щую суть, поэтому могла отвечать впопад. Еще через час я написала заявление на увольнение.
И вот я здесь – в начале 2022 года, в кабинете своего руководителя, в растянутом грязном свитере, трениках и с немытой головой. Он говорит мне о том, что нельзя принимать решение с точки зрения выгоревшего человека, и он, безусловно, прав. Я не могу сказать ему о том, сколько мне понадобится времени на восстановление, но взрослые люди приходят на такие встречи уже с готовым решением, к которому подводят весь разговор. Я договариваюсь о месячном отпуске с полным выходом из рабочей коммуникации, чтобы снова начать слышать свой голос, который точно мне скажет, что и как я хочу дальше.
Я завершила очередной безумный эксперимент над собой длиною в три месяца, решив посмотреть, что будет, если я нарушу все свои правила коммуникационной гигиены, работавшие больше года. Проигнорирую все звоночки, сигнализирующие о начале выгорания, чтобы зафиксировать результат, описать его и иметь возможность передать это знание тому, кому оно может облегчить жизнь. И это сработало, потому что теперь ты читаешь эти строчки, а твоя нейронка уже формирует новые связи, которые будут помогать тебе в любой коммуникации выбирать себя, а потом уже разбираться со всем остальным.
Часть 3. Как вовремя остановиться и закрыть дыры, через которые уходит твой ресурс (опробованные практики + результаты)
Я люблю ставить над собой эксперименты, чтобы проверить те или иные гипотезы и осмыслить происходящее с точки зрения наблюдателя. К 2020 году со мной произошло несколько серьезных эпизодов выгорания, которое напрямую связано с моим родом деятельности. Поэтому я решила, что в новый рабочий проект я пойду осторожно и осмысленно. Попробую выстроить свою жизнь и коммуникации так, чтобы они не сжигали меня, но в случае возникновения запаха жареного не стану предпринимать никаких кардинальных мер и просто понаблюдаю, во что это выльется, и решу, как с этим работать.
В мае 2020 года мне сообщили, что меня берут на работу в самую крупную корпорацию в России на тот момент и самый крупный банк в Европе на текущий. Для меня это было равносильно получению золотого билета Вилли Вонке, потому что несколько месяцев после возвращения из Израиля я не могла найти работу. Был разгар первой волны пандемии, а внутри меня прочно пустил корни синдром самозванца, который превратился в голос, твердящий мне, что я ничего не знаю и не умею, мой удел – чердак родителей, где я состарюсь в безвестности и одиночестве, потому что не могу общаться с людьми.
Мне очень повезло. Первый месяц работы пришелся на глубокую удаленку и формат общения в зуме. Я составила план по медленному и аккуратному знакомству с коллегами: первая встреча – интервью и знакомство, вторая встреча – обсуждение моих идей по работе, третья встреча – презентация плана действий и сбор обратной связи, четвертая – нетворкинг или просто поболтать. Так за четыре недели мне удалось познакомиться со всей командой и вывести общение с каждым на тот вектор, который подходил обоим и был уместен.
Помимо этого, я построила график знакомств и интервью с людьми из соседних подразделений – теми, кто разрабатывает IT-продукты с кем были возможны любые рабочие пересечения. Я готовила питч[66] о себе, своей роли, подразделении, в котором я работаю, о задачах, которыми буду заниматься, а потом задавала вопросы. Мои встречи проходили с двух ноутбуков: в одном был зум, в другом – заготовки текстов, подлежащих проговариванию. И если с командой все было плюс-минус на дружеской ноте, здесь начиналась реальная терра инкогнита мира современной корпорации. Было разное, в том числе и негатив, но это меркло рядом с фактом, что я не понимала 90 % из того, что говорят мне люди.
«Меня бросил язык мой, был полный тупик»[67]. Казалось, что может пойти не так с русским языком, который был не просто родным, но и прокачанным на филологическом факультете МПГУ, во время работы журналистом, копирайтером и еще много кем всего лишь за год эмиграции? Оказалось, что многое. Весь год основная коммуникация шла на смеси английского и иврита, которые я лихорадочно изучала, стараясь поглощать контент на этих двух языках, чтобы быстрее ассимилироваться. Также у меня было довольно много русскоговорящих знакомых, которые болтали на странном наречии, переставляя слова в предложениях в той манере, как их произносят израильтяне, с большим количеством модифицированных слов на иврите. Вернувшись в Россию, я обнаружила, что и сама начала разговаривать довольно странно – собеседники отмечали нехарактерное использование слов и, конечно, смеялись по поводу ивритского сленга, который прорывался в моей речи. Язык пришлось восстанавливать, и это происходило довольно быстро, в отличие от IT-терминологии, которую пришлось осваивать практически заново.
Но и с этим, оказалось, можно работать. Я просто записывала все непонятные мне слова во время интервью и встреч. А дальше – несколько простых шагов, которые позволят овладеть терминологией любой сложности и сойти за своего, даже если не до конца понятно, в чем суть разговора.
Шаг первый. Собственное исследование. Гугл в помощь, и любой непонятный термин можно изучить как в словарях, так и в тематических статьях. Хорошо работает, если найти видео на тему, где кто-то проговаривает и объясняет значение слов.
Шаг второй. Исследование с помощью ментора. Если есть человек «в теме», хорошая идея зайти к нему со списком непонятных слов. Лучше запомнится (и будет как минимум бережно по отношению ко времени человека), если ты зайдешь с готовым контекстом и уточнишь, правильно ли ты понимаешь терминологию?
Шаг третий. Начинаем использовать расширившееся языковое поле. Включай новые и сложные термины в свои текстовые заготовки, чтобы использовать их в рабочих встречах и иметь возможность поговорить об этом.
Шаг четвертый. Нетворкинг. Используй любую возможность поговорить о терминологии или используйте незнакомые и непонятные слова в шутках.
Позже стало ясно, что существует такое внутреннее понятие как «сберовский язык». От бесконечного количества аббревиатур и терминов до особых характерных языковых паттернов, которые выдают долго работающего здесь человека. Помогло активное слушание[68]. Я вписывалась во встречи самого разного формата, чтобы впитать в себя манеру и стиль коммуникации, принятые в этой компании. Формат удаленки позволяет тебе подключиться как к рабочим встречам разных подразделений, так и к большим встречам-презентациям разных департаментов. Это очень полезно со всех сторон: увидеть коллег, понять, чем дышит сообщество и, конечно, начать говорить на их языке.
В общем, примерно месяц ушел у меня на то, чтобы въехать в новую коммуникационную реальность и выстроить ее таким образом, чтобы она не травмировала, а горела ровным пламенем. Я осознавала, что в общении будет проходить 80 % моего рабочего времени, и нужно на старте построить схему, которая не затянет меня на дно, как все предыдущие. Это была ювелирная и осмысленная работа, потому что каждое движение несло смысловую нагрузку и требовало поддержания в течение всего времени работы.
Режим. Он же коммуникационный тайм-менеджмент. Первое, что я сделала – описала его для самой себя в виде свода нерушимых правил, которые, однако, могут быть модифицированы с течением времени. Их можно пересмотреть полностью или доработать с учетом новых вводных.
Мой рабочий договор предполагал 40 часов в неделю. Я распределяла это время по стандартным восьмичасовым слотам, которые могли двигаться так или иначе. Если я начинала работать рано – рано заканчивала, если делала длинные перерывы – задерживалась дольше. Но никогда не переступала лимит ни в каком формате. Это означало, что я не отвечаю на звонки и на сообщения в рабочем чате вне рабочего времени, так как мозг классифицирует эту коммуникацию как рабочую, а значит, рабочее время растягивается. Мой трудовой договор не предполагал оплату за переработки, то есть я попросту теряла бы свой бесценный ресурс времени и внимания без компенсации. Лучше всего на это работало отключение уведомлений вне рабочего времени.
Важно понимать, что твои коллеги и руководство будут пытаться такой режим нарушить – умышленно или неумышленно, но ты, в свою очередь, можешь это позволить или не позволить. Я видела коллег, которые в понедельник страдают от того, что руководитель звонил все выходные и пришлось работать, но никак не могла взять в толк: зачем они берут трубку. Только ты решаешь, где находится граница, а дальше – просто аккуратная работа по ее защите. И, конечно, грамотная коммуникация: важно корректно и доходчиво объяснить, почему ты это делаешь и почему это важно. Иногда несколько раз, но в итоге ты станешь тем человеком, которого не беспокоят по рабочим вопросам в выходные, потому что понимают – в этом нет смысла.
Можно возразить, что это легкий путь оказаться первым в списке кандидатов на увольнение. У меня есть несколько аргументов и примеров, которые говорят об обратном.
Тебя не уволят, если ты ценный сотрудник, хорошо выполняющий свою работу в течении рабочего дня и достигающий поставленных целей. После первого непринятого звонка от руководителя в субботу, я позвонила сама в понедельник утром, обсудила текущие задачи и попросила еще немного времени, чтобы проговорить эту ситуацию. Сначала я уточнила, доволен ли руководитель качеством выполняемой мной работы, следом в качестве аргументов привела свои текущие результаты, после чего плавно подвела его к основной мысли, которую хотела поселить в его голове: так и будет продолжаться в прогрессии, если я буду иметь возможность качественно отдыхать и восстанавливаться. А это возможно лишь в том случае, если меня не беспокоят в неурочное время.