часов до сбора О-Группы; по их представлению, хороший офицер — это просто-напросто офицер, который собирает О-Группу, когда им самим хочется выпить чаю. Военнослужащие вплоть до майорского чина — а иногда и включая его — ребята капитальные: вступайте в Армию сейчас — япошкам всыпа́ть уже, наверное, поздновато, а вот ирландцы еще долго не прокиснут.)
— У меня тут, — сказал Джордж крайне знающим тоном, — список всех женщин, достигших брачного возраста, в радиусе мили от этого дома. Я предлагаю нам залечь в ночное, регулярно сменяясь и наблюдая за их жильем, в готовности отодрать задницу этому грязному борову, когда он в следующий раз попробует нанести, э-э, удар.
— Джордж, — мягко сказал я. — Джордж? Кто предоставил вам этот список?
— Сентенир — он со своими вёнтаньерами трудился над ним много часов.
Я испустил одну из тех долгих пауз, что призваны явить всем слабоумие пропозиции. После чего сказал:
— Хорошо. Да. Однако нас всего трое, знаете ли, и нам надлежит охранять собственные угодья и жен. К тому же мы не слишком интимно знакомы с местностью. А если ближе к делу, то в наши дни, когда кто-либо запускает одну руку вам в сейф, а другую — вам в жену, и вы его убиваете, вам предъявляется обвинение в убийстве, а наемные психиатры сообщают суду, что правонарушитель — несчастный неуравновешенный паренек, которого расстроил гадкий фильм, увиденный им в «Одеоне» на прошлой неделе, но для своей старушки-матери он — примерный сын. Старушки-матери, со своей стороны, превосходно смотрятся на свидетельской трибуне, все до единой — прирожденные актрисы, способны разжалобить даже полицейского, я такое видел, это лучше телевидения. Они вам покажут, где раки зимуют.
Джордж немного порычал и поплевался. Излагал он не бесспорно, но общее впечатление было таково, что если на несколько часов дать ему волю и средний пулемет «викерс», в мире станет жить намного лучше, а все потенциальные насильники кинутся выстраиваться в очереди на соборных площадях, стараясь заполучить себе место контр-тенора.
Сэм и я с любопытством за ним наблюдали: мне кажется, нам обоим чудилось, что перед нами — вовсе не тот спокойный умелый Джордж, которого мы знали и, в какой-то мере, уважали, — не тот Джордж, чьей самой интересной чертой была банальность. Наверное, мы приписали такую перемену недавно перенесенным им тяготам, и Сэм, вне всякого сомнения, хоть и являл внешнему миру удивительным образом более пристойный фасад, преисполнился к Джорджу товарищеского сострадания. (Что касается меня, я бросил испытывать товарищеские чувства в последней школьной четверти, ибо изо всех сил старался поступить в Университет; мне нравится полагать, что я в душе своей ханжа.)
— Сдается мне, — произнес я, когда шум стих, — что мне лучше бы отправиться в Оксфорд.
В Сэме на миг вспыхнул былой пыл.
— А уместно ли сейчас задумываться над завершением образования, Чарли? Уединение студенческих келий вдруг повлекло неумолимо? Что станете изучать — богословие?
— Тьфу на вас, — ответил я. — Мне хочется повидаться со своим старым преподавателем, который знает о колдовстве, демонологии и сродственной им белиберде больше, чем кто-либо из ныне здравствующих. Совершенно ясно, что у нас тут сложилась отвратительная ситуация, когда некий подлый недочеловек творит безобразия под древними и гадкими предлогами, коих мы не постигаем. Мы не можем выкорчевать его, пока не поймем, что это такое он делает и зачем. Я поеду и расспрошу своего препода. У кого-нибудь есть предложения получше?
Предложений получше ни у кого не оказалось.
— Моя собственная жена, — продолжал я, — до сих пор, насколько мне известно, нападению не подверглась, посему вы не сможете не признать, что миссия моя довольно альтруистична. В сложившихся обстоятельствах, а также в силу преступной дороговизны в деле развлечения оксфордских донов я предполагаю, что вам захочется разделить со мной бремя сих трат.
Все поерзали руками в направлении тех карманов, где хранились чековые книжки, но я отмахнулся.
— Оплата по результатам, — сказал я. — Если поездка моя принесет пользу, я предоставлю полный отчет о расходах.
— Но как же Иоанна? — раздался с лестницы трагический голос. То была Соня: бледная, волюминозно упакованная в халат, на лице — лишь тактичный намек на макияж тут и там, коего большинство мужчин — приличных, то есть, мужчин — и не заметили бы. Мы все повскакивали на ноги и заметались по комнате, поднося ей кресла, подушки, скамеечки для ног и восстановительные средства в ассортименте. (Я и сам приготовил себе легкое восстанавливающее, пока суд да дело, ибо Джордж, похоже, в тот день обязанности хозяина презрел.) — Как же Иоанна? — повторила она. — Не лучше ли ей остаться здесь, пока вас не будет, чтобы я смогла ее защитить?
Я любезно посмотрел на нее.
— Вы очень добры, — сказал я, — но и Джок не профан в искусстве защиты. Это сейчас оное зовется Боевыми Искусствами, а когда Джок ходил в Борстал, там это довольно незамысловато именовали «пинком с налету в женилку». Я бы выставил Джока против лучшего артиста кунг-фу, когда-либо выращенного мистером Метро-Голдвином[67]. У него, изволите ли видеть, дар.
Соня мудро кивнула. Она знает, что неумна, но умным считает меня, бедненькая заблудшая сучка.
— Да, но доверяете ли вы этому типу? — осведомился Джордж.
Сие всколыхнуло во мне раздражение, но я предпочел дать учтивый ответ.
— Джок верен, как сталь, — тщательно подбирая выражения, сказал я. — Он влюблен в Ширли Темпл с четырнадцати лет, измениться ему нелегко. Отнюдь не мотылек. Во-вторых, он мне обязан, быть может — и не раз, а жулики, подобные Джоку, поклоняются таким святыням гораздо истовее честных людей. В-третьих — и я знаю, что это звучит нелепо, — я единственный человек, которого Джок боится.
Сэм и Джордж беспокойно поерзали в креслах — они не знали, как расценивать подобную белиберду. Соня же произнесла:
— О, мне кажется, это совершенно прекрасно. В смысле — иметь такие взаимоотношения, в смысле, основанные на чудесном взаимном э-э…
Я снова взглянул на нее любезно. Быть может — чуточку любезнее, чем в последний раз. Нельзя сказать, что нам, антифеминистам, изволите ли видеть, женщины не нравятся вообще: мы ценим, лелеем и жалеем их. Мы сострадательны. Батюшки, подумать только: бедняжки, им приходится ковылять по жизни с этими нелепыми торчащими жировыми отростками; вся польза от их жизни портится тройной чумой — запором, месячными и родами; а хуже всего — для борьбы с вышеперечисленными увечьями у них имеется лишь нечто вроде смутного мозжечка, хорошенькая головка, случайным образом, как чашка для игры в блошки, заполненная яркоокрашенными клочками мусора… да при одной мысли об этом сердце сжимается от жалости. Знаете, ваша собачка порой глядит на вас в тоске, и ее почти человеческие глаза жаждут понимания, томятся по общению? И вы помните, как часто вам казалось, будто она вот-вот прорвется сквозь барьер и будет с вами? Мне кажется, мы именно поэтому так добры к женщинам, господи их благослови. (Более того, едва ли их можно застать за охотой на котов или гаженьем на дорожках.)
— Да, — ответил я ей.
Когда мы уже стояли в дверях, Соня кинулась к нам, по-прежнему изображая королеву в клобуке.
— Чарли, — вскричала она, — а кто-то станет присматривать за вашей славной канареечкой, пока вас не будет?
— Вероятно, — расплывчато ответил я.
— Как выражалась моя старая нянюшка, — пробурчал Джордж, — людям не следует заводить домашних животных, если не готовы за ними приглядывать как полагается.
— Ровно то же самое я всегда говорю о женах, — жизнерадостно подхватил я. М-да, возможно, реплика не была выдержана в лучшем вкусе. Но я никогда и не подписывался на хороший вкус — уж лучше я вступлю в Лигу воздержания[68].
Иоанна отправилась в постель, не пожелав мне спокойной ночи. Джок отсутствовал — возможно, бил людей, он от этого никогда не устает. Я на сей счет не волновался, он нынче осторожен: те, с кем он ссорится, обычно уходят с места происшествия сами — унося свои зубы в шляпе. Я совершил несколько телефонных звонков агентам бюро путешествий и старым оксфордским преподавателям, после чего в дурном настроении удалился баиньки, прихватив с собой том Беатрикс Поттер, дабы утешить опечаленное сердце: то была «Сказка про миссис Тигги-Мигл»[69], она приносит радость неизменно.
7
Бог, смертоносной заразой
Ты отравляешь весь свет;
Бог, ты — безгласный, безглазый,
В землю зарытый скелет,
Жертва гниенья и тленья;
Нет для тебя песнопенья,
Гимнов торжественных нет!
На следующий день полуденным рейсом я вылетел в Хитроу. Я не принадлежу к «реактивной публике», склад мой предполагает бипланы, как выражается Иоанна, но перемещаться по воздусям я вовсе не прочь, только не предлагайте мне эти кошмарные летательные аппараты, в которых сидишь на открытом воздухе позади шофера, которому приходится стучать по шлему, если хочешь, чтоб он ехал помедленней. Теперь же мне досталось крупное, искушенное на вид воздушное судно, и на боку его было сказано, что двигатель предоставлен конюшнями «Роллс-Ройса», — весьма утешительно. Места рядом со мной заняли два почтенных джерсийца, с коими я свел шапочное знакомство, и когда мы оторвались от земли, я — со мне свойственной необыкновенной щедростью — заказал три крупных джина-с-тоником. Стюардесса осведомилась, не в одном ли стакане мне их подать; полагаю, так она изображала бойкость.
Если в наши дни направляетесь на Запад, вовсе не обязательно ехать прямо в Лондон: автобус авиалинии доставит вас из Хитроу в Рединг вполне безболезненно, а поезда оттуда в Оксфорд, где надувает щеки Драйден, мой старый преподаватель, изобильны.