[47] и вылила часть в салат. Но когда я поставила миску перед Эйлсой, она принюхалась и спросила:
– Что вы использовали? Я же имела в виду домашнюю заправку. Она стояла там же на столике сбоку. – Она пододвинула миску в центр стола. – Простите!
Я вернулась на свое место. Мне стало жарче, чем раньше, бюстгальтер прилипал к телу, на лбу выступила испарина.
Через несколько минут Эйлса заявила, что, раз дети поели, мы можем «втиснуть» еще одно занятие. Ферг сопротивлялся – «Только не это!» – а Роза, выпившая несколько бокалов вина, не стала его заставлять. Но, к моему удовольствию, Макс был счастлив проводить нас с Моди до хлева.
Он подхватил палку и лупил ею по высокой траве, когда мы спускались по ступеням.
– Что угодно, только не сидеть больше за этим столом. Такая скука!
– И такая жара, да? Жалко, что Ферг не пошел.
– А мне не жалко. Лучше без него.
У меня в комнате было душно, и я так и не прибралась. Оставила валяться в беспорядке несколько вещей, а Моди нашла половую тряпку и разорвала ее на части. Я собрала одежду, выбросила куски синей ткани, оставшиеся от тряпки. Макс сидел за столом.
– Можно поиграть в ту игру, где мы составляем длинные слова, – сказал он.
– Или, может, прогуляемся?
Я надела на Моди ошейник, пристегнула поводок, и мы вышли из хлева: свернули направо, прошли через задний двор и по узкой тропинке вышли к ручью. Думаю, что это был приток той реки, вдоль которой мы гуляли с Эйлсой. Это был неглубокий каменистый ручей с неровными берегами, скрытый в тени высоких деревьев. Мы шли вдоль него пока не набрели на несколько камней, лежавших в русле, и, осторожно ступая по ним, перебрались на другой берег. Пару минут мы стояли на залитой солнцем поляне. До нас долетали звуки из дома: гул голосов, стук мячей на теннисном корте, визг Беа, плеск воды. Жужжали насекомые. Быстро пронеслась стрекоза.
– Я больше не буду играть в World of Warcraft, – сообщил Макс. – Папа говорит, что у меня мозг загнивает от этой игры.
– О боже! И ты тоже так думаешь?
– Я не знаю.
Вдали послышался шум трактора.
– Наверное, стоит играть поменьше, если это порадует твоего отца, – сказала я.
Макс подобрал палку и со свистом обрушил ее на цветки бутеня.
– Что бы я ни делал, его это не радует, – заявил Макс. – Я и сам ему не нравлюсь.
Тон его был непринужденным. Звучи он более расстроенно, я бы получше обдумала ответ. Но моя голова все еще была переполнена событиями прошлой ночи.
– Твой отец не ценит то, что имеет, – сказала я. Макс посмотрел на меня – и я увидела мольбу в его глазах, но опять упустила свой шанс. – Я тебя ценю, – продолжала я. – А я не член семьи, так что это в два раза важнее. – Потом я сменила тему. – Бутень клубненосный внешне очень похож на болиголов.
Макс пошел вверх по заросшей тропинке, и я последовала за ним. Ежевика, высокая трава, большие цветочные головки царапали голые ноги Макса. Мы свернули налево – тропинка шла по полю, потом вверх через заросли колючего кустарника к единственному дереву на пригорке. Я пыталась придумать какое-нибудь задание, так что мы сочинили рассказ про спаниеля, который сбежал из дома, где к нему плохо относились, и стал жить с лисами в лесу. Мы должны были по очереди придумать предложение, но Макс взял инициативу в свои руки. Спаниель оказался в стае гончих, охотившихся на одну из лис, с которой он подружился. Я сейчас уже не помню подробностей – хотя даже набрала этот текст на компьютере, когда вернулась в Лондон, – но рассказ был полон чувственных и эмоциональных деталей. Основной конфликт – между возбуждением собаки, участвующей в погоне, ее инстинктом убивать, и эмоциональной связью с добычей – был проработан с настоящим вдохновением. При мысли об этом рассказе у меня по спине пробегают мурашки.
– Блестяще, – похвалила я.
– А какой будет конец?
– Не знаю. Может, тебе удастся как-то вернуться к началу.
– Вроде как спаниель ведет лис в тот дом, где его били, и мстит?
– Мне нравятся истории о мести, – рассмеялась я.
Макс остановился.
– У меня получилась настоящая история, да?
– Именно!
– Ух ты!
– Моя работа здесь закончена, – объявила я.
Вернувшись, мы застали Мелиссу и Беа в кухне. Работала посудомоечная машина, а сушка возле раковины была заполнена шаткой грудой перевернутых вверх дном тарелок. Мелисса сообщила нам, что Роза, Гэри и их дети уехали, а «мама с мужиком» играют в теннис. Далила пошла в комнату отдохнуть, а «остальные» у бассейна.
Я налила воды для Моди, и собака принялась жадно пить. Беа наклонилась, чтобы ее погладить, и спросила, можно ли ей прогуляться с Моди по саду.
Я согласилась. Хотя не следовало. В итоге я осталась страдать от безделья и жары. Будь у меня в руке поводок Моди, я бы туда не пошла. И так было бы лучше. Когда дом был полон людей, а потом часть разъехалась, трудно приспособиться к изменениям. Мне было любопытно посмотреть бассейн. Но сперва мне стоило бы пересчитать всех гостей…
Терраса огибала дом, и у дальнего ее конца, за углом здания, обустроили квадратную лужайку с каменными плитами в центре. За ней возвышался ряд невысоких деревьев, их густые кроны были подстрижены в форме шара, а между ними – калитка из кованого железа, украшенная сердечками и листочками.
Калитка была прикрыта, я толкнула ее, но она поддавалась с трудом – нижний край цеплялся за землю и траву. В результате я приложила слишком большое усилие, и, преодолев сопротивление, она отлетела прямо в дерево. Так что теперь мне пришлось высвобождать ее из веток и листвы. Листья были тонкими, темными и остроконечными. Форма их показалась мне знакомой, но я не сразу смогла вспомнить, как называется это дерево, хотя у меня было смутное ощущение, что оно ядовитое. По какой-то причине я ассоциировала его со смертью.
Сперва я заметила бассейн и только потом все остальное. Он был продолговатой формы, вода доходила до краев – зеленая и мутная. По моим представлениям, бассейн должен выглядеть несколько иначе. Уж если вы тратите деньги и усилия, стоит убедиться, что вода будет правильного голубого цвета: цвета рубашек Aertex[48], меламиновых тарелок для пикника, летних платьев 1950-х годов и ставней французских домов. А не эта унылая серая школьная форма.
К этому времени дня бо́льшая часть бассейна и половина зоны отдыха находились в тени, так что все лежаки передвинули на одну сторону. Следы отдыхавшей компании: брошенные полотенца, лиф от купальника, лежавший на земле словно змея, бутылка из-под вина, пустые стаканчики, засунутые в горшки с лавандой, ведерко с тающим мороженым.
Но осталось всего два человека, и они оба уставились на меня.
– Добрый день, Верити, – поздоровался Том.
Он сидел на краю одного из лежаков, спиной ко мне, неловко повернув голову. На нем были только плавки, и я увидела верх его межъягодичной складки.
– Привет, – кивнула Пиппа. – Как дела?
Она лежала на соседнем лежаке всего в нескольких сантиметрах от Тома. У нее были обнаженные плечи и бледные длинные ноги. Она едва шевельнулась.
Я могла бы повернуться и уйти через ту же калитку. Инстинктивное желание – спасаться бегством. Но поступив так, я бы усугубила интимность происходящего. Я им помешала. В этом я не сомневалась. Увидев меня, они замолчали, и я осознала, что разговаривали они тихими голосами о чем-то личном. Уголком глаза я видела блеск воды, бездонные глубины. За бассейном рос еще ряд смертоносных деревьев. Сонная оса ползла по мороженому. Но Пиппа заговорила со мной, и у меня не было выбора, кроме как сделать шаг вперед. Том поднялся на ноги, и только тогда я смогла рассмотреть женщину: лямка малинового купальника опущена, она кормила ребенка.
Том сделал два шага к бассейну и с легким всплеском, практически беззвучным дрожанием воды, соскользнул в него. Потом над водой появилась его голова, он подплыл к бортику и положил подбородок на скрещенные руки, глядя на Пиппу.
Я понятия не имела, что мне делать. Шла медленно, словно вышла подышать и случайно сюда забрела. Я вздохнула, пытаясь показать, что мне нравится вид, нравится день. Я старалась не смотреть на Пиппу, но чувствовала, что ее лицо поднято вверх, и была уверена, что она смотрит на меня.
– Вот, пожалуйста, – сказала она. – Тут еще несколько.
Осторожно спустив правую ногу с лежака, она ступней вытолкнула что-то из-под него. Затем, продолжая держать ребенка на сгибе локтя, запустила под лежак свободную руку. Ее волосы соскользнули на один бок, обнажив длинную белую шею, а она все пыталась дотянуться до миски, засунутой слишком далеко.
– Да, конечно, – сказала я, быстро подходя к ней. – Я отнесу все это в кухню.
– О, правда? Спасибо огромное. Вы так любезны! – Она была так довольна собой за доброе отношение к прислуге. Ее рука продолжала ощупывать пустое пространство, как вдруг она вскрикнула. Ее тело резко наклонилось вперед, ребенок оторвался от груди. – Ой! Ой!
– Что, что? – Том вылез из бассейна.
– Идиот! Как раз когда я… – Она вроде начала смеяться, но потом ее лицо исказила мука. – Вообще-то… Ой!
Пиппа встала, размахивая рукой, то подносила ее ко рту, то отводила в сторону, взволнованно переступала с ноги на ногу. В другой руке она все еще держала ребенка, но не прижимала к себе, и он начал издавать тихие сердитые крики, запрокинув голову.
Теперь Том стоял рядом с ней.
– С тобой все в порядке?
Пиппа внимательно смотрела на кожу между большим и указательным пальцами.
– Меня укусили. Черт, это была оса или пчела? У меня аллергия.
– Я не знаю.
Его мокрые плавки прилипли к ягодицам. Эластичный пояс оставил красные следы на коже.
– Мне нужен шприц с адреналином, – сказала Пиппа с ноткой истерики в голосе. – Он у меня в сумке. Где моя сумка? Рики!!!
– Может здесь? – Том заглянул под лежак. – Нет. Где она?