Быстрее, быстрее, быстрее! Рябит в глазах. Кровь в висках — частыми толчками. Кровь в висках: «Предатель, предатель, предатель...»
И Витя уже у себя в комнате. Папа укладывает его в кровать. Витя послушно раздевается.
— Папа, я не предатель... — шепчет он.
— Нет, сынок, нет... Поспи.
Витя закрывает глаза. Холодно. Немного знобит. Витя подтягивает одеяло к самым глазам. И летит в черную бездну. Бездна встречает его шепотом: «Предатель, предатель».
А потом становится спокойно и тихо. И ничего не видно.
...Приснился сарай бабушки Нюры и Зорька.
Бабушка Нюра доила корову, молоко пенилось в подойнике. И Витя увидел то, чего не замечал раньше: на стене висели хомут и дуга, выкрашенные в красное, а сбоку, в углу, лепилось гнездо ласточки. «Странно, — подумал во сне Витя, — наяву не видел, а во сне — пожалуйста».
Потом ничего не снилось; потом пришел доктор, тот самый, что увез в больницу Катю. Резко запахло лекарствами. Витя почувствовал укол и ноющую боль в левой руке.
— Как, доктор? — спросила мама.
«Откуда она взялась?» — удивился во сне Витя.
— Ничего страшного, — сказал доктор. — Сильное нервное потрясение. Выспится и будет здоров.
— Пошли, Лида, — сказал папа. — Пусть спит.
Витя увидел острый нос «Альбатроса», который плавно погружался в темноту пещеры Летучих мышей.
Витя проснулся и почувствовал, что ему хорошо, что он здоров, что очень хочется есть.
Был день. Солнце просвечивало через спущенную штору. Кто-то сидел рядом. Витя повернулся. На него испуганно смотрел Репа.
— Репа!.. — прошептал Витя и все вспомнил. И мир потемнел вокруг.
— Витек, ты на меня не сердись, — заспешил Репа. — Ты прости меня, Витек. Ты правильно сделал. Я бы тоже...
— Я не предатель? — спросил Витя, чувствуя, как тяжесть рушится вниз и легкость, легкость наполняет его.
— Что ты! — замахал руками Репа. — Что ты... — И он стал смотреть в пол. — Это и для мамы хорошо...
— Почему? — прошептал Витя.
— Она его... Ну... любила... — еле слышно сказал Репа.
— Пузыря?!
— Да. Ничего я не мог сделать. Любила — и все.
«Вовкина мать любила Пузыря... — потрясенно думал Витя. — Да как же это так? Нет, совсем я не знаю, что такое любовь».
— Как же так, Репа?
— Ничего. Все к лучшему. Другого найдет. — Репа стал веселым. — Мама у меня еще молодая и красивая. Правда?
— Правда, Репа.
— Я ей уже платье подарил! — торжествующе сказал Репа.
— Вот молодец! Я своей маме на день рождения тоже что-нибудь подарю.
— Витек! А знаешь, сколько ты проспал?
— Сколько?
— Шестнадцать часов!
И мальчики стали хохотать. Им стало просто замечательно жить. Очень хороший друг у Вити Сметанина — Репа. Вот познакомить бы его с Вовкой и Катей. Только как это сделать?.. «Как там Катя? И как там все?» — вдруг подумал Витя.
Обедали все вместе, аппетит у Вити был отменный, даже Репа не мог с ним тягаться. За обедом мама сказала (она приехала вчера с первой электричкой):
— Витя, может быть, ты хочешь остаться в городе?
Витя чуть не захлебнулся компотом.
— Мам, да ты что! — только и мог вымолвить он.
Папа удивленно посмотрел на маму. Папа — это же совершенно ясно! — все понимает.
— Ничего себе, путешествие... — проворчала мама.
Витю так и подбросило. Неужели мама не понимает?
— Это было замечательное путешествие! — крикнул он.— Замечательное! Самое замечательное в моей жизни! — И тут Витя вспомнил...— Папа, ты знаешь... Там, на берегу Птахи, мы видели памятник. Каменный солдат. Ну... на братской могиле он стоит. И имена, кто похоронен. Среди них есть Т. Грач...
— Что?
— Наверно, это ваш Тарас Грач...
Тихо стало в комнате.
— Так...— Голос папы дрожал. — Послезавтра двадцать второе июня... Так... — И папа, вскочив со стула, побежал к телефону.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ, полностью посвященная памяти павших солдат
Мальчики и девочки! Наши юные граждане! Ведь правда, много раз вам приходилось слышать: «Вы — наше будущее». Может быть, так много раз, что уже не хочется вникать в смысл этих слов... Но это так! Это именно так: вы — наше будущее. И будущее всей планеты. От того, какими вы вырастете, зависит завтрашний день человечества. Этот день должен быть лучше сегодняшнего — светлее, добрее, честнее. Только истинным гражданам своей Родины и всей земли мы — старшие поколения — имеем моральное право передать это величайшее наследство. Готовы ли вы к нему? Каждый из вас сам вправе ответить на этот вопрос. Есть несколько способов понять (для себя): «Гражданин ли я своего Отечества?»
И вот один способ.
Солдатские могилы... Наша земля щедро, без меры засеяна ими. Посев, который никогда не даст всходов. Все дальше в прошлое уходит Великая Отечественная война, годы, когда над нашей Родиной нависла смертельная опасность. Для вас то время — уже история. Но и по сей день живы матери, не дождавшиеся своих сыновей с полей сражений, и сегодня, в великий и горький День Победы, не просыхают глаза вдов. И мы с вами под нашим мирным небом живем потому, что в грозный час на защиту Родины встали миллионы и миллионы ее сынов и дочерей. И миллионы из них пали в боях. Пали... Ничего нет священнее для народа, чем могилы его солдат. Сейчас поднялись над ними памятники, обелиски, мемориалы. У многих из них сменяются почетные караулы, в которых стоите и вы, замерев и потупив головы, и только легкий ветер шевелит ваши волосы... О чем вы думаете в эти мгновения?
Солдатские могилы... Если при виде их молчит ваше сердце, не подступает комок к горлу, не поднимается горячей волной благодарность и любовь к Павшим — знайте: будущее не принадлежит вам...
...«Газик» дал Матвей Иванович и сам поехал, бросив все дела.
— Как же, — сказал он, — вместе с военкоматом ставили памятник. Три соседних колхоза финансировали. — Он усмехнулся: — Финансировали...
В «газике» все молчали: Витины родители, шофер Коля, дядя Женя и дядя Саша, молчали на заднем сиденье Вовка и Витя. Матвей Иванович хмурился, курил одну сигарету за другой.
День выдался ясный, просто ослепительный, безветренный. Сияло солнце. Остановились у узкого моста над Птахой, пропуская встречный бензовоз. И когда он прошел мимо, скрывшись за опушкой леса, все услышали, какая великая тишина разлита над землей.
— И в тот июнь был точно такой день, — нарушил молчание дядя Женя.
— Да... — Матвей Иванович глубоко затянулся. — Двадцать второго июня ровно в четыре часа Киев бомбили... — Он помолчал. — Поехали, Коля.
Каменный солдат внезапно словно вырос из земли на фоне сияющего неба.
«Газик» остановился у края ржаного поля, обдав васильки на меже волной теплой пыли. Машина еще не затормозила как следует, из нее быстро вылезли дядя Женя и дядя Саша, Витин папа, а за ними Матвей Иванович. И все мужчины тяжело побежали к памятнику, не разбирая пути.
Гурин скоро отстал и шел торопливым шагом, глубоко, трудно дышал.
Вовка и Витя обогнали всех и первыми оказались на берегу Птахи.
Потупился Каменный солдат...
Сжимали автомат каменные руки.
Выцветшие золоченые буквы: имена, имена, имена...
Первым подбежал дядя Саша, пустой рукав пиджака выскочил из кармана и нелепо мотался из стороны в сторону, лицо заливал пот. Дядя Саша перевел дыхание, и Витя не узнал его лица: оно было искажено страданием, гневом. Губы дяди Саши шевелились — он читал фамилии.
Витин папа и дядя Женя подбежали вместе, и теперь они стояли рядом перед Каменным солдатом — три фронтовых друга. И имена, выбитые золочеными буквами, плыли перед ними...
— Рядовой И. Терехов... — прошептал дядя Саша. — Да это же Ванька!.. Ванька-сибиряк! Помните, всё письма матери нам читал?..
— Рядовой В. Михайлов... — Дядя Женя тер рукой высокий лысый лоб. — Кто же это, а? Не помню...
— «Младший лейтенант В. Савельев...» — прочитал Витин отец.
И они посмотрели друг на друга.
— Наш лейтенант?
— Володя?
Дядя Женя судорожно вздохнул:
— В той, последней атаке? Помните, как поднимал нас? А мы не хотели, не могли?..
— Выскочил из окопа, — прошептал дядя Саша, — и только успел крикнуть: «За Родину! За...» Прошило его насквозь...
— «Рядовой Т. Грач...» — прочитал Витин папа. — Ах, Тарас, Тарас!..
— Все про свою украину нам песни пел, — потерянно сказал дядя Женя. — Помните? «Реве тай стогне Днипр широкый»?..
И тут дядя Саша рванулся к Каменному солдату, опустился перед ним на колени, прижался лбом к пьедесталу с рядами выцветших фамилий. Шевелились губы, с трудом выговаривая слова:
— Ребята!.. Ребята... Простите! Простите, что мы живем...
И затряслись плечи дяди Саши.
Его подняли, и теперь они, все трое, обнялись перед Каменным солдатом, под которым лежали их мертвые боевые товарищи. Кусали мужчины губы, текли по их щекам непривычные, забытые слезы. Рядом стоял Матвей Иванович, мял в руках кепку, и уголки его рта подергивались. Вокруг мужчин металась Витина мама и все говорила:
— Мои хорошие, не надо! Дорогие мои, славные... Не надо!.. Успокойтесь!
— Помолчи, Лида, — мягко сказал Витин папа.
И стало тихо. Так тихо, что слышно было, как под крутым берегом картаво лопочет Птаха, как шелестит рожь под легким ветром, как поет в небе, наполненном солнцем, невидимый жаворонок.
Витя Сметанин, тринадцатилетний мальчик, делал над собой неимоверные усилия, чтобы не заплакать. Но если бы он сейчас заплакал, мы бы не осудили эти слезы и не посмеялись бы над ним. Правда?
— Да, — разрушил тишину Матвей Иванович. — Все началось именно в такой день.
Витя вдруг представил, вообразил... И от этого ослеп, оглох, его стал бить нервный озноб. В такой же день... Был мир в его стране. Была летняя ночь. И в одну секунду все рухнуло, рассыпалось, смешалось. На спящие города упали бомбы, фашистские танки, сбив пограничные шлагбаумы, ринулись в рассвет, который только начинался над ничего не подозревавшей землей. Началась война. Война... Теперь судьбами миллионов людей распоряжалась смерть, тупая безжалостная сила, вложенная в пули, снаряды, бомбы. Кровавый туман окутал мир.