«Непонятный какой-то», — подумал о Пузыре Витя.
На газете, разостланной под кустом, появились бутылка водки, темные бутылки пива, колбаса, сыр, зеленый лук, буханка черного хлеба, вареные яйца с мятыми боками. Пузырь извлек из кармана замусоленный стакан.
— Ну? — насмешливо посмотрел он на Витю, и у мальчика что-то екнуло внутри. — Приобщимся? — И он щелкнул желтым ногтем по бутылке водки.
Витя в ужасе замотал головой.
— Мамочка не велит? — зло спросил Пузырь.
— Да не приставай ты к парню, — сказал Гвоздь.
— Мы лучше пива выпьем, — сказал Репа.
«Я никогда в жизни не пил пива», — подумал Витя, и ожидание нового, недозволенного волной прокатилось по нему.
Выпили по очереди: водку — Пузырь и Гвоздь, пиво — Репа и Витя.
Пиво Вите не понравилось — горькое. Но скоро странно зажглось в животе, стало весело, захотелось есть. И Витя с аппетитом ел хлеб с луком, жевал толстый кусок колбасы, обчищал яичко. Все было необыкновенно вкусно.
— Пожрать огольцы умеют,— сказал Гвоздь.
— Для того и живем, — откликнулся Пузырь, — чтобы пожрать и... — Дальше пошла грязная ругань.
Витя почувствовал, что неудержимо краснеет.
— Прямо красная девица, — сказал Гвоздь, но без злобы и насмешки, а, скорее, с удивлением.
— Ничего, — быстро, возбужденно заговорил Пузырь, пристально, не мигая разглядывая Витю. — Жизнь обломает. Она, голуба, всех учит. Верно, Репа?
Репа промолчал, и лицо его постепенно становилось хмурым.
— Всех учит, — продолжал Пузырь и теперь уже не смотрел на Витю, а быстро, странно моргал, дыхание его участилось. — А чему она нас учит, а? — Теперь он опять уставился на Витю.
— Не знаю... — прошептал мальчик.
— Вот! Не знает! — торжественно сказал Пузырь. — И я не знаю. Знаю одно: все мура, бред собачий... Вранье одно. Еще знаю: раз живем, после меня... Да провались все пропадом! Мы сейчас живем и свое урвем у них, словами от нас не отгородятся. Гуляем, корешата! Гвоздь, налей!
Пузырь выпил почти полный стакан водки, не стал закусывать, лицо его налилось кровью, глаза подкатились под лоб, тик стал дергать уголок левого глаза.
— Не надо, Пузырь, — тихо сказал Гвоздь.
Но Пузырь не слышал его — он вдруг вскочил и заорал страшным, дурным голосом:
— Всех ненавижу! Всех! Начальников толстомордых ненавижу! Оперов! Всех! Убью!.. — Он заметался среди молодых березок и был похож на страшного лохматого зверя. — Деревца понасадили! Красоту разводят! А сами...
Пузырь захлебнулся словами и стал вырывать березу из земли. Затрещали сучья, вверх взметнулась земля, мелькнули корни. Поверженная березка упала в траву...
Пузырь кинулся на вторую березу, но она была постарше, не поддавалась, гнулась, стонала.
— Всех разнесу!.. Всех!.. — задыхался Пузырь.
Все произошло так быстро, что Витя не успел даже испугаться, понять, что происходит. Только сердце учащенно забухало в груди, и он про себя сказал с мольбой: «Мама!»
— Безобразие! — послышались голоса где-то совсем рядом.
— Хулиганы проклятые! Фашисты!
— Держите их!
В березах замелькали фигуры людей. Послышался милицейский свисток.
— Срываемся! — крикнул Гвоздь.
И ноги уже несли Витю через кусты и высокую траву, вслед за Репой, куда-то напролом, и, однако, он успел увидеть, как сразу же после крика Гвоздя опомнился Пузырь, собранно бежал огромными шажищами в заросли боярышника, мелькнуло его потное лицо, и на этом лице Витя увидел злорадство...
Наверно, еще никогда Витя не бегал с такой ураганной скоростью. Мальчики остановились на краю молодого парка, у кольца трамвая, и долго не могли отдышаться.
— Зачем он так? — спросил, наконец, Витя.
— А я знаю? — Репа говорил спокойно. — Чокнутый. Как перепьет, вот на него и накатывает.
— Ты не ходи к ним больше...— Витя чувствовал, что все в нем мелко дрожит. — Это же... не люди.
Репа промолчал, и лицо его было непроницаемо.
Между тем круглые часы, которые висели на столбе у трамвайной остановки, показывали десять минут четвертого.
— Репа! — ахнул Витя. — У меня же еще столько дел! И подарок Зое...
— У меня тоже дел хватает, — сказал Репа. — Поехали.
В трамвае Витя передал Репе свою пятерку. Репа молча, без церемоний взял ее, сказал с легким смущением:
— В долгу не останусь.
Витя промолчал. Он не мог говорить, плохо соображал — он был потрясен происшедшим.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в которой появляется Зоя Чернышева, а вместе с ней и другие
На день рождения Зои Витя опоздал.
Когда он с толчка вернулся домой, все валилось у него из рук. Витя никак не мог сосредоточиться: он видел Пузыря, вырывающего березку, ощущал свой бег через кусты и траву, и мысли его путались.
«Нет, нет, — думал мальчик, — это не люди. Дай им волю, и они все уничтожат вокруг себя. И вот они живут среди нас... И я попал к ним... И Репа? И Репа с ними?»
Кроме того, задержали покупки по маминой записке, прогулка с Альтом (он прямо обскулился). На дворе Альта обуял телячий восторг: прыгал, носился, сбил с ног какую-то старушку, так что чуть не возник скандал. Вообще у Альта характер очень неуравновешенный; Витин папа говорит, что он шизофреник. Надо же, собака — и пожалуйста: шизофреник!
Всякие дела по хозяйству Витя хотя и наспех, но успел сделать. Очень много времени ушло на покупку подарка для Зои. Оказывается, ужасно это сложно — купить подарок для своей одноклассницы, когда той исполняется тринадцать лет. При этом необходимо учесть, что какой-нибудь ерундой Зою Чернышеву не удивишь — ее отец коммерческий директор кондитерской фирмы «Чайка» и, между прочим, очень любит подтрунивать.
Выбирать подарок помогал Репа. Исходили, наверно, сто магазинов, но ничего стоящего не попадалось. Внезапно Репу осенило:
— Ты говорил, на море они едут?
— Едут, а что? — спросил Витя.
— Придумал! Пошли в «Динамо», я видал там маску с трубкой и ласты. Будет твоя Зойка под водой плавать.
В спортивном магазине были действительно и ласты маленького размера, и маска, но все это стоило шесть рублей семьдесят копеек.
— У меня от маминой пятерки всего четыре рубля осталось, — сказал Витя и покраснел. — С мелочью.
— О чем речь! Я добавлю. — Репа полез в карман за деньгами.
И они купили зеленую маску с белой алюминиевой трубкой и ласты, перламутровые, в красную крапинку. Просто роскошный получился подарок.
— Никогда я не был у девчонок на днях рождения, — сказал Репа.
— Знаешь что, — предложил Витя, — пошли вместе.
— А ты шутник! — Репа насмешливо свистнул. — Ну, пока.
Репа ушел, а у Вити испортилось настроение.
«И почему так все?» — подумал он, злясь на себя, на свое дурацкое предложение, на Зою (и это уже совершенно напрасно), на Зоиного отца, что просто, если хотите знать, глупо.
Зоя жила рядом, через дом. В подъезде был лифт, который, когда поднимается вверх, подрагивает, скрежещет, и каждый раз кажется, что он застрянет между этажами. Но лифт никогда не застревал — он был старый, дисциплинированный служака.
Вот и пятый этаж. На дверях с цифрой «24» табличка: «Чернышев В. П.». Витя позвонил. Открыла Зоя.
— Явился, — сказала она.
— Здравствуй! — Витя смутился. — Поздравляю тебя с днем рождения.
— Между прочим, уже почти шесть. И все гости за столом.
— Вот, Зоя, прими подарок, — и Витя протянул девочке сверток.
Глаза Зои заблестели.
— Что это, Витя?
— Маска и ласты. Будешь на море плавать под водой и все рассматривать.
— Папа! Папа! Смотри, что Витя мне подарил! — закричала Зоя и побежала вперед.
Витя увидел, что Зоя в новом платье, с новой прической — две пышные волны по бокам головы, что она похожа на легкую бабочку. У Вити что-то заныло внутри, захотелось быть сильным, мужественным и остроумным. А он, как назло, чувствовал, что вдруг застеснялся, не знает, куда деть руки, спина сама собою ссутулилась, а ноги стали загребать пол.
— Витя, иди же скорее! — кричала Зоя.
В квартире пахло чем-то вкусным, через открытую дверь Витя видел большую комнату, у окна стоял аквариум, подсвеченный яркой лампочкой, в аквариуме покачивались бледно-зеленые водоросли и застыли пучеглазые рыбы с хвостами веером.
А как здорово могло быть!.. Витя и Зоя идут по темному и совершенно пустому городу. Уже ночь, и над крышами голубая луна. Витя — ничего нет удивительного! — в черном развевающемся плаще и со шпагой. А Зоя в своем новом платье — как бабочка. Только каблучки стучат по тротуару: тук-тук-тук! Впереди — ну конечно, он ждал этого! — три мрачные фигуры, тоже, разумеется, в плащах, со шпагами и еще черные маски на глазах. «Витя, мне страшно!» — шепчет Зоя. «Спокойно, я с тобой!»
— Жаркое совсем остыло, — сказала где-то Зоина мама.
— Ничего, для юного желудка не страшно, — ответил где-то Зоин папа.
Витя выхватывает шпагу. «Вашу даму или смерть!» — говорит один из бандитов и злобно хохочет. «Никогда!» — кричит Витя и бросается на противников. Скрещиваются шпаги. Тяжелое дыхание, топот ног. Удар! — один из неизвестных, ахнув, падает на асфальт. Витя нападает. Еще удар! Второй бандит, схватившись за живот, медленно оседает у стены. А третий бросает шпагу и позорно бежит, так что ветер свистит в его плаще. Витя ловит благодарный, полный восторга взгляд Зои. Он вытирает окровавленную шпагу о полу плаща, говорит: «Все кончено!» И они идут дальше по пустому, полному тайн городу, освещенному луной...
— Ну, что ты там застрял?
Зоя подбежала к Вите, схватила его за руку и втащила в комнату.
Стол был заставлен всякими угощениями, и за ним сидели: Владимир Петрович, Зоин папа, в белой рубашке с расстегнутым воротом; Надя, сестра Зои, в очках и поэтому на вид очень важная; Антонина Ивановна, Зоина мама, женщина полная и добрая; Люся Никитина, одноклассница Зои и Вити, староста класса, страшная зануда, и какой-то долговязый парень с длинной худой шеей, оказавшийся, как потом выяснилось, двоюродным братом Зои, и звали его Мишей; этот Миша перешел уже в восьмой класс и весь вечер важничал, ни с кем не разговаривал, кроме Нади.