Когда-то я сам служил в армии и знал, что солдаты всегда не прочь перекурить. Потому что во время перекура обязательно кто-нибудь расскажет какую-нибудь весёлую историю. А после нелёгкой работы нет лучше отдыха, чем как следует посмеяться.
И вот я отошёл в сторонку и стал терпеливо ждать.
Отсюда мне было хорошо видно всё, что делалось в парке.
Трое солдат натягивали на катки танка тяжёлую гусеницу.
Двое других протащили небольшие зелёные ящики.
Кто протирал ветошью приборы, кто возился в двигателе, кто, забравшись под танк, орудовал гаечным ключом.
Все были заняты работой.
Так прошёл час, а перекура всё не было.
— Ничего, — сказал я себе.- Уже недолго ждать. Это точно.
Один танк поводил из стороны в сторону стволом пушки, словно прицеливался. На другом танкисты прогревали двигатель. Они раскрывали рты и что-то кричали друг другу, но что, я не слышал — такой стоял грохот.
Я посмотрел на часы. Прошло ещё сорок минут. Перекура всё не было.
«Ну уж теперь-то, — подумал я,- совсем скоро».
Солдаты время от времени скрывались в люках танков, и снова появлялись на броне, и опять исчезали в своих машинах. Руки у всех были черные и лица тоже перепачканы.
Так прошёл ещё час. Я почувствовал, что моё терпение кончается. И тут я увидел сержанта Пирожкова.
Он торопился куда-то с гаечным ключом в одной руке и с промасленной тряпкой — в другой. И лицо у него было озабоченным.
Я поймал его за рукав комбинезона.
— Послушайте, сержант Пирожков, — сказал я, — у вас будет когда-нибудь перекур или нет?
Пирожков засмеялся:
— Так у нас весь экипаж некурящий! Был один курильщик- наводчик наш, — так и тот позавчера бросил!
И добавил серьёзно:
— У нас, у танкистов, ведь как — поработаешь сейчас хорошо, и танк тебя не подведёт на учениях. Поработаешь с прохладцей, и танк тебе тем же отплатит -намучаешься потом. Так что сейчас нам не до перекуров. Приходите вечером в казарму, поговорим.
И сержант Пирожков побежал дальше.
ПРЕПЯТСТВИЕ
Вот какую историю рассказал мне вечером в казарме сержант Пирожков.
— Есть у меня друг-Володя Кукушкин. Во всей роте — да что в роте! — во всём полку считается он лучшим механиком-водителем.
Про него наш командир, лейтенант Громыхалов, всегда говорил:
— Нет такого препятствия, которое не смог бы преодолеть танк, если им управляет рядовой Кукушкин.
А другой наш командир, капитан Дегтярёв, говорил:
— Завяжите Кукушкину глаза, он и с завязанными глазами проведёт танк как по ниточке.
А третий наш командир,. майор Каратыгин, говорил:
— Запустите танк с Кукушкиным в самое что ни на есть непроходимое болото — он и то выберется.
Другой бы человек на месте Володи Кукушкина, наверно, давно возгордился, но наш Володя Кукушкин оставался таким же скромным парнем, каким был, когда прибыл в армию.
И вот однажды приехали к нам гости — комсомольцы с фабрики из соседнего посёлка. Пришли на танкодром, где учатся солдаты водить свои боевые машины.
— Ну, — говорит лейтенант Громыхалов Кукушкину, — доверяем вам исключительно важное дело — показать, на что способны наши танкисты. И чтобы всё было без сучка и задоринки.
— Есть! — говорит Кукушкин. — Без сучка и задоринки!
Надел он, как положено, комбинезон, надел танковый шлем и забрался в свой танк.
Комсомольцы, наши гости, кто на вышке стоит, чтобы виднее было, кто возле вышки, кто через бинокли смотрит, а кто — просто так. И мы все, солдаты, товарищи Кукушкина, стоим тут же.
Вот подал лейтенант по радио команду: «Вперёд!»
Загрохотал танк, выбросил облако сизого дыма и рванулся с места.
Только пыль взвилась из-под гусениц.
И хоть знаем мы, какой отличный водитель наш друг Кукушкин, а всё равно волнуемся — мало ли что бывает.
И вот мчится танк с Кукушкиным всё вперёд и вперёд.
А на танкодроме, надо сказать, каких только препятствий нет! И крутой подъём на гору, и отвесный спуск, и самый настоящий противотанковый ров, и узенький мост — чуть ошибёшься, и всё, застрял.
Только для нашего Кукушкина все эти препятствия не препятствия.
Одно — позади.
Второе — позади.
Третье — позади.
Молодец Кукушкин! Знай, ребята, наших!
Взобрался танк на гору и аккуратненько спустился.
Нырнул в ров и тут же задрал нос к небу — выбирается.
И уже несётся, грохоча, по прямой к мосту.
Лишь пыль клубится над ним.
— Нет такого препятствия, — объясняет нашим гостям лейтенант Громыхалов, — которое не мог бы преодолеть танк, если им управляет…
И вдруг замолчал лейтенант Громыхалов на полуслове.
Что такое?
Мы даже глазам своим не поверили.
Замер танк, остановился как вкопанный.
Что случилось? Никогда такого не бывало. Неужели отказал мотор?
Видим издали — открывается крышка люка и выбирается Кукушкин из танка.
Повозился возле гусеницы и назад-в люк.
Тронулся танк. Но время-то уже потеряно!
Лейтенант от досады даже зажмурился.
— Эх! — говорит. — Надо же, чтобы именно сегодня такое случилось! Подкачал Кукушкин. Опозорился перед нашими гостями!
А танк уже рядом. Откинулась тяжёлая бронированная крышка, и из люка высунулась голова Кукушкина.
— Принимайте, — говорит, — пассажира!
А на ладони у него — видим — свернулся маленький ёжик.
— Чуть под самую гусеницу не угодил, — говорит Кукушкин.-И как только я его заметил!
Вот тебе и препятствие!
НА ТАНКОДРОМЕ
Конечно -вы понимаете — теперь я не мог уехать, не отыскав Кукушкина.
А где же был Кукушкин?
Кукушкин был на танкодроме.
Пока я добирался до танкодрома, стало уже совсем темно. ,
«Эх,-думаю, — опоздал. Кто же будет в такой темноте заниматься?»
Но вижу — возле вышки, у фонаря, стоят танкисты.
А где-то совсем рядом в темноте танк грохочет.
Грохот всё ближе, ближе. Нарастает.
Мне даже не по себе стало. Долго ли танку в такой темноте на человека наскочить? Я, на всякий случай, поближе к фонарю подошёл — чтобы меня виднее было.
И тут из темноты танк вынырнул.
Фары не светятся. Тёмный весь.
Остановился танк. Сразу тихо стало.
Открылся люк, и из него выпрыгнул невысокий солдат.
— Товарищ майор, — докладывает командиру, — рядовой Кукушкин упражнение выполнил!
«Что за чудеса? — думаю. — Я в такой темноте в двух шагах ничего не вижу. Как же он танк водит?»
Наверно, я вслух эти слова произнёс, потому что майор дотронулся до моего локтя и говорит:
— Ну-ка, товарищ корреспондент, забирайтесь в танк! А теперь смотрите.
Взглянул я в смотровой прибор и ахнул! Что такое? Вижу дорогу, залитую зеленоватым светом. И каждый камень вижу. И дерево справа от дороги вижу. И кусты слева темнеют.
Может быть, пока я в танк забирался, луна вышла?
На всякий случай я даже наружу выглянул. Нет, по-прежнему вокруг кромешная тьма. Хоть глаз выколи.
Снова к смотровому прибору приник.
Дорога. Камень. Кусты. Всё видно.
Прямо волшебство какое-то!
— Что? — смеётся майор. — Глазам не верите? Такие у нас теперь приборы есть, что и в темноте видят.
— Да, — говорю. — Здорово. Даже вылезать не хочется.
— А вы и не вылезайте, — говорит майор. — Сейчас мы домой отправляемся. Поедете вместе с нами.
И я поехал в танке, как настоящий танкист.
РАБОТА ИДЕТ НОРМАЛЬНО
— Что я! — сказал Кукушкин, когда мы вернулись в казарму. — Вот у меня есть друг! Степанов его фамилия. Смелый человек. Можно даже сказать, отчаянный.
И я подумал: наверняка мне теперь предстоит искать этого Степанова. И если дальше дело пойдет так же, то мне, пожалуй, еще не скоро удастся вернуться в редакцию.
— В прошлом году тут, недалеко от нас, километров за пятьдесят, обнаружили минное поле. Старое минное поле, ещё от войны осталось. Сотни мин, говорят, там были. И вот сапёры наши поехали разминировать это поле. А вместе с сапёрами должны были отправиться и танкисты — самые опытные механики-водители…
— Зачем же танкисты? — удивился я.
— Как зачем? Помогать сапёрам. Это раньше танк боялся каждой мины. А теперь нет. Теперь впереди танка катится специальное приспособление — трал. Идёт такой танк, медленно идёт и утюжит тралом поле. Вот мины и взрываются.
«А это опасно?» — хотел спросить я, но не спросил. Конечно, я и сам понимал, что опасно. Недаром говорят, что сапёр ошибается только один раз в жизни.
— Подумали, подумали наши командиры и послали Степанова. Собрался он, взял свой вещмешок и уехал. Уехал, и нет от него писем. Пять дней, прошло, десять дней — ничего нет. Я уже переживать начал -мало ли что может случиться. С минами шутки плохи. Наконец почтальон приносит письмо. Разрываю конверт, тороплюсь, волнуюсь. Читаю. Да вот, хотите, сами почитайте — сохранилось у меня это письмо.
Кукушкин порылся в тумбочке и протянул мне письмо. Это был помятый тетрадный листок в клеточку, от него пахло соляркой и бензином.
«Володя, привет!-прочёл я.- Пашет тебе твой друг и однополчанин Николай Степанов. Вот уже десятый день, как я на новом месте. Живу хорошо, только комары донимают, здесь их тысячи. Обязательно пришли мазь от комаров. А в остальном работа идёт нормально. Больше писать нечего. Привет всем ребятам.
Николай».
— Я, когда получил это письмо, — сказал Кукушкин,- грешным делом подумал: а может, и правда, там не так опасно. И только потом, когда уже вернулись сапёры, рассказали мне: дважды танк Степанова нарывался на мины с коварным секретом, дважды Степанов был на волосок от смерти. Вот тебе и мазь от комаров!
Я бережно сложил тетрадный листок и отдал Кукушкину.
Я представил себе, как медленно-медленно движется танк Степанова по минному полю, как впереди с грохотом рвутся мины и, свистя, летят осколки, и срезают ветви деревьев, и щёлкают по броне…