И над безумьем твоим смеялись:
Смотрите!
Он все еще спорит с Судьбою!
И, как насмешку — тепло послали.
Себя и обманешь
И не обманешь,
Но дверь распахнешь
и руку протянешь.
На Лезвии связке не удержаться —
Себе позволил ты слишком много,
Но, если придется все-таки драться —
За чьей спиной окажутся боги?
Богам заплатишь,
Судьбу сломаешь,
С Клинка сорвавшись,
кон доиграешь.
Судьбы начертанье посмев нарушить,
Над прошлым празднуешь ты победу,
Мечтами о будущем греешь душу,
А прошлое молча идет по следу.
Богов обманешь,
Себя не обманешь —
Кем был, тем остался,
другим — не станешь.
В минувшем — корни, их не отбросишь —
Не рвется нить и не глохнет память.
Настанет день — размотав клубочек,
Права свои прошлое
властно предъявит.
Брату — не скажешь,
Друга — обманешь
И перед прошлым
с усмешкой встанешь…
Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
Сперва Стуро, как вчера, накручивал круги. Чтоб видно его было. И мы с Альсареной, как два идиота, пялились на него, и дух захватывало от невозможности виденного нами. А потом козява заложил крутой вираж и унесся к черту на куличики, скрылся за Алхари, канул… К едрене маме.
Два идиота все стояли, нелепо задрав головы. Глупые надежды — вот сейчас вывернет из-за хребта…
— Куда это он направился? — Альсарена приставила ко лбу ладошку козырьком, — Ишь, просторы бороздит.
— Это называется «ловить ветер». По-моему.
Или наоборот — ветер ловит тебя? Не ловит. На крыло берет.
— По-моему, это называется «ловить сон короля», — усмехнулась наша барышня, — Так выражается один мой знакомый.
Альхан, небось. Контрабандист. Интересно, который из них? Наверное, этот… Норв.
— Не знаю, что там эта козявка собирается ловить, но что поймает — знаю.
По шее. И по заднице. Вот пусть только вернется, я ему задам…
— Пойдем следом потихоньку, — предложила Альсарена.
И мы двинулись вперед по каменистой тропке. Редда степенно потрусила на два шага сзади и слева, а Ун взрявкнул и обогнал нас, потешно выбрасывая лапы в разные стороны. И этот туда же.
— Вот и выпорхнула пташка из гнезда, — сказал я, чувствуя себя дедом столетним и все высматривая в небеси черную козявистую точку.
— А ведь так и есть, — улыбнулась Альса, — Птенец наш встал на крыло.
— Ищи-свищи теперь.
— Эге-гей! — она пробежала несколько шагов, — Мотыле-ок!
— Ге-ге-эй! — эхо пошло вверх, перевалило через Алхари, а оттуда, из-за Драконьей спины, откликнулось: — О-о-ок!
— Ищи ветра, — вздохнула Альса и завопила: — Э-эй! Ищи ветра-а!
— Ра-а! Ра-а! Ра-а!
— Ты потише тут, — буркнул Сыч-охотник, — Кадакар все-таки. И не носись, как эта…
— Как Ун, — фыркнула Альсарена, а Редда одернула совсем уже разошедшегося щенка — легонько куснула за плечо, рыкнула.
— Правильно, хозяюшка. Правильно. Нечего, — повернулся к Альсе, — Она у меня умница.
— Строгая она у тебя.
— Хочешь, фокус покажу? Редда, — насторожилась, я чуть кивнул на барышню, — Охранять, — и, самой Альсе: — Ты иди вперед, иди.
Она пошла, неуверенно оглянулась. Я достал нож и двинулся кошачьим шагом, заходя Альсе за спину.
Редда метнулась ко мне, по пути четко сшибла опекаемую в снег, свалила врага, сомкнула челюсти на руке с оружием.
— Ай! Ничего себе фокус! Сыч! О Боже…
Ун, припав на передние лапы, обиженно гавкал.
— Ар, хозяюшка. Молодец.
Редда выпустила меня, отступила в сторону и уселась, довольная. Я поднялся.
— Не потеряла форму, — выудил из сугроба барышню, отряхнул себя и ее, — Это тебе не Унушка. Она троих возьмет.
— А меня обязательно надо было ронять? — снег набился Альсе под капюшон.
— Конечно. Я же мог метнуть нож. Это называется «снять с линии». Скажи спасибо, я этого обормота не подключил. Он бы тебя еще в сторону откатил. Оп-па! — и пошел на руках.
— Браво, браво! — обрадовалась итарнагонская аристократочка, — Да ты настоящий акробат.
— Причем — потомственный, — заявил я гордо.
А что — по стене, как муха — на запястьях и ступнях — «кошачьи когти», а то и без них… Тан делал это. И говорил, что отец в молодости тоже так мог… К черту.
— Смертельный номер! «Полет Сыча»! — взмахнул руками, побежал к Альсе: — Угу! Угу! — в трех шагах от нее «наткнулся на преграду», сделал сальто назад: — Ого! Оп-па! — и раскланялся.
Альса засмеялась, захлопала в ладоши:
— Браво! Ой, здорово! «Полет Сыча» — это гениально!
— Правда? Сам придумал.
— А почему — Сыч? — спросила она.
Я пожал плечами.
— Прозвали. Спасибо, хоть не кабан.
— А мне кажется, ты — дневная птица, — проговорила задумчиво барышня.
— Это какая же?
— Сорокопут, — она улыбнулась.
Сорокопут, ишь… Хотя… Сам крепенький, хвост короткий, нос толстый… Серенькая такая птаха. Маловат вот разве.
— Смотри-ка, похоже. Только Сыч, он как-то — того. Солиднее.
— Да, сорокопут росточком не вышел, — Альсарена вздохнула, — Но, знаешь, не простая это птичка. Себе на уме. Мышей вон да жуков на терновые иголки насаживает. Словно и не птица вовсе.
— Ага. Не птица, — я фыркнул, — Кошка.
— Точно, — кивнула барышня, — Кошачьи замашки. Ну, про терновник я так сказала. А на руках ты здорово ходил.
— А, баловство, — отмахнулся я, — Стоять на одной двенадцатую четверти. Или шестую четверти веер крутить… В акробаты податься — самое оно. Жаль только — не возьмут.
— Какой веер?
Я принял стойку, изобразил.
— Вот такой.
— Черный зеркальный веер, — поняла Альса, — Красиво.
Я невольно разулыбался.
— Он тебе понравился?
Поглядела на меня.
— Я не знаток оружия. Но меня он как-то… задел, что ли. Снился потом несколько раз.
А что, это мы можем.
— Он такой. Ему лет триста, не меньше. Из Самой. Не подделка.
— Ирейское «черное зеркало» и слепой ни с чем не спутает, — авторитетно заявила «не знаток оружия».
— Ну, не скажи. В Тарангите приучились подделки ковать. На взгляд не отличишь. Только на звук. Зеркало — оно по-особому поет. Как-нибудь дам послушать.
Ну, и на вес, конечно. У моего Зеркальца баланс, какой не у всякого ирейского меча встретишь. На вид двуручник, а в руках почти не чувствуешь. Сам идет, лапушка. Словно и вправду живой…
— Не может быть! — запротестовала Альса, — В смысле, не может быть, что на взгляд не отличишь. Зеркало глаз цепляет, за собой тянет, словно под воду. На зеркало долго смотреть — с ума сойти можно.
— В Тарангите народ ушлый. Уж поверь. Так что, ежели решишь зеркало покупать — меня зови.
— Непременно позову, — улыбнулась она, — Как только решу. Кстати, у меня брат в королевской гвардии, офицер. Ему бы твой совет не помешал.
Ох, зря этот разговор затеялся. Зря. Но конь норовистый закусил удила, взбрыкнул, и мне стало все равно.
— Я вот тоже мечтал — в армию. В Каорен. Но видишь, даже в акробаты не возьмут. Куды уж, с нашим рылом…
— А ты разве не из Тилата родом? — удивилась барышня, — Куда из Тилата путь — в Каорен, прямиком.
— Не, — Сыч-охотник покрутил башкой, — Мы, енто — местные. Альдамарские, сталбыть. Слыхала, можа, городишко такой, — зачем, зачем?.. — Кальна.
— Ничего себе — городишко! — Альса всплеснула руками, — Здоровущий город, не меньше Арбенора. Я там, правда, не была…
И твое счастье.
— Уж — того, не малый. Вонючий тока.
— Ага, — кивнула она, — Запашок тебе не понравился.
— У меня нос — что у пса. Прям больной делаюсь от запахов.
Странное это было состояние: я и рассказывал, и не рассказывал ей, — как будто лазейку оставлял для себя…
— Что же твой нос на север тебе указал, не на юг?
А ты что, думал, не дойдет до этого? Отвечай, раз спросили.
— То не нос. То — хвост поджатый, — давай уж, приятель, договаривай, — Струсил я. Жить захотелось.
Ведь мог же, мог, наплевав на все — в Каорен. И взяли бы на границе, и не дался бы живым, и все бы кончилось… Нет, следы заметал, в охотничьи ученики подался…
— Сыч, — укоризненно покачала головой Альса, — Я же марантина, — поправилась: — Ну, почти марантина. Не говори мне, что желание жить — трусость.
Ну да, конечно. Жизнь — дар Единого. Искра, так сказать. Бесценная. И искру сию положено холить всячески и лелеять.
— Понимаешь… Когда сделал первый шаг, и хочешь сделать второй, да вот — последним он будет… Начинает казаться, что можно отскочить в сторону, и оттуда делать «бе-бе-бе! Не достанешь, не достанешь!» Так ведь все равно — достанут. Получится — прятался, время тянул… — повернулся, глянул в глаза ей, — А зачем?
— Ты думаешь — незачем? — тихо спросила Альса.
Я усмехнулся, поворошил ногой мелкие камешки. Лицо Тана увиделось ясней ясного.
«— Главное…»
— Для того, чтобы одержать верх, — я нагнулся, поднял один камешек, — Вовсе не обязательно в живых остаться. Теперь я это понимаю, — и запустил камешком в сторону Кальны.
Пусть я прятался и трусил, но, когда вы меня найдете…
— Это — вызов, да? — вернул меня на тропинку кадакарскую голос Альсарены. — Сорокопут, прикинувшийся сычом, делает вызов кошке?.. Или кошку вызывает… тоже кошка?
Вот черт.
— Не знаю, — я пнул камешек побольше, и он покатился с тропки, пропахав в снегу борозду, — Наверное все-таки… Кошка.
А куда ты денешься от этого, друг? Имя сменить можно, а вот как сменишь память, душу… Кошка ты. Кошка и есть. Чертополох.
— Ладно, — сказал я, — Забудь, что я тебе тут наболтал. Ни к чему это.
А какого черта тогда болтать было? Кто тя за язык-то тянул?
— И еще. На всякий случай… Ты только не обижайся, — глянул на нее и снова отвернулся, — Ты… пореже к нам приходи. Не светись особо. Это тебе не шутки шутить, на фокусы смотреть.