Нужно было бы суметь сразу удовлетворять любопытству, желающему видеть предметы, которые не должны быть видимыми; каковы, например, тайны зачатия, рождения и проч.
Все это отвратительно для всех, кроме разве философа–физиолога, видящего в этих процессах нечто иное.
Бедный юноша! Ты ничего не увидишь там. Твой разум ничего не почерпнет оттуда.
Достаточно прочесть в ботанике Жюсье о процессе воспроизведения; и ничего более.
Пожалуй, можно просмотреть в атласе акушерства все подробности рождения; подобного знания вполне достаточно.
Все остальное — дело воображения, сластолюбия, тайного развращения, чтение одного и того же романа ради нового возбуждения.
Нужно отделаться от этого и стать на почву действительности.
Молодость должна быть заранее ознакомлена с любовью; что гораздо лучше ложной и преждевременной опытности, приобретаемой ею самой.
Не надо иллюзий касательно женщин!
Не надо также и отвращения или ненависти.
Наставления молодому человеку.
Ты должен быть властелином, даже в любви.
Захочешь ли ты, имея любовницу, быть ее игрушкой, предметом ее прихотей, ее рабом? Это невозможно! Все это унижает тебя в собственных глазах, все это уменьшает твое сладострастие.
Имея дело с куртизанкой, ты обойдешься с ней вежливо и снисходительно; но потерпишь ли ты с ее стороны неуважение? Допустишь ли ты ее быть равной тебе? — Нет, ты унизишь этим свое достоинство и, вследствие этого, уменьшишь свое наслаждение. В браке господство принимает иной оттенок: ты боготворишь жену и остаешься ее властелином.
Тертуллиан, Exhort, ad cast., цитированный Вателем.
Videtur esse matrimonii et stupridifferentia, sed utrobique est communicatio. — Ergo, in quis, ut primas nuptias damnus?
Nec immerito, quoniam et ipsae ex eo quodest stuprum[131].
Ватель, как добрый протестант, возмущается этим сравнением. Но протестантизм, восстановивший развод, доказал также, что брак для него средство облегчить природу.
Романы Руссо и его исповедь прекрасно объясняют нам взгляд протестантизма на брак; история Софьи — также………………………………………………………………………
Бл. Иероним говорит: hanc tantum esse differentiam inter uxorem et scortum, quod tolerabilius sit uni esse prostitutam quam plurimis[132].
Это ясно. Любовь грязнит и растлевает тело. Потому–то благословение при вступлении в брак есть как бы предварительное прощение греха.
………………………………………………………………………………
…Мы знаем, однако, как это знали и древние, что «отцы семейств — лучшие граждане и более преданы общественному благу, чем холостяки».
Ничто не помогает: все стараются разъединить то, что хотела соединить природа: католическая церковь увеличивает число монастырей; государство увеличивает войска и оставляет на долю брака только калек и чахоточных; литература превозносит свободную любовь. Таким образом, общество, не будучи поддерживаемо семьей, а общественное право — правом семейным, поневоле вынуждены прибегать к силе.
Почему не существует брачного диплома? Каждое лицо мужского пола, omnis masculus adaperiens vulvam[133], как говорит Библия, не обладающее известной способностью экономического производства и известной мускульной силой, не должно считаться годным к супружеству. Способность воспроизведения составляет только одно условие, а их несколько.
Всякий коммунизм влечет за собой разрушение семьи.
Всякое посягательство на семью влечет за собой тиранию.
Всякая свободная любовь влечет за собой ослабление супружеских обязанностей и разложение общества.
Природа, желая устроить человеческое общество сообразно принципам справедливости, равенства, гражданской свободы, ответственности общественных деятелей, контроля власти и свободного проявления мысли, должна была поступить сообразно тому, что говорил я. Женщина должна быть участницей права. В этом заключается ее равенство.
Если же она желала преобладания принципа власти, общности и абсолютизма, то она должна была установить полнейшее равенство и сходство полов, исключая только различия в половых органах.
Между любовью и справедливостью или, другими словами, между браком и обществом или государством существует тесная связь — солидарность, признанная во все времена и в силу которой всякое нарушение справедливости и общественной свободы влечет за собою разрушение семьи и, вследствие этого, — любви; наоборот, всякое посягательство на любовь и брак разрушает общество и государство.
Здоровый человек сохраняет до конца дней своих способность воспроизведения и свой ум, хотя требования преклонного возраста и обязывают его все менее и менее пользоваться одной и умерять другой.
Женщина в известном возрасте утрачивает способность воспроизведения, хотя нередко сохраняет любовную ярость; вместе со способностью воспроизведения она теряет также и свою юношескую грацию; она становится тогда метисом, ни мужчиной, ни женщиной, предметом изучения для психологии и нуждается тогда, более, чем молодая женщина, в обуздании.
Здесь всевластно воспитание.
Некоторые женщины скорее способны умереть, по примеру Лукреции, чем сделаться виновными; способны умертвить себя, провинившись. Они — редкое явление, но я знавал таковых. Это великая и редкая добродетель, влекущая за собой много других. Но здесь существует и оборотная сторона медали. Большое целомудрие и непреклонная добродетель служат признаком самобытной личности в женщине. Подобного рода личности не всегда поддаются мужчинам.
Для Лукреции нужен кроткий, терпеливый, умный муж; здесь непригодна страстная натура. Многие мужчины, поразмыслив, предпочтут меньшую долю героизма и побольше покорности. Легкая женщина часто бывает хорошим существом. Все любят Марию Магдалину; немногие заботятся о ее ужасной сестре Марфе.
Женщина, в силу своей природы и назначения, ищет блеск и роскошь; это для нее необходимо.
В хорошо устроенном обществе и семье она получает их, благодаря хозяйственным ресурсам, заработку мужа; роскошь является следствием ее экономии и управления.
Когда же любовь и идеализм делаются высшим законом, когда труд и умеренность становятся излишними и тягостными, когда семья делается предметом насмешек, а брак — конкубинатом, тогда женщина — орудие сбережения и комфорта — делается агентом мотовства и разорения.
Она развращается тогда и испытывает на себе закон, управляющий всеми предметами роскоши. Конкубинка или куртизанка, она делается сокрушением мужчины.
Все столицы Европы — Париж, Брюссель, Берлин, Вена и др. — одержимы страстью к роскоши. Труд мужей не покрывает уже издержек: призываются на помощь долги, мошенничества, злоупотребление доверием, банкротство и проституция.
Господствует самая суровая эксплуатация рабочего класса, который в свою очередь развращается и отказывается работать.
Производство понижается в ту минуту, когда оно должно было бы удвоиться, и роскошь делается всеобщей.
Возвышается цена на все, начиная с «liste civile»[134], кончая «prèt»[135] служаки, от процентов за дисконт до ржаного хлеба.
Начинается господство всеобщей изнеженности или порнократии — явление, общее всем нациям.
Всеобщее стремление к обогащению посредством известного рода комбинаций присоединяется к поголовному сладострастию, усиленному элегантностью и искусством «bien vivre»[136], без которых нет более любви: sine Bacho et Gerere friget Venus[137].
Умеренность возбуждает собою большее отвращение, чем даже самый труд, что весьма понятно, так как расслабление мозга и тела требует более питательной пищи.
В конце концов, Мишле, давая советы относительно брака и женщины, следует писателям вроде Руссо, Бомарше и др.
Она все–таки остается рабой любви, подчиняющейся только сознанию; вся книга его, от первой до последней страницы, доказывает это.
Он провозглашает на каждом шагу подчиненность женщины и между тем признает ее равною мужчине.
По примеру Руссо и др. он рисует зажиточную, если даже не богатую (не менее 10 000 франков дохода) семью и не говорит ничего о семье менее зажиточной, как, например, семья рабочих.
Справедливость устрашила его: он игнорирует ее сладость, благотворность, плодовитость, могучую гарантию, огромные и серьезные последствия.
Он забывает, в частности, что женщина, пользующаяся любовью, делается все более и более вялой, хрупкой и изнеженной; тогда как она, возвышаясь мало–помалу к справедливости, во–первых, посредством хорошего воспитания, затем брака, становится мужественной и героичной, и все это с легкостью, без ложной гордости, усилий или затруднений.
Совесть!Совесть!
Совесть, где ты? В сердце ли, в мозге, в желудке, в бедрах или других частях тела? Нет, не в вас!
Совесть обща всем людям: она нераздельна.
Природа, прежде образования самого общества, специально позаботилась о ней; по моему мнению, она заключается в той двойственности (dualité androgyne), в которой взаимность (reciprocité) доведена до высшей степени взаимного уважения и самопожертвования.
Женщина слаба, но прекрасна; мужчина силен, но груб; женщина непроизводительна, но покорна; мужчина работник, но властелин. Можно продолжить эту параллель.
Это более нежели союз — это ассоциация, самое любопытное сплетение, в котором удовлетворены и гордость и любовь.
Возражают: как представить себе орган, принадлежащий нескольким лицам? Теорией существа, коллективной единицы. Однако примера будет достаточно.
Пук виноградной лозы, например. Пук пуку рознь.