— Настоящий парень, — говорит о нем папа. — И счастливый — любимое дело в жизни нашел.
Мама молчит, хмурит брови. Похоже, профессия зоотехника ей не по душе.
А Витя Сметанин все чаще задумывается об этой профессии...
Федя очень видный: лицо решительное, с крупными резкими чертами, светлые волосы падают на лоб. И сильный, настоящий богатырь. Витя видел его несколько раз на реке, когда купались вместе. Мускулы, как у настоящего борца, катаются шарами под загорелой кожей.
«Надо мне штангой с осени заняться», — подумал Витя уже в полусне.
За стеклами террасы было тихо и светло — полная луна висела в небе, и казалось, что она сидит на макушке липы.
Рано утром у плетня заржал Пепел. «Приехал!» — Витя выскочил на двор. Он давно встал, позавтракал и с нетерпением ждал Федю.
— Доброе утро! — закричал Витя.
— Доброе утро, — сказал Федя, подергивая вожжи. Пепел нервно перебирал передними ногами.— Садись.
— Мы сейчас куда? — спросил Витя, устраиваясь в телеге рядом с Федей.
— Поедем на Звянковскую ферму. Пеструха там захворала, — вздохнул Федя. — Давай, Пепел, в Звянковку.
Пепел тряхнул гривой, покосился фиолетовым глазом и побежал рысью.
Выехали из Жемчужины. По бокам дороги гнулась под ветром рожь. Она теперь была желтой, с налившимися колосьями, которые раскачивались, клонились вниз, будто клевали что-то. День был серенький; сквозь белесую пелену, задернувшую небо, было видно солнце, похожее на яичный желток. Потом солнце совсем исчезло в серой хмари; начал накрапывать редкий дождик.
— Накройся. — Федя протянул Вите брезентовую накидку.
Хорошо ехать в дождь под брезентом, когда тяжелые капли стучат над самой головой, покачивает на ухабах, и постепенно все резче и резче начинает пахнуть мокрой теплой землей, рожью, травою.
Цок-цок-цок, — копыта Пепла по дороге.
А дождь все шумит, шумит...
— Слышишь? — нарушил молчание Федя.
— Что? — Витя ничего не слышал.
— Птицы, — сказал Федя.
Витя прислушался. Оказывается, не только дождь шумел вокруг — во ржи звучала птичья разноголосица.
— Вот это, слышишь? Щегол, — объяснил Федя. — И чего сюда, глупый, залетел? Это малиновка тренькает. А вот — скворцы спорят. Букашек всяких во ржи собирают. Полезная птица. Смотри! Смотри! — Федя показал рукой в серое небо. — Жаворонок. Видишь, по прямой высоту набирает. А это песня его. Жизнь славит. И свою подругу.
Дальше ехали молча — слушали птиц.
Дождь перестал; показалось солнышко, и все засверкало вокруг — как будто драгоценные камни были рассыпаны в полях, на кустарнике, который рос по бокам дороги.
Вынырнули из-за пригорка старые седые ветлы, которые росли на околице деревни; за ними — соломенные крыши Звянковки. Въехали в деревню, и Федя сказал:
— Давай, Пепел, к коровнику.
Пепел повернул к длинному сараю под белой шиферной крышей, который виднелся чуть в стороне — за последними избами, у оврага. В сарае было полутемно и пусто. Только в одном стойле вокруг большой пегой коровы толпились люди, что-то горячо обсуждали.
— Федор Иванович! — кинулась к Феде женщина в белом халате. — Наконец-то!
«Вот это да! — подумал Витя. — «Федор Иванович»! Даже я зову его просто Федей. А женщина уже пожилая».
Около коровы было еще трое доярок и дед в старом длинном пиджаке.
— Мы вас так ждали, Федор Иванович! — сказала одна доярка, совсем молоденькая девушка, и стрельнула в Федю лукавыми глазами. А Витя смутился.
— Второй день пищу не примает,— сказал дед.
— Пеструха-то лучшая корова наша, — вздохнула пожилая женщина.— Ударница.
— Ну-ка, посмотрим. — И Федя ласково погладил Пеструху по шее.
Корова потянулась к Феде, ткнулась головой в его плечо.
— Сейчас, сейчас, — говорил Федя.— А помнишь, ты воспалением легких болела, дурочка? И ничего, поправили.
«Ну и чудеса! — подумал Витя. — Оказывается, и коровы болеют воспалением легких».
— А как пьет она? — спросил Федя.
— Вполне, — сказала одна доярка. — Даже больше нормы.
— Может, жар? — Федя нагнулся, пощупал у Пеструхи вымя, засунул руку в складку между передней ногой и туловищем и пошевелил губами, сказал: — Странно. Вроде нет температуры. Посмотрим, что у нее во рту.
Вместе с дедом в длинном пиджаке они насильно открыли корове рот, и Федя все там осмотрел. Витя заглянул тоже. Рот у Пеструхи был просто огромный. А зубы желтые. И между ними торчали травинки.
— Никакого воспалительного процесса, — сказал Федя и задумался. — А как с надоем? Совсем мало?
— Да с чего давать? — сказала пожилая доярка. — Ведь голодовку объявила.
— Стоп! — Федя даже ударил себя рукой по лбу. — Когда у нее теленка отняли?
— Три дня, как отняли.
— А ну-ка, быстро его сюда! — приказал Федя.
Самая молодая доярка — вся розовая, в кудряшках и в чистом, выглаженном халате — убежала из коровника и скоро появилась в ярких солнечных дверях, погоняя перед собой длинноногого теленка пегой масти с белыми пятнами над глазами.
Пеструха проворно повернула голову, шумно потянула воздух влажными чуткими ноздрями и вдруг замычала — жалобно, призывно. Теленок кинулся к матери, ткнулся в вымя, стал ударять в него лобастой головой. А Пеструха нежно облизывала сына большим языком, и вся она преобразилась — с нее будто слетели скука и безразличие ко всему; корова теперь не замечала людей, а была занята только теленком.
— Несколько дней пусть сосет, — сказал Федя. — Что ж вы, сами не докумекали? От переживаний она занемогла. По сыну тосковала. Не все коровы легко переносят отлучку телят. У них, знаете, тоже чувства. Без меня не отнимайте теленка. Я дня через три приеду.
— Хорошо, Федор Иваныч.
— Будем ждать, Федор Иваныч.
— Вы уж нас не забывайте.
Опять ехали по мокрым свежим полям; весело бежал Пепел, а Федя рассказывал:
— Понимаешь, ни у кого из других домашних животных нет такой любви к своим детям, как у коров. Если бы мы рано не отнимали у них телят, коровы бы просто извелись, все бы своим детям отдали.
— Это как? — не понял Витя.
— А очень просто. Чем кормит корова своего детенка? Молоком. С молоком бычок или телка получают от матери все необходимое для развития организма — все питательные вещества, витамины. И вот представь, что будет, если всех этих веществ не окажется в кормах, которые мы даем коровам.
— Что же будет? — спросил Витя.
— Корова начнет выделять их из своего организма — из печени, из костей, из всех клеток. И начнет худеть, болеть, умереть даже может. Но в молоке будут все нужные ее ребенку вещества.
— Какие коровы сознательные, — сказал Витя.
— Отличные животные, — сказал Федя. — Чистоплотные, добрые, неприхотливые. А когда корова заболела и у нее есть теленок, лучше всего пустить его к матери. Она все силы соберет. И поправится.
Опять закрапал дождь.
Витя завернулся в брезент.
Пели в сырых полях птицы, резво бежал Пепел, иногда поглядывал на хозяина или на Витю. В таких случаях Федя говорил ласково:
— Скоро отдохнем, старикан. Вот только в Зипуново добраться. Пожуем там с тобой сладкого овса.
Пепел в ответ радостно прядал ушами и фыркал.
Повернули на заросшую проселочную дорогу и увидели у обочины «газик». Из-под машины торчали ноги в потрепанных кедах, а рядом нетерпеливо ходил крупный, тяжелый человек в галифе, сапогах и выцветшей гимнастерке. Ходил, курил, недовольно останавливался около ног в кедах.
Это был Матвей Иванович, председатель колхоза «Авангард».
— Стой, Пепел, — сказал возле «газика» Федя. — Что случилось, Матвей Иванович?
— А! Федя! — обрадовался председатель. — В Зипуово?
— В Зипуново.
— Вот и добре. Меня подвезете. К Матвеевым заглянем. С зажиганием что-то у «газика». Коля, мой шофер, юный еще. Неопытен. Коля! Наладишь — догоняй!
— Хорошо, Матвей Иванович! — ответил мальчишеский голос из-под «газика».
Матвей Иванович тяжело сел в телегу, и она скрипнула, накренилась.
Председатель внимательно посмотрел на Витю, и мальчик смутился под его изучающим взглядом.
— Дачник? — спросил Матвей Иванович. И сам себе ответил: — Дачник... — Задумался. — Дачник-беспечник. Нравится тебе у нас?
— Нравится.
— Вот по фермам вместе ездим, — сказал Федя. — Животными парень интересуется.
— Животными? — Матвей Иванович теперь с интересом и доброжелательно посмотрел на Витю. — Это хорошо. Очень даже хорошо. — И стал серьезным. — Хочешь, подпаском назначу?
Витя не знал, что ответить.
— Шучу-шучу, — совсем невесело сказал Матвей Иванович. — Опять в Гуляеве стадо без подпаска осталось. Где дельного парнишку взять? — Он потрепал Витю по голове большой сильной рукой. — Отдыхай, набирайся сил. Края у нас благодатные. А воздух? — И вдруг засмеялся. — Представляешь, Федор: мама видит сего парня с кнутом, и коров он погоняет.
Федя сдержанно улыбнулся. А Витя немного обиделся за маму. Матвей Иванович все понял:
— Ты пе обижайся. Заботы, понимаешь, одолели. Сколько же тебе лет?
— Тринадцать. Двадцать шестого августа четырнадцать будет.
— Четырнадцать... — задумчиво повторил Матвей Иванович и нахмурился, как-то постарел сразу, и Вите показалось его лицо очень больным, замученным. — А моей Елене было б сейчас уже тридцать три. Подумать только, тридцать три!..
— Закурим, Матвей Иванович? — быстро предложил Федя.
Они закурили. Долго молчали. Ритмично, успокаивающе стучали шаги Пепла по мягкой дороге.
Матвей Иванович бросил в канаву окурок, сказал:
— Доброе лето стоит. И дождей в меру, и тепла. А травы в этот год — загляденье.
— Вам бы, Матвей Иванович, в отпуск надо, — неожиданно сказал Федя. — Нельзя же так — третий год без перерыва.
— Какой отпуск! — замахал руками Матвей Иванович. — Вот-вот косовица. Травы подходят, потом гляди... — Он стал загибать пальцы: — Клуб заложи