— Сам-то поди пользовал?
— Приходилось.
— Ну, вот и держи их сам. Я как-то этим штукам не доверяю…
— Да она ж ручная! — чуть подшучиваю я, но лейтенант слишком серьезно настроен и шутку не принимает.
— Вот и пользуй, коли умеешь, и смотри не задень наших кого… да и запалы эти новые… армейские жалуются, ненадежные они, говорят…
— Херня! — уверенно говорю, пряча чугуниевый цилиндр с проволочным рычагом в сумку: — Не хужей старых, со шморгалкой, а супротив валашских колотух и получше будет!
— Вот сам и пользуй, я сказал. Все, хорош трепаться, двинули!
…Засекли нас еще на подходе — мелькали головы мальчишек над заборами и крышами, свистели заливисто пацанята — так тут принято полицию и прочих незваных государственных людей встречать, оповещая своих. Ибо свои по большей части промыслы имеют незаконные, а государственные люди к ним явно не с добром. И ничего ведь не поделать с ними — это тебе не АТО, и даже не охваченный мятежом Улле. Там бы эти сорванцы прожили ровно столько, сколько потребовалось бы на отдание мной команды взводу открыть по них огонь. Но тут не Улле, и взвода нет, и командую, к счастью, не я. Потому, походу, нас если и не ждали — то и врасплох мы супостата застать не сумели. Едва разделились и разошлись, даже подготовиться не успели — бахнул револьверный выстрел, и понеслось. Дело началось в полном соответствии с всеми правилами военного искусства — быстро и бестолково, Мольтке с Гинденбургом могут быть покойны. Мы с парнями не целясь дали залп с пистолетов по ближайшим к нам окнам домовладения — и рванули вперед. Быстро и решительно проскочив в ворота, мы в строгом соответствии с тактикой разделились, попав в натуральный лабиринт. Двор внутри был перегорожен заборчиками, будками, чорт знает какими малыми архитектурными формами, колодцами, скамьями и попросту завален хламом. В дополнению ко всему буквально в пяти метрах впереди с треском распахнулись ставни, и прямо в морду нам сверкнули аж три выстрела, причем один похоже из дробовика. Судя по дикому клубу дыма и вспышке как от пушки — из обреза. Кто-то рядом вскрикнул — достали, похоже, но вроде пока все бегут. Мы, конечно, тут же жахнули в ответ — как выяснилось, тут нас тоже трое, и моментально попрятались за какие-то бочки и ящики. Долбаный вестерн, прямо-таки. Залп по нас — залп в ответ, не высовываясь, благо тут метров пять всего, в окно примерно не промазать. Идиотское дело, мы тут так сидеть можем долго…с другой стороны, от нас это и требуется — не дать им выбраться и хорош. Будем надеяться, остальные справятся не хуже, а там и подмога подоспеет. Хотя уже наваливаются прямо-таки сумерки — минут пятнадцать и внутрь соваться станет совсем глупо. Но нам-то внутрь и не надо…
Видимо, внутри тоже соображали не хуже, а может совпало так, но, когда мы дали еще один залп, в ответ жахнуло аж три дробовика, и от бочки за которой я укрылся очень неприятно полетели навылет белые щепки. Ну уж, нахер такие танцы, вечер давно перестал быть томным… привычно достал гранату, разогнул и выдернул за кольцо проволочку чеки — и не глядя и не высовываясь кинул — промазать даже спьяну трудновато, ставни они не закрывали… я даже услышал, как звякнула, отлетев, проволочка рычага, и зашипел запал, а потом брякнула обо что-то уже внутри дома чугунина. Отреагировать там не успели, кто-то лишь вскрикнул, и тут жахнуло так, что даже мне поплохело — больше, конечно, с отвычки. А уж про остальных и говорить не о чем, стрельба, такое впечатление, стихла на несколько секунд. Потряся башкой, я вскочил, жестами показав товарищам на окно, им проще было, мне оббегать или перелезать нагромождение каких-то пустых бочек пришлось бы, и те суетливо кинулись вперед. Вскоре внутри грохнул выстрел. Потом еще один — спокойные такие — добивают, молодцы. Я неуклюже оббежал бочки, подскользнувшись на каком-то дерьме, и уже хотел нырнуть за ними, но внезапно сбоку открылась какая-то дверка, и оттуда высунулось вражье рыло. Ну а чье еще если не вражье? Моментально пальнув в сторону пристройки, я тут же присел обратно за ящики — а бандит пальнул в ответ. Я еще подумал, что вполне мог быть и не бандит, а кто-то из своих, но тут внутри пристройки пошла пальба, причем, судя по всему, не в мою сторону. Решив продолжить с козырей, не долго думая тем же манером зашвырнул с жалобным стекольным звоном в окошко пристроечки, на этот раз прицелясь, чтобы не попасть в переплет, хе-хе, вторую и последнюю же гранату. Мне их хранить незачем, я в Маресьева играть не собираюсь чтоб под танк с ними бросаться. Вот ща она как жахнет…
А фигушки. Лейтенант, сучоныш, накаркал. Пять секунд, десять — а взрыва нету. Я едва высунулся из-за ящика, а тут дверь распахнулась, явив мне какое-то тело в матросском тельнике. Ну, не полицай, и не из наших — повинен смерти! Выпав из-за ящика, я, как заправский голливудский актер, поминая с благодарностью науку мастера Кэрра и всю кротость его, пальнул несчастному морячку аккурат в центр тяжести фигуры тела. В животину, то есть. Хорошая десятимиллиметровая пуля сшибла мужичка, сложив пополам и завалив прямо на пороге. Но, все же, здешние патроны это вам не Голливуд. Мужичок завыл, корчась, а потом вдруг начал неприцельно стрелять по мну с какого-то бульдога. Причем довольно опасно. Выцелив его еще раз, я потянул спуск самовзводом — и на тебе! Щелчок. И еще. Мать его так, патроны-то — все! У меня словно приключилось вдруг дежавю из очень очень далекого прошлого. Только тогда у меня был ТТ, и рука даже, слепо шаря по гладкому тыльнику револьверной рукояти, как будто полезла менять магазин… которого и в прошлый раз не имелось. А выручил меня тогда автомат ошалевшего солдатика, смирно вжимавшегося в грязь рядышком. Вспомнив это в какие-то миллисекунды, я, извернувшись, потянул из-за спины карабин, наплевав на все советы лейтенанту — меня тут сейчас убивать будут, тем более что, похоже, у моряка даже не один револьвер — больно уж много стреляет. Пока я барахтался, патроны у бандоса все же кончились, и он пытался отползти в помещение, из которого доносилась весьма ожесточенная стрельба. И весьма успешно уползал, надо сказать. Но насчет дальнейшего у меня были свои планы. Первую пулю я, торопясь, всадил ему в ногу, отчего он дернулся и заорал. Чортыхнувшись, вторым выстрелом я уже прямо через косяк и столб всадил ему снова куда-то в живот — и крик оборвался. Сообразив, что я его и через стенку достану, благо, как лежит и так понятно, дернул затвор еще раз. Осечка. Мать его так, что за день сегодня! Еще осечка. Затвор, вылетает целенький патрончик… Третья осечка и тут уже мне становится не просто не смешно а очень ссыкотно. Дожил до светлых дней. Прямо-таки воровато оглянувшись, я крабом отползаю подальше, закинув за спину бесполезную винтовку. Мать его так, надо по местным-то реалиям, как на войне — в кармане гражданский какой-нить бульдожик носить… или мелкан свой брать. Лихорадочно щелкаю спуском, выбивая по одной гильзы шомполом — и буквально подпрыгиваю, тыча небоеготовым револьвером в сторону окна, откуда вылезают, к счастью, наши — похоже, те двое ребят, что туда и полезли. Причем один явственно волочет другого, хоть и на ногах, но видно, что ранен.
— Что там?
— Там наши уже, выгнали их на ту сторону двора… А нас вот — зацепило. Меня не очень, а Борга сильнее.
— Тащи его скорее… и револьвер дайте пока?
— Так у нас пустые…
— Идите уже отсюда! — в сердцах гоню счастливчиков, благо револьвер снарядил, и старательно пасу дверь и окно пристроечки, одновременно прислушиваясь к общей канонаде. Похоже, план лейтенанта сработал — бандиты пошли на прорыв, и попали аккурат в полицайскую засаду. Пальба на том краю стоит адская, а тут все стихло. Все правильно рассчитано. Загнанный в угол зверь — слишком опасен. Потому человека нельзя загонять в угол. Лучше его поставить к стенке. Ну и славненько, мне теперь только б понять, что дальше делать — в одном сабе, лично, проверять эту пристроечку как-то не охота вовсе.
На счастье в воротах сзади появляются, громко звеня амуницией и пыхтя — пара полицейских с дробовиками. Постаравшись привлечь их внимание и не схлопотать пулю, жестами показываю им, куда надо идти и что делать. Они мнутся, в итоге, отобрав у одного из них тяжеленную помповуху, иду играть в Рембо. Подкравшись к самой двери, удачно заблокированной в открытом виде тушкой морячка, прислушиваюсь, насколько возможно, а потом пригнувшись ныряю в полутемную комнатенку. Тут никого кроме моряка, и кстати — револьверов и впрямь у него два. Морячок готов уже, оскалился, глазенки застекленели, с пасти натекло уже. За тонкой перегородкой еще помещение, побольше — ага, вот тут мяса-то изрядно… Сзади уже пыхтят полицаи, и я уже больше боюсь получить картечь в спину, потому жестом как могу показываю им чтоб не лезли. Как заправский спецназовец в кино начинаю резать сектор, заглядывая за угол. Вот у стены куча тряпья, судя по руке — баба была, даже девка скорее. Ноги чьи-то в грубых ботинках и нелепо задравшихся брюках. Так вывернуты лапы что не опасно, живые так не лежат. Почти уже прошел, когда внезапно увидел в углу сидящую у стены фигуру — и тут же на автомате жахнул в нее картечью — хорошо хоть патроны у полиции не с дымарем, и ствол длинный, но по ушам в помещении дало изрядно. Я даже помповуху перезарядить не успел, как второй полисмен ворвался следом, и, едва не отстрелив мне ухо, замолотил дергая цевье, по всей комнате картечью, словно взбесившийся зенитный автомат. Пришлось приложить ему локтем в грудь, одновременно суя дробовик в руки владельцу — а тут еще с улицы треснул выстрел, и от стены напротив окна полетела щепка. Причем стреляли явно свои — больше некому. Пока я набирал в легкие злости и мата, полицаи сами все устроили, так смачно облаяв стрелков, что вопрос опознавания был полностью снят с повестки. Причем из-за двери в дальнем углу комнаты высунулась усатая рожа, предварительно показав повязку на рукаве, и не менее смачно высказала все, то думает о стрельбе из дробовика по тонким перегородкам. Усатый немолодой полицейский, что так азартно лупил по мухам в комнате, сконфуженно крякнул. Ну, хоть без жертв обошлось, хотя уверен — сегодня наверняка кого-то свои подстрелили. Тем временем на улице и в остальном доме стрельба в целом стихла, перейд