Под это дело добрелся я до улицы Старая Кузня, где и обитал помянутый оружейник, Хуго, Варенг-младший. Кузни тут давно нет, люди живут сплошь приличные, хотя часто и при своей мастерской или лавке — не фешенебельный район, конечно. Старшие братья, как я раньше слыхал, живут-то богато — старший и вовсе отдельно едва не в поместье за городом, а средний в центре в своем особняке. А этот хунвейбин понимаешь на окраине… впрочем, оно мне и лучше, не люблю особо богатых и влиятельных и места их обитания. Стремно там и неуютно. И люди там чаще всего гавно. А тут, глядишь, и сладим чего с этим Хугом…
— Здравьичка желам Вашиему благородью! — о, Тихон, дворник здешний нарисовался, старый знакомец. Запомнил, видать, у дворников глаз наметан. Тихоном я его по привычке сам для себя прозвал, на дворника в исполнении Никулина малость похож, разве что покрупнее и чутка солиднее. А как его на самом деле звать — мне неведомо, да и ни к чему оно.
— Здравствуй, любезный — говорю ему вежливо — А что, мастер Хуго-то — дома ль? Уж в этот-то раз мне б его увидеть, по делу-то поговорить…
— От жешь незадача, вашему блаародию-то — огорченно сбивает картуз на лоб Тихон — Они-тось, стало быть, вчерамши только были, да вечор и уехамши снова…
— По барышням, поди, на ночь-то глядя — усмехаюсь — Куда ж еще вечор ехать?
— От, зря Вы, благородие, глупости говорите, не знамши! — даже обижается за оружейника дворник — Оне поехали в Улле насчет станка нового договор держать, вечерним дилижансом с почтарями отправились! Они по делу ездют, а глупых забав и тем более со всякими срамными барышнями не имеют!
— Не серчай, любезны, не серчай, это же я в шутку, такой уж у меня манер глупый шутить. Нешто я не понял бы сразу, что мастер Хуго человек степенный, правильный!
— Оччено правильный человек мастер Хуго, во всем! — горячится дворник, и, что-то мне кажется, не просто так — похоже, где-то поблизь тоже есть точка питания, где подают хорошее пиво или даже портвейн к бизнес-ланчу операторам метлы и совка — Даже мне полгривенный выдал — говорит, в награду, мол, премия… Токмо какая ж премия, если мне муниципалитет платит, а я ему не сказать, чтоб больше, чем иным пособлял. Знает он, помнит! Завтрема всем сказал и в управе выходной выправил, все они тоже уж и так знают! Ужо попраздную — без всякого, но с понятием! Даром, что ли, я три года в войсках господина Барона, да продляться его дни и слава, прошагал, пусчай и не выслужил особо, а все ж — причастен! Стало быть, День Рождения барона отмечу, как положено, уж в службу, бывало, как объявят всем, кроме караулов, ясное дело, увольнительные, да выдадут, еще, бывалочи…
— Постой-ка, любезный, никак завтра уже день рождения нашего Барона, да продляться его дни и слава?
— А как жешь! Именно что-с! А нешто Вы, вашбродь…
— Та да… Еще в начале войны, недолго, потом в рисские перевелся… Так, ерунда — перевалы брал да в Южный Валаш ходил рейдом… — небрежно я ему так бросаю — Даже медаль имею, да знак штурмовой… да горелое мясо…
— Здра-жла-ваш-бродь!!! -…Ежли б не видел, не поверил бы — как подменили человека — аж вытянулся в струнку, на себя не похож стал, Тихон-то, и так четко под козырек отбил, в общем — и под одеждой штатскою, везде и всюду узнаю я выправку баронскую… Ажно оглушил, как рявкнул.
— Да уж не тянись, не тянись, братец — посмеиваюсь, а сам, заприметив мальчишек, таращившихся на нашу беседу, знак им делаю — придется снова угощать табачком дядьку… да и пожертвовать на именины барона придется, а то ж не поймет… Кстати, надо завести портсигар, таскать с собой папиросок хорошего качества — на угощения, разговор поддержать — Не на плацу, чай.
— Да как же ж можно, Вашбродь, ежли Вы офицером у господина барона…
— Ну, положим, у господина-то барона я всего лишь сержантом был, офицером-то стал позже, и то только под конец войны…
— Ну, тако што все равно — однако, видно, оттаял дворник. Оно и понятно — сообразил, что я из простых, раз у барона всего лишь сержантом был, да тут пацаненок и сигарет принес — видать, заранее накуплены и где-то припрятаны, до лавки не успел бы — Тако-то все, ж…
— Перестань уж, говорю, братец, и вот тебе еще серебруха — и от меня. Завтра уж отметим… я то у себя буду, на Западной, а ты уж тут.
— Так точно! — серьезно так козыряет дворник — Уж это мы непременно!
— Ну, стал быть, любезный, на том и распрощаемся, да вот еще что — мастер Хуго — не говорил ли — когда вернутся думает?
— Отчего ж не говорил, точно говорил — после выходных из Улле идет ихнего брату парусная 'Кефаль', с углем, знамо — так-ото на ней и придет, и привезет сабе той станок.
— На той неделе, стало быть… Опять, однако, мимо. Ты уж, вот что, братец. Не в службу, а в дружбу — сообщи ему, мол очень я с ним заинтересован переговорить, и может, и заказать у него кое-что, взаимовыгодно. Да вот только, понимаешь, встретиться все никак. Я ить на службе, в ландмилиции, и на той неделе как раз за городом…
— Так точно — снова вытянулся дворник — Вашбродь, так и передам, не сумлевайтесь!
— Ну, бывай тогда, братец, отмечай завтра как положено — аккуратно, но сильно.
…До дома, плюнув на все, доехал на таксо. Голова разболелась сильно, но пить, как и рассчитывал, уже вовсе не хотелось. Тем более, что все планы о новой правильной жизни как-то резко пошли в утиль, и день завтра обещал с утра перестать быть томным. В воздухе витал страшный аромат праздника.
Домашние (чорт, а как их еще называть? Крепостные разве, мол — мой дом моя крепость, а в крепости — крепостные…) встретили меня на крыльце, все четверо — при том трое из них с таким видом, будто только меня и ждали. Или, действительно, что ли, ждали? Хорошо хоть лохматый неспешно поднял голову, словно вопрошая — 'А, это ты? Ну и хрен с тобой…' — и снова улегся. Остальные же прошли следом за мною в дом, и, едва я обрушился на стул в гостинной, устроили форменный доклад. Разве что каблуками не щелкали и не козыряли. По очереди доложились, что в школе все хорошо, дома прибрано, собака вычесана, ужин готов, вещи из лавки получены.
— Почему не ужинали, поздно же? — устало эдак их спрашиваю, сам-то сижу, голову откинув, глаза прикрыв пытаюсь как-то головную боль успокоить.
— Со вчерашнего дня в этом доме все садятся есть вместе — насмешливо она мне, значит, эдак отвечает.
— Убью. И к степнякам — по-русски ей, с улыбкой отвечаю, и продолжаю уже понятно — Вот и умница, подавай на стол… Девочки, помогите маме с глаз моих поскорее.
Вечером как-то все думал — как бы засидеться, чтоб опять попозже спать пойти. Авось опять эта уже заснет. Засиделся, задремывая, но, когда пришел ложиться — она еще не спит. Шевельнулась под одеялом, подвинулась… Чорт, и ведь мысли-то какие бродят, мол баба-то в общем и ничего… Только вот как-то… В общем, залег спать, стараясь особо не думать ни о чем таком, да и не таком тоже, да и к счастью заснул вскоре. Утро вечера там видно будет, а в колодец не плюй, сам туда попадешь.
…День рождения Барона — этот тут, выходит, смесь двацатьтретего февраля с днем десантника. Ну, так Вергену повезло уж, родиться в местный леригиозный праздник, День Воинов. Оттого, возможно, барон себе и судьбу такую построил. Ну а уж поскольку почти в каждом уголке здешнего мира всегда найдется десантник так или иначе отслуживший у барона или под его началом или рядом или против — то ветераны завсегда имеют привычку барагозить в кабаках, бить легонько себе и гражданским морды, попадать в полиции и платить штрафы. Фонтанов тут на окраинах нет, а в центре барагозить не дают, оттого традиция неполная, но менять ее незачем. Мне вообще нет интереса что-то менять, мне надо просто соответствовать. Утром повозился разбирая наконец свое барахло, потом отобедал, тут явились уже и девчонки со школы — а там и мне пора. Обрядился в парадно-полевой комплект старой рисской формы, без знаков различия, но зато со всеми рыгалиями, наперед вывесив, естественно, баронские, да нашивку еще укрепил на рукаве. Подумав, перепоясался портупеей — но без кобуры. От греха-то. Мелкан, правда, в карман брюк сунул, мало ли. Тут вам не прошлая жисть, где оно все в мирное время без надобности. Тут всякое бывает. Собрался, осмотрел себя в невеликое зеркало — хорош, ветеран взятия плевы просто, герой-орденоносый… Вздохнул, погладил ее нежно:
— Ничего, потерпи, милая, еще немного, и все будет хорошо, и ты отдохнешь…
Печень, естественно. Свою. Кого ж еще. Денег с собой взял вовсе не много. В долг пить не приучен, угостят незнакомого-неместного вряд ли, бормотуху пить я тоже не стану, оттого есть шанс вернуться в сознании. Ключ от ворот брать не стал. Велел не запирать и собаку во дворе держать, а дома сидеть закрывшись, как вернусь — разбужу. Вдох-выдох, словно перед нырянием, и шагнул за ворота — как с обрыва об стенку горох. Пааанеслось! Он сказал — 'Поехали!', и запил водой…
…- За наши победы! — возгласил дряхлый седой дедушка, с космами и бородой брыльями, как у генерала Скобелева.
— За победы! — гаркнули все, и синхронно булькнул алкоголь, выливаясь в глотки. Что мне нравится в местной культуре пития — тут нет никакого принуждения. Никто никого не вопрошает, уважает ли он его, никто не оскорбляется, если собеседник заявляет, что он больше не будет или пьет не до дна. Оттого, сразу заказав стакан хорошей водки, я его цедил как сраный лонг-дринк, больше налегая на закуску. В питие я решил не соблазняться ни на пиво ни на портвейн, не повышать градус и не маяться прочей дурью — а потреблять чистый продукт, не смешивая ни с чем, и постараться вернуться домой в сознании, для чего обильно же и закусывал. А закусить было чем! Понравился дорогущий салат навроде известного всем крабового, причем дорог он был не столько из-за крабов (а может, креветок? Я на вкус эту морскую живность не отличу, пожалуй…), сколько из-за риса и кукурузы — не местный продукт, дорогой. Я, обрадовавшись дороговизне, прикупил себе добрую порцию — меньше на водку останется. После первых тостов салатик все же окончился, и я перешел на грибочки — маринованные не то опята, не то козлята… последние я во множестве видел в дюнах на бровках пром