решили устроить себе праздник подставив новичка по полной.
Преподаватели тоже оторвались от всей души, спрашивая меня на каждом уроке. И если на основных я еще что-то бормотал, показывая хоть какие-то знания, то на «Истории Узбекистана» которую я не особенно любил, и «Узбекском языке», который вообще не воспринимал как предмет, откровенно плавал, только потому что он был никому не нужен и в моей прошлой школе его давали на — отвяжись. Тем более, как это обычно было принято в Союзе, заставляли изучать классический, литературный узбекский язык, который в большинстве случаев не понимают сами узбеки. Вы думаете я вру? А попробуйте спросить любого узбека, о чем поют их знаменитые национальные певцы. И большинство не сможет сделать точного перевода. Я как-то еще в прошлой жизни спросил об этом одного знакомого и тот долго вслушивался в песню, а после сказал, что певец поет о любви.
— А конкретно. Хоть пару строк переведи.
— Это литературный язык, я плохо его понимаю на слух.
— А зачем тогда петь такие песни, которые никто не понимает?
— Но вот ты же слушаешь, например, «Queen», «Led Zeppelin» или «Abba», ты понимаешь, о чем они поют?
Я тогда не знал английского так хорошо, как сейчас и потому ответил:
— Нет, но тут важно скорее музыка, общий фон. Ведь красиво же поют.
— Вот и у нас так же. Мы считаем эту мелодию прекрасной, и вдобавок пусть не весть текст, но все же понимаем, о чем именно поют. А ты не знаешь даже этого. И потому традиция такая создавать песни и литературные произведения именно на классическом языке, чтобы при необходимости его могли понять в любом месте республики.
Да это только в России язык практически одинаково на всей территории, а в том же Узбекистане, например, в Каракалпакии, говорят совсем иначе, чем в Ташкенте или Намангане. Хотя расстояния гораздо меньшие, чем между Москвой и допустим Хабаровском.
В итоге, я схлопотал двойку по «Истории Узбекистана», а узбечка, преподававшая язык, сделала мне замечание. Как результат, уже после обеда, весь мой класс выстроили в общежитии, сунули мне в руки учебник «Истории» и заставили учить параграф, по которому я получил двойку, наизусть. Разумеется, можно было возмутиться, применить свои способности. Но мой старый приятель предупредил, что лучше и быстрее будет просто выучить. Тем более, что все равно заставят. А самое паршивое состояло в том, что пока я учил этот параграф весь класс стоял в строю напротив меня, сверля меня злобными взглядами. Здесь во всю действует правило: «Один за всех, и все за одного», точнее скорее вторая его часть. Другими словами даже если бы я взбунтовался, то пока не выучил бы этот чертов параграф, все остальные продолжили бы стоять в строю. А ночью….
Все же час стояния в казарме, никого не настраивает на благодушие. Зато достаточно быстро учит правилам поведения, и заставляет учиться, через «не хочу» или «не могу». Даже если не понимаешь предмета, учи наизусть, зубри, но когда вызовет преподаватель, будь добр ответить. Пусть на «трояк», но главное не двойка. В противном случае накажут всю группу. А уж группа отомстит за это тебе.
Ночью мне устроили темную. По сути, так было даже проще. Прикрыли одеялом и слегка попинали через него. Ну типа для того, чтобы я не видел, кто пинал и не мог пожаловаться на него. Я как раз видел всех, благодаря своей способности, но мстить кому-то из них не стал, только потому, что здесь такие правила, и через это прошли считай все. Да и за что, в общем-то мстить? По сути виноват сам. Тем более, что еще раньше знал о том, что за плохое поведение и учебу здесь наказывают. Знал, но решил пустить это на самотек. И вот результат.
Что интересно, после того как выучил, никто не удосужился рассказать о том, какие уроки были заданы на завтра. То есть это сугубо твои проблемы. И правило озвученное выше работает только в одну сторону. Не выучил, все отвечают за одного, но никто не предложит тебе помощи, пока сам не попросишь об этом. Уже представляя, что и завтра все учителя будут смотреть мою подготовку, решил под суетиться и узнать какие именно предметы находятся в расписании. И уже без понукания выучил все самостоятельно.