Брайан увлекся псведофилософскими идеями хиппи еще до своего отъезда в Калифорнию. Он много рассуждал о смерти, но не в мрачно-фаталистическом смысле, а скорее как о некоем состоянии духа, позволяющем перейти в другое измерение. «В его понимании это был вовсе не конец, а переход куда-то еще. Он постоянно твердил мне о переходе на другую сторону», – говорит Джон, третий из сыновей, проживший год в одной комнате с Брайаном в период учебы на музыкальном отделении Колорадского университета.
Джон не замечал в этих разговорах чего-то слишком уж настораживающего или внушающего опасения. «Такие были времена. Психоделические», – говорит он. В какой-то степени эти настроения могли навеивать наркотики – никто из братьев Гэлвин не употреблял больше ЛСД, чем Брайан. Однако Брайану вообще была присуща определенная мрачность, судя по всему никак не беспокоившая его братьев. Они либо не обращали внимания, либо не хотели этого делать, либо считали мрачность свойством романтической натуры.
Во второй половине дня 7 сентября 1973 года в управление полиции города Лоди позвонила жена начальника Нони из ветеринарной клиники. Она с беспокойством сообщила, что в поддень девушка отправилась домой пообедать и до сих пор не вернулась на работу. Разумеется, час-другой отсутствия человека на рабочем месте не мог встревожить коллег настолько, чтобы звонить в полицию. В данном случае они понимали: в жизни Нони творится что-то неладное и, вероятно, она подвергается опасности.
Примерно за месяц до этого Нони и Брайан расстались. С того момента скандалы между ними не прекращались. Нони жила одна.
Полицейский, первым прибывший к Нони, обнаружил дверь квартиры открытой. Он зашел и увидел на полу молодую пару, рядом с которой валялась винтовка двадцать второго калибра. Лицо Нони представляло собой кровавое месиво – ее убили выстрелом в упор. Брайан умер от выстрела в голову. Как определили полицейские, он произвел его сам.
Самых младших детей – Питера, Маргарет и Мэри – разбудили рыдания матери.
На первом этаже плачущая Мими зажигала свечи на кухонном столе, рядом с ней находился Марк, пытающийся ее успокоить. Дон беспрерывно говорил по телефону – договаривался с администрацией Пуэбло, чтобы Дональда временно отпустили из больницы на похороны брата.
Официальным объяснением, по крайней мере для самых маленьких, стал несчастный случай на велосипедной прогулке. Маргарет было одиннадцать, а Мэри не исполнилось и восьми. Им запретили говорить, что Брайан сначала застрелил свою подружку, а потом покончил с собой. Всех подробностей не рассказали и многим другим. Некоторые поверили, что пара стала жертвой неудачной попытки ограбления. Никому и в голову не пришло бы то, что установила полиция: оказывается, Брайан купил винтовку в местном оружейном магазине буквально накануне. Случившееся в Лоди оказалось явно преднамеренным действием.
В последующие годы другие члены семьи строили разного рода догадки: Брайан и Нони договорились о совместном самоубийстве, а может, вместе перебрали ЛСД. Но только Дон и Мими знали то, о чем никому не рассказывали на протяжении многих лет: незадолго до смерти Брайану прописали нейролептик тиотиксен. Записей о диагнозе не сохранилось, поэтому неизвестно, страдал ли он манией, депрессивным или травматическим психозом или же с ним случился психотический срыв, вызванный регулярным употреблением галлюциногенов. Узнав об этом, родители ничего не сказали остальным детям. Однако Дон и Мими должны были знать, что тиотиксен применяется в том числе и при шизофрении. Мысль о безумии еще одного из сыновей – тем более их ненаглядного Брайана, – оказалась настолько убийственной, что они хранили этот секрет несколько десятилетий.
Майкл был раздавлен. Он поехал в Калифорнию и остановился в Лос-Анджелесе, рассчитывая приехать к Брайану немного позже. Теперь ему не давала покоя мысль о том, что брат нуждался в ком-то, кто удержал бы его от поступка, который он совершил, а Майкла не оказалось рядом. И теперь необходима помощь другого рода: отец ехал в Калифорнию, чтобы забрать тело Брайана и разобраться с его вещами, и попросил Майкла сопровождать его. Когда полицейские рассказали им версию случившегося, Майкл не выдержал. После слов «убийство с последующим самоубийством» он как будто отключился и перестал слушать дальше.
Даже не зная о том, что Брайану прописали нейролептик, младшие ребята связывали случившееся с тем, что происходило со старшими братьями – сначала Дональд, потом Джим, теперь вот и Брайан. Жена Джона Нэнси первой озвучила то, что наверняка было у всех на уме – мальчики семьи Гэлвин словно заражают друг друга. Они с Джоном уехали из Колорадо в Айдахо и устроились работать преподавателями музыки. Начали разъезжаться и другие сыновья. Сразу же после окончания средней школы старший из хоккеистов, Джо, уехал в Денвер работать в авиакомпании. Годом позже уехал Марк, он окончил школу и поступил в Колорадский университет в Денвере.
После короткого пребывания дома на похоронах брата Дональд вернулся в Пуэбло. В больничном отчете за тот год говорится о «ревностной религиозности» и «крайней сдержанности» в поведении при «глубокой внутренней враждебности, готовой выплеснуться наружу». Он провел в стационаре больше пяти месяцев и вернулся домой в феврале 1974 года с новыми рецептами: вместо аминазина ему прописали флуфеназин в сочетании с проциклидином, антипаркинсоническим средством, применяемым для смягчения побочных эффектов нейролептиков. Не считая Дональда, теперь вместе с Доном и Мими жили только четверо самых младших их детей: Мэтт, Питер, Маргарет и Мэри.
Глава 17
Дон
Мими
Дональд
Джим
Джон
Майкл
Ричард
Джо
Марк
Мэтт
Питер
Маргарет
Мэри
Дон годами дистанцировался от своих детей. Даже когда они начали заболевать, он продолжал работать, и не только из-за финансовой необходимости – это позволяло ему избегать бытовой нервотрепки, которую он не переносил. Спустя два месяца после смерти Брайана Дон получил еще одну должность: в дополнение к его функциям в Федерации он стал президентом вновь созданного Фонда культуры и искусства Скалистых гор.
Однако случившееся с Брайаном оказалось слишком тяжелым испытанием для всех членов семьи, и если Мими старалась забыться в заботах об остававшихся в доме детях, то Дон копил все переживания глубоко внутри. Ранним июньским утром 1975 года он собирался отвезти Питера на хоккейную тренировку и неожиданно рухнул на пол.
Инсульт приковал Дона к постели на полгода. Правая часть тела была парализована, и он как будто полностью утратил кратковременную память. Контроль над телом постепенно восстановаливался, но он все равно не мог вспомнить ни как кого зовут, ни большую часть событий своей жизни в послевоенный период.
Скрепя сердце Дон заявил об отставке со всех постов. Прощальное письмо от Федерации звучало любезно на грани безучастности. Председательствующий губернатор, всю рутинную работу которого вел Дон, написал: «В свете недавно постигшего Вас инсульта я полагаю, что вы поступаете мудро и взвешенно, решив найти себе новую работу с меньшим количеством обязанностей и разъездов и большими возможностями уделять время себе».
Дон, многие годы оставлявший все заботы о детях жене, теперь сам нуждался в уходе Мими. Он всегда считал, что нездоровые мальчики должны лечиться вне стен родительского дома. «Бог помогает тем, кто помогает себе сам», – говаривал он, и если мальчики не стремятся выздороветь сами, им не поможет никто. Однако теперь все решения принимала Мими без малейшего протеста со стороны Дона: отчасти потому, что он утратил право на принятие решений из-за своего ослабленного состояния, а отчасти из-за Брайана. Ведь они предоставили ему полную свободу, и вот что с ним случилось.
Все былые аргументы Дона – и что Мими слишком либеральничает с мальчиками, и что он верит в пользу суровых уроков жизни, и что во всех книгах о самопомощи написано, как нужно пробивать себе дорогу своими силами, – теперь никуда не годились. После того как случилось самое худшее, Мими больше не собиралась отказываться ни от кого из своих больных детей.
* * *
Питеру, как самому младшему из братьев, казалось, что над ним столько начальников, что лучше вообще не обращать на них внимания. Он начинал спорить и возражать по любому поводу и был так строптив (два-три дестяка лет спустя ему бы наверняка поставили диагноз «оппозиционно-вызывающее расстройство»), что Мими привычно обзывала его «шпаной» и придиралась ко всему, что он делал не так с ее точки зрения. Возможно, в этом она несколько перегибала палку, но считала это оправданным: дела в семье и так хуже некуда, а тут еще Питер как будто нарочно старается усугублять ситуацию. Разумеется, ее еще больше угнетала мысль о том, что если Питер и впредь будет продолжать в том же духе, то может пойти по пути Дональда, Джима и Брайана.
Вероятно, дух противоречия присутствовал у Питера всегда, но, судя по всему, инсульт отца, непосредственным очевидцем которого он стал, окончательно разрушил все его механизмы самоконтроля. Мальчика ловили за воровством и даже за мелкими поджогами. А вскоре после инсульта Дона, во время урока алгебры, он вдруг заговорил со своими одноклассниками на «птичьем языке». Когда учительница попыталась остановить его, он подошел к ней, уселся на край стола и продолжил нести тарабарщину. После того как она вернула Питера на его обычное место, в классе появились директор и завуч в сопровождении учителя физкультуры. Последнего они прихватили с собой на случай, если Питер начнет буйствовать.
Питера положили в больницу Пенроуз в Колорадо-Спрингс, но очень ненадолго: он пробыл там ровно столько времени, сколько потребовалось врачам, чтобы купировать его состояние. Когда он вернулся домой, Мими, которой хватало забот с больным мужем, решила отправить его в хоккейный лагерь, как и предполагалось ранее. Там Питер расклеился окончательно. Он мочился в постель, плевал на полы и затевал драки. Прямо из лагеря его увезли в частную психиатрическую клинику в Колорадо-Спрингс, где в течение нескольких недель к нему не допускали никаких посетителей.