– А если в ее случае насилие было не только психологическим? А если он оказывал и физическое воздействие?
Стэндлинг скрестил руки на груди и склонил голову.
– А поподробнее можно?
Он быстро взглянул в дальнюю часть кафе. Я тоже повернула голову. Дверь в туалет все еще оставалась закрыта.
– Она всегда ходила в одежде с длинными рукавами и в брюках или легинсах, даже в жару. Возможно, у нее на руках и ногах были синяки, и она их прятала.
– Вы сами их не видели? Например, на лице?
– Он был слишком умен, чтобы оставлять следы на лице. Я наткнулась на несколько окровавленных салфеток в корзине для мусора, а также на шарфик с пятнами, похожими на кровь. Я забрала его с собой и нашла вчера вечером. Я думала, что потеряла его, но он лежал в коробке у меня под кроватью вместе с… Короче, вот он.
Я достала кусок серой ткани из кармана куртки и протянула ему через стол. Он взял его с некоторой неохотой.
– Наверное, я смогу договориться об экспертизе. Хотя не уверен, что нам это что-то даст. Даже если это кровь, она могла идти из носа. – Его губы вдруг растянулись в улыбке. – Привет. Все в порядке?
Эйлса снова оказалась на банкетке рядом со мной.
– Что это у вас? Что она вам дала? – спросила Эйлса.
Я положила руку ей на предплечье и не убирала, хотя она и пыталась ее стряхнуть.
– Это заляпанный кровью шарфик. Я нашла его в твоем доме, а теперь отдала мистеру Стэндлингу.
– Когда вы забрали его из моего дома?
Я не знала, как дать ей понять, что действую в ее интересах. Вместо этого я улыбнулась Стэндлингу.
– Очень давно.
На мгновение выражение лица Эйлсы изменилось, и она показалась мне совсем беззащитной, но потом она посмотрела на меня с упреком.
– Верити, в чем дело? Я думала, что это уже в прошлом. – Она повернулась к Стэндлингу и заявила: – Вы же знаете, что она сумасшедшая.
Я попыталась отшутиться, но Стэндлинг все равно встал – ему нужно было на следующую встречу. Когда мы дошли до входа в метро, я задумалась, останется ли он стоять рядом с нами на эскалаторе, но он помчался вниз. В метро Эйлса почувствовала слабость, поэтому, когда мы вышли на нашей станции, я решила подождать автобус. Я не была уверена, сможет ли она идти в горку до нашей улицы.
Глава 9
Один металлический складной садовый стул.
Один утюг с паром от Russell Hobbs, шнур порван.
Пять меламиновых тарелок с изображением подсолнухов.
Один детский оловянный глобус, ржавый и с трещиной на Германии, но еще годный к использованию.
Gallimaufry, сущ. – беспорядочное, неоднородное скопление чего-либо, всякая всячина, странная мешанина.
С обеда в пабе прошло десять дней, и за это время Эйлсу я ни разу не видела. Вначале я не беспокоилась. Мне было чем себя занять, например, правкой словарных статей – angry, angst и т. д. Комментарии от редактора оказались необычно сварливыми: «Устаревшие выражения и обороты»; «Нужно из 1838 года»; «Три ошибки! Так не пойдет, Верити!». С тех пор, как в соседний дом переехали Тилсоны, моя концентрация ослабла. Мне требовалось больше работать.
В первую неделю после того обеда я не занималась с Максом – после уроков он участвовал в матчах по регби, поэтому я не видела никого из них еще неделю, пока Мелисса не открыла мне дверь в следующую среду.
– Привет! – радостно поздоровалась она. На ней была школьная форма, серая юбка едва прикрывала попу, а черные колготки были все в затяжках. – Как поживаете?
– Спасибо, хорошо, – ответила я, вглядываясь в ее лицо. Она только что выщипывала брови, кожа над веками покраснела. Она была очень похожа на Эйлсу: те же золотисто-карие глаза, та же треугольная форма лица с острым подбородком. – Мама дома?
– Нет.
– Поехала закупать продукты?
– Может быть.
– Или еще на одно собеседование?
– Точно не знаю.
– С ней все в порядке, Мелисса?
– Да, все в порядке, – ответила она фальшиво-жизнерадостным тоном, к которому я уже начала относиться с недоверием.
Девочка помедлила, покусывала большой палец, словно хотела меня о чем-то спросить. Наконец решилась.
– Верити, я хотела поинтересоваться. Я сейчас делаю проект для моего выпускного экзамена по искусству, он называется «Мечты и реальность». Я нарисовала силуэт головы и хотела вклеить в него разные газетные вырезки – о глобальном потеплении и все в таком роде. Мама сказала, что я могу вас попросить…
Я ждала, но она больше ничего не сказала.
– Конечно, – кивнула я.
– Просто мне нужно много газет – заголовки, фотографии, тексты, набранные разным шрифтом. Я знаю, что у вас на крыльце стоят пластиковые ящики со старыми журналами. Они вам еще нужны? Я просто подумала…
Я осторожно принялась расстегивать куртку, пуговицу за пуговицей, словно собиралась ее снять, но на самом деле не собиралась.
– Если они вам не нужны, если вы собирались их просто выкинуть…
На столе в прихожей неровной стопкой лежало вся сегодняшняя почта: пара счетов и несколько рекламных листовок и буклетов. Я вытащила один из них – реклама клининговой службы, которая убирала «все сверху донизу». Я положила листок обратно на стол, рядом с рекламой пиццерии и брошюрой со специальными предложениями супермаркета Lidl.
– Я бы рада тебе помочь, Мелисса, – сказала я. – Но они мне могут еще самой понадобиться, поэтому не уверена, что могу отдать их тебе прямо сегодня.
– Ладно.
Я убрала пальцы со столика.
– Мне нужно немного времени, чтобы их разобрать.
– Супер! – произнесла она с некоторым сомнением в голосе.
Я кивнула, а Мелисса отправилась наверх.
В кухне, как и всегда, было безукоризненно чисто. Я не заметила никаких признаков ужина. Оглядываясь назад, я думаю, что это было странно. И денег она мне не оставила, но об этом Эйлса часто забывала. На террасе стояли два больших мешка с компостом и черный пластиковый поддон с какими-то травами. Похоже, Эйлса пересаживала их в грунт – один из мешков стоял открытым, и я заметила рассыпанную землю на каменных плитах.
Макс сидел на полу. Он вытряхнул все из школьного рюкзака и рылся в учебниках. Несколько разлинованных страниц валялись отдельно.
– Я потерял домашнее задание по математике, – сообщил он.
– Тебе оно нужно прямо сейчас? В эту минуту?
– Его нужно сделать сейчас. Я уже должен был его сдать. Я не смог с ним справиться вчера и сегодня собирался попросить учительницу мне помочь, но забыл. А теперь я не могу его найти. А, вот оно.
Он подхватил один из мятых листков, положил его на стол и попытался разгладить.
– Вы можете мне помочь? Надо решить уравнения.
– Боюсь, что математика не моя сильная сторона, – призналась я.
– А если погуглить, как делает мама? Или зайти на BBC Bitesize[27]? Мама сказала, что будет дома и поможет мне, но ее нет.
– Я пришла, чтобы заниматься с тобой английским, – ответила я. – Я уже готова к уроку.
Я достала листок бумаги из своей сумки. Я напечатала на нем: «Напряжение в комнате нарастало. Она переводила взгляд с одного лица на другое, и видела, что все они ничего не выражают. Они ей не верили. Они не хотели слушать ее версию событий».
– Я хочу, чтобы ты продолжил этот рассказ. – Я положила свой листок на листок с домашним заданием по математике. – Используй описание чувств и самые длинные слова, которые ты только можешь придумать.
Макс попытался оттолкнуть листок.
– Мне надо закончить с математикой.
В глазах у него стояло беспокойство. Ни нижней губе я заметила порез.
Теперь я жалею, что не была с ним более мягкой, но беспокойство из-за Эйлсы сделало меня раздражительной, и поэтому я сказала ему, что мне платят за английский, а математику он может сделать после моего ухода. Занятие прошло не очень, и без пяти шесть я стала убирать свои бумаги в сумку. Макс исправлял орфографические ошибки – повторно писал слова, когда во входной двери повернулся ключ. Макс отреагировал первым – как собака, уловил мельчайшие различия в звуках одних и тех же действий, выполняемых разными люди. Какие? Немного более сильный нажим – руки Тома всегда казались мне довольно неловкими, но не такой резкий, как у Эйлсы, толчок…
– Он чего-то рано.
Макс бесшумно соскользнул со стула и принялся запихивать разбросанные учебники и листки назад в рюкзак. Я обнаружила, что тоже навожу порядок на столе. Свои бумаги я уже успела убрать в сумку, потом выровняла одинаковые деревянные баночки с перцем и солью – на донышке одной все еще оставался ценник.
– О! – Том появился в арочном проеме и обвел взглядом кухню. Он подстригся и недавно выбритый кусок шеи получился бледным. Он поставил портфель на пол. – La Verité[28]. Могу сказать, что выглядите вы очень по-весеннему.
Наверно, он имел в виду цвет моего пиджака, желтого, как примулы. Пиджак несколько дней висел на ограждении детской площадки, и через три дня я решила, что он ничейный.
– Спасибо, – поблагодарила я, провела рукой по столу и встала.
– Ты куда? – спросил Том, когда Макс попытался проскользнуть мимо него. – Не хочешь обнять своего старика?
Макс очень быстро ткнулся лицом в пуговицы отцовской белой рубашки.
– Я через минуту проверю математику, как только договорю с Верити. Надеюсь, что ты, наконец, ее сделал.
Макс проскользнул у него под рукой, пробормотав под нос что-то вроде «Нет, черт побери». Его шаги по лестнице были быстрыми и легкими. Это было паническое бегство – я слышала, как рука скользит по перилам, глухой стук, когда он перепрыгнул последние две ступеньки.
Том напрягся, и я поняла, что он услышал слова Макса. Он повернулся ко мне:
– Сегодня без собаки?
Я знала, что надо мной смеются, но было трудно определить, как именно. Поэтому сказала: