[46]. К тому времени Майкл уже вернулся в Колорадо, чтобы провести остаток школьных лет в соответствии с правилами и нормами семьи Гэлвин. Разнообразие в это монотонное существование внесло только превращение дома на Хидден-Вэлли в психиатрический приют для Дональда, полностью утратившего контроль над собой после развода и госпитализации. Майкл совершенно не воспринял всерьез произошедшее со старшим братом и терпеть не мог его страстную увлеченность авторитарным католицизмом. Дональд просто бесил Майкла, и родители не могли понять, обусловлено ли это состоянием Дональда или виной напряженности является то, что братья слишком сильно похожи. Ситуация с Дональдом и эпизоды бредовых расстройств с Джимом в известной мере стали для них потрясением и натолкнули на мысль о том, что и Майкл может утратить связь с реальностью подобно двум своим старшим братьям.
Все это подтолкнуло Майкла к самому судьбоносному моменту его юных лет. Осенью 1971 года, вскоре после окончания школы и возвращения домой из путешествия с заездами в местные тюрьмы Пенсильвании и Огайо, Дон и Мими отправили его на стационарное обследование в психиатрическое отделение многопрофильной больницы Денвера.
Майклу прописали трифлуоперазин – антипсихотическое средство, очень схожее с аминазином. Пробыв в стационаре неделю или около того, он решил, что там ему не место. Майкл вовсе не был сумасшедшим – он просто хотел время от времени от души побалдеть. Он понял, что оказался не там, где нужно, и надо сматываться.
При первой же возможности Майкл сбежал из больницы, добрался автостопом до своего приятеля и позвонил родителям. «Вернуться туда вы меня не заставите. И дома я тоже больше не появлюсь», – сказал он им.
Дон с Мими оказались в затруднительном положении. Майклу исполнилось восемнадцать, и формально они не имели права им руководить. Тогда родители выступили с контрпредложением – почему бы ему не съездить в Калифорнию навестить своего брата Брайана?
Майкл заулыбался.
После отъезда из Колорадо Брайан время от времени давал братьям знать о себе. Однажды Ричарду пришло письмо, внутри которого лежали косяк в красно-сине-белой упаковке и записка, гласившая: «Расслабься – это тебе от Jefferson Airplane[47]».
Еще спустя несколько месяцев братья узнали, что Брайан сделал то, что планировал. Он собрал новую группу Bagshot Row, названную по имени улицы в Шире неподалеку от дома Бильбо Бэггинса из повести Толкиена «Хоббит». Это оказалось именно то, чего хотел в данный момент Майкл. Что могло быть лучше, чем возможность потусить в окрестностях Сан-Франциско в компании хиппи и музыкантов во главе с его прекрасным талантливым братом!
Приехав, Майкл выяснил, что в новой жизни Брайана все не настолько гладко. До Залива Сан-Франциско он так и не добрался. Брайан и его друзья по группе снимали дом в Сакраменто, в часе езды от побережья. Чтобы платить за аренду, Брайану приходилось целыми днями работать, и большую часть времени Майкл оказался предоставлен сам себе. То, что изначально выглядело прекрасным путешествием, становилось полным разочарованием. В то же время, группа Bagshot Row была неплохой – они играли некий гибрид рока, джаза и блюза с Брайаном в роли фронтмена-флейтиста. Он по-прежнему оставался прекрасным музыкантом. Однако в отличие от школьного ансамбля, коллектив исполнял музыку собственного сочинения и планировал записывать пластинки. Майкл немного потрудился рабочим сцены, перетаскивая с место на место тяжеленный орган Hammond.
Не прошло и месяца, как он попал в неприятности. В один прекрасный день скучающий Майкл решил отправиться на поиски Тихоокеанского побережья. Он знал, что путь от Сакраменто до океана неблизкий, но время у него было. Майкл определил, в какой стороне запад, и подумал, что попадет туда, если будет идти вдоль одной из рек или русла канала. Проведя большую часть дня на ногах, он отказался от своей идеи и повернул назад. По пути Майкл прошел через трейлер-парк и вышел на проселочную дорогу, посреди которой валялся разъем для садового шланга. Майкл поднял его, отнес на крылечко ближайшего трейлера и постучал в дверь. Это привлекло внимание.
Полицейские взяли его всего в паре кварталов от дома Брайана. Майкл услышал, как кто-то из них произнес слова «нарушение границ частной собственности» и «покушение на кражу со взломом». Он был потрясен и совершенно не понимал, каким образом мог совершить что-либо противоправное. Майкл решил, что его просто прессуют как хиппи и рассвирепел. Чуть позже ему пришлось уяснить, что полиция Сакраменто отнюдь не настолько же снисходительна, как судья из города Джерузалем.
В тюрьме Майкл узнал, что покушение на кражу со взломом – тяжкое уголовное преступление. Такого рода проблем с законом у него не возникало никогда. В ожидании даты суда он попытался обзавестись друзьями. Парень из соседней камеры научил его делать тосты: нужно скрутить жгут из туалетной бумаги, поджечь его спичками, которые полагаются к сигаретам, и подержать над ним белый хлеб из пайка. Майкл последовал этой инструкции и был пойман. Его поместили в карцер – помещение без окон, где он находился в полном одиночестве. Майкл и не догадывался о существовании подобных мест, пока там не оказался.
После нескольких дней пребывания в карцере ему предложили побеседовать с врачом. Майкл согласился, и врач, к которому он попал на прием, организовал для него перевод в тюремную больничку. Теперь у Майкла появился сокамерник и телевизор. Казалось, жизнь налаживается. Однако за этим последовала очередная превратность судьбы. Поскольку места в клинической больнице Сакраменто для него не нашлось, Майклу объявили, что его переводят в Атаскадеро – печально известную калифорнийскую психиатрическую лечебницу закрытого типа на две тысячи заключенных.
Второй раз на протяжении года Майкла отправили в психушку (причем на этот раз тюремного режима), при этом сам он был абсолютно уверен, что с мозгами у него все в порядке. Оказаться изолированным в обществе людей, убивших своих жен, детей или банкиров, стало для него потрясением, заставившим наконец понять, что все происходящее не какие-то шутки, а его собственная реальная жизнь.
Майклу сказали, что в Атаскадеро он находится только с целью обследования, но никто не пояснил, сколько времени оно может занять. Неопределенность была хуже всего.
Отец приехал навестить его, но на этот раз оказался бессилен помочь.
Приходил и Брайан, но единственное, что он смог сказать своему младшему брату, было «Жизнь – это путешествие, а не пункт назначения».
Только через пять месяцев состоялся суд, на котором Майкл согласился признать вину, в качестве наказания засчитали уже отбытый срок. Ничем иным, кроме стремления вернуться к нормальной жизни и выбросить все происшедшее из головы, признание Майкла не объяснялось. В Атаскадеро случались и развлечения. Майкл познакомился с боксером, индейцем племени яки, который рассказал ему, как его брат побил Шугара Рэя Робинсона[48]. Однако придавать какое-то особое значение этой встрече Майкл не стал. Он согласился с Брайаном в том, что жизнь – путешествие. Просто некоторые путешествия складываются удачнее других.
Майкл был абсолюно уверен в одном: он не безумен, как Дональд. Если нужно, он всю свою жизнь готов доказывать это другим, включая собственных родителей. Майкл считал, что проблема состоит в навешивании ярлыков. Не каждый, кто видит мир иначе, является шизофреником. Если бы это было так, тогда безумен каждый хиппи.
На стороне Майкла выступал весь дух 1960-х годов. В то время очень многим казалось, что любой перечащий властям или отрицающий всевластие военно-капиталистического аппарата рискует получить от сильных мира сего ярлык душевнобольного. К 1970-м годам общественная дискуссия о психических болезнях уже не ограничивалась темами фрейдизма и аминазина. Речь шла о том, что диагноз психического заболевания используется властью в качестве еще одного инструмента подавления интеллектуальной независимости и гражданских свобод.
Такова была позиция контркультуры[49], источником которой послужила антипсихиатрия – междисциплинарное направление практически полного отрицания традиционных взглядов на психические болезни, сформировавшееся примерно десятилетием ранее. В 1950-х годах Жан-Поль Сартр утверждал, что бредовые состояния – всего лишь радикальный способ поставить воображаемый мир над «существующей посредственностью». В 1959 году находившийся под сильным влиянием Сартра и других экзистенциалистов шотландский психиатр Р. Д. Лэйнг доказывал в своей книге «Расколотое Я», что шизофрения является способом самосохранения израненной души. Лэйнг беспощадно обрушивался на «лоботомии и транквилизаторы, воздвигающие решетки и запертые двери дома умалишенных внутри самого пациента». Он считал, что больные удаляются внутрь самих себя, чтобы, прикидываясь дурачками, сохранять свою независимость. Лэйнг замечал, что лучше превратиться в камень самому, чем позволить это сделать кому-то еще. В 1961 году социолог Ирвинг Гоффман опубликовал книгу «Узилища». В ней он делает вывод о том, что психиатрические учреждения способствуют развитию заболеваний у пациентов, а не излечивают их. В том же году финский психиатр Мартти Олави Сиирала писал, что шизофреники обладают почти пророческим представлением о неврозах общества – общих душевных болезнях коллективного бессознательного. И, опять-таки в том же году, крестный отец антипсихиатрии Томас Сас опубликовал свою самую известную работу «Миф о душевной болезни», в которой заявил, что понятие безумия используется власть имущими против обездоленных с целью дальнейшей геттоизации и расчеловечивания всего общественного сегмента инакомыслящих.
В следующем году идеи антипсихиатрии стали достоянием массовой культуры. Это произошло после выхода в свет литературного произведения, на страницах которого жесткости государственного психиатрического учреждения представали метафорой социальной предопределенности и авторитарного гнета. В романе «Над кукушкиным гнездом» рассказывалась история Рэндла Патрика «Мака» Макмерфи – мелкого уголовника и свободолюбивого нонконформиста, противостоявш