находят?), а ступени парадного крыльца устроены таким манером, что дворецкий, открывая двери, устрашающе высится над вами. Тот, что возвысился надо мной в ответ на звонок, оказался прекрасным хорошо вызревшим образчиком, который явно кушал овсянку до последней ложечки, когда ходил в дворецкие ясельки. Манера его была учтива, хоть и снисходительна, однако в глазу читалось, что он знает все про господ, желающих почитать в хозяйской библиотеке. Он лишил меня пальто, шляпы и зонтика с легкостью умелого мастерового и провел по скульптурной галерее к искомой зале. Скульптура была потрясающе хороша и той смачности, что обычно редко водится за пределами Крыла редкостей «Музео Борбонико»[112]. Я не смог противиться порыву чуточку помедлить у необычайно наглядной «Леды и лебедя» — мне наконец удалось сообразить, как лебедю это удалось. Ни за что не поверите.
В конце галереи располагался небольшой вестибюль, освещавшийся лишь затененным лучом света, игравшим на предельной фигуре Пана — Древа с одной Ветвью, — коя, стоило нам ее миновать, вдруг обратилась питьевым фонтанчиком способом весьма драматичным и причудливым. Дворецкий впихнул меня в библиотеку, указал библиотекарскую конторку и оставил меня на произвол судьбы — или же отшельнических грешков, как, я осмелюсь счесть, он подумал. Я побрел по аллее стеллажей, набитых ошеломляющим собранием бесценной и богато переплетенных грязи и мусора. Нерсиа терся плечами с Д.Г. Лоуренсом, крупноформатное издание де Сада (иллюстрированное Остином Османом Спэйром) теснилось рядом с инкунабулой Гермеса Трисмегиста, а десять различных изданий «Истории О» смотрелись странными сопостельниками «Demonomanie des Sorciers» Де ла Бодена[113].
Библиотекарем графу служила некая юная щепка с кругами под глазами. Не похоже было, чтобы на чтение ей оставалось много времени.
— Вы — «Свежие девушки в Париже»? — спросила она. Я поразмыслил.
— Нет, вообще-то я скорее — Обедня святого Секария.
— А, да. Я вам ее уже выложила. Славная простенькая рукопись XVII века без стяжений, трудностей при чтении у вас возникнуть не должно. Кроме того, я приготовила вам обычный требник на латыни — это сбережет вам время, можно переписывать только расходящиеся пассажи.
— Благодарю, вы очень любезны.
— Не за что. С вас, пожалуйста, пятьдесят фунтов.
— Пятьдесят? Но позвольте, это просто неслыханно у собратьев-ученых. То есть, обычный жест вежливости…
— Граф — не ученый, а вежливость не попадает в сферу его интересов. Он только что проинструктировал меня по телефону взять с вас пятьдесят фунтов: дескать, вы и так уже получили… по-моему, он сказал «скачных советов»… которые стоят намного больше.
Я прикинул, что Джордж и Сэм все равно делят со мною все наличные расходы, и отстегнул искомую сумму, хоть и весьма нелюбезно. Карточку «Клуба едоков»[114] она принимать не хотела, чек — не желала, но готова была отправить лакея к «Карлосу», чтобы выхарить из хозяев, по самые ягодицы погрязших в пиастрах, очередной овердрафт для меня. Покончив с кассовыми формальностями, я провел долгий и отвратительный час-другой за перепиской значимых пассажей Обедни — в молчании, прерываемом лишь ерзаньем и хихиканьем человека, явившегося почитать «Свежих девушек в Париже»: личности в летах, чьи мысли уже должны бы обращаться к вещам повозвышеннее.
«Тьфу ты», — подумал я.
После всего я принял ванну и несколько напитков, а также прочего в моем собственном клубе — храме света в сравнении с чудовищным притоном Побродила, — и отбыл на Джерси.
Джок встретил меня в аэропорту в «большой банке для варенья», как он называет «роллс». Известия были нехороши. Иоанну не изнасиловали, зато надругались над супругой дружественного нам врача, живущего в миле от нас. Из дому его выманили ложным известием о дорожной аварии. Насильник выкрутил лампочку на крыльце и позвонил в дверь. Прочие подробности соответствовали.
— И я выяснил у нового садовника — того старого хрена, — что значит меч на животе, — сказал Джок.
— Я тоже, — ответил я. — Он хоть упомянул Пасху?
— Не-а. Все талдычил, что это из-за пакисов, да только чушь это, нет? Птушта никаких пакисов на Острове не водится — только в лавках в Сент-Хельере, где торгуют безпошлыми часами.
— Джок, по-французски Пасха будет «Pâques». В беззубом рту древнего джерсийца это слово и впрямь примет вид «пакиса».
— Ну и вот, видите или как?
— Вижу. А что у нас с миссис Сэм?
— Ну, все не здорово. Я слыхал, ей поплохело, и ее утром сплавили на большую землю. Мистер Давенант уже звонил, спрашивал, когда вернетесь. Ему, похоже, тож худо.
— Ох батюшки, так он заглянет вечером, как думаешь?
— Не, он из Англии звонил. Вернется завтра утром, хочет зайти на ланч.
— Стало быть, и зайдет, — подытожил я. — Стало быть, и зайдет. Но гораздо важнее — есть ли у нас мне что-нибудь на ужин?
— Ну. Я вам целое угощеньице приготовил — почки все в вине и горчице на жареном хлебе, пара картофелин в соку и чесночку побольше.
— То, что надо! — воскликнул я. — Полагаю, ты не бросишь меня за столом одного, Джок?
— Очень надо, мистер Чарли.
9
Что за гадюки здесь чесали спину?
Аспид какой
Ласкал кольцом тягучим Фаустину,
Главой срамной?
Весна кишела в воздухе на следующий день недвусмысленно, и я в кои-то веки пробудился с ощущением благополучия и позывом совершать долгие пешие прогулки по сельской местности. Понуждаемый разделить сие чувство, я прошествовал в комнату Иоанны и распахнул занавеси.
— Как можешь ты лежать здесь, — воскликнул я, — когда солнце льет свои лучи, а весь мир празднует май?!
Я не вполне уловил те два слова, что она промычала в ответ, но они значили явно не «доброе утро».
Вскоре я был уже внизу — бил копытами и мешал хозяйству, требуя себе приличный завтрак вместо моих обычных «алки-зельцера» и декседрина. Крайне вкусно все это — и овсянка, и копченая рыба, и бекон, и яйца, и гренок, и джем, вот только последний кусочек бекона обернулся у меня во рту прахом, когда Джок вывалил у моей тарелки утреннюю почту. На самой вершине кучи лежал унылый конверт цвета буйволовой кожи — из тех, что помечены буквами НСЕВ[115]. Чтя, я содрогался. С показным замешательством Налоговый Инспектор Ее Величества отмечал, что в прошлом году, согласно моей Налоговой Декларации, издержки мои превзошли мой доход; на что же тогда, заботливо осведомлялся он, я изволю существовать? И далее он умудрялся предполагать — хоть и фразируя это несколько иначе, — что он обо мне беспокоится. Хорошо ли я питаюсь?
Я выписал ему чек на совершенно иррелевантную сумму в £ 111.99, коя собьет с толку его электронно-вычислительную машину на месяц, а то и на два, после чего в полном счастье провел десять минут, стирая имя и адрес получателя с конверта и впечатывая новые, тем самым переадресуя послание моему новому другу, преподше Скон-колледжа. Всем хорошим в жизни нужно делиться — вот как я всегда говорю. Сим путем мы проходим лишь раз, знаете ли.
Джордж явился прежде Сэма и рассказал мне о последнем деянии насильника. Наутро Джордж телефонировал супругу жертвы, ибо они приятельствовали, и подтвердил слухи о наличествовании уже знакомых нам гадких магических финтифлюшек. Словесного портрета, достойного подобного наименования, у нас по-прежнему не было: супруга врача, крепкая кобылка, попробовала сорвать с насильника маску, пока он наиболее глубоким манером был погружен в свою задачу, но тот немедленно оглушил ее ударом кулака в висок — на удивление добросердечным и, как мне помстилось, довольно-таки мастеровитым. Хоть с какой-то определенностью его жертва могла сообщить лишь, что мужчина был силен, хорошо сложен и, вероятно, не самой первой молодости.
— Похоже, встряска для нее оказалась не слишком велика, — продолжал Джордж. — Была, видите ли, медсестрой в Армии. Этих девах трудно шокировать. Я так полагаю, она больше в ярости, нежели в чем-либо ином.
— А как Соня?
— Ну, в общем, бывает, что еще колготится, когда не забывает вспомнить, но в целом, я бы сказал, оправилась неплохо. В отличие от бедняжки Ви — у той, похоже, все дома будут еще не скоро. Кстати, поосторожней выражайтесь при Сэме — он принимает такое очень близко к сердцу. Вполне может убить.
Тут и вошел Сэм, словно ему суфлировали: бледнее обычного, не так ухожен, физиономия безрадостная. Выхлебал половину стакана, мною ему предложенного, даже не присев.
— Так? — вот что рявкнул он, когда все же уселся.
— Нет, Сэм, — ответил я. — У нас все не так, и я бы предпочел обсуждать дела лишь после того, как мы все чуточку освежимся, вы не согласны? — Он лишь зыркнул на меня, ничуть не соглашаясь, поэтому я пошел другим галсом. — Но сначала, — сказал я, — если вы не против с нами поделиться, нас очень тревожит Виолетта. Например — где она?
Он допил стакан вторым же глотком. Напиток вообще-то довольно крепкий для обеда. Я смешал ему еще, на сей раз позволив себе капельку больше свободы с содовой.
— Чертовски кошмарное место у Вирджиния-Уотер, — наконец соизволил он. — Но не у самого озера, а из тех других частных лечебниц, что специализируются на Нервных Расстройствах, как они это называют. Жуткие викторианские казармы в стиле «возрожденной ломбардской готики» — очень похоже на Манчестерскую ратушу, но вокруг рододендроны и араукарии. По коридорам мечутся розовые дородные консультанты, за каждым, как за кометой, — хвост обожающих ключниц, сестер, нянечек и уборщиц. Будто мальцы бегают за лошадкой с совочком и ведерком, чтобы у папаши розы хорошо росли. Мерзкая сучка в регистратуре мягко довела до моего сведения, что стоимость пребывания — 60 фунтов в день, а потом прищурилась, ёкну я от такого или нет. «Плата взимается за две недели вперед», — продолжала она. Я отдал ей чек на 840 фунтов, и она сказала, что «доктор», возможно, «посмотрит» Виолетту нынче вечером. Я ответил, что за 840 фунтов «доктору» чертовски лучше бы посмотреть Виолетту здесь и сейчас. Регистраторша глянула на меня так, будто я перднул в церкви. После чего мы обменялись