Ранней осенью 1920 года Осип Мандельштам попал из врангелевского Крыма в Батуми. Подробности его пребывания в меньшевистской тюрьме описаны в его собственных очерках1. А о том, как Тициан Табидзе и Николо Мицишвили хлопотали за него перед батумским генерал-губернатором, рассказано в мемуарной «Эпопее» Николо Мицишвили2.
12 сентября 1920 года тбилисская газета «Слово» сообщала: «Прибыл из Феодосии поэт Ос. Мандельштам. Вследствие недоразумений с визой О.Мандельштам некоторое время находился под арестом»3. После выхода на свободу Мандельштам обнаружил в Батуми некоторых из своих знакомых по довоенному Петербургу. Во-первых, Илью Михайловича Зданевича, который в 1913–1914 годах активно участвовал в футуристических выступлениях (в ту пору он, впрочем, называл себя «всеком»). С Мандельштамом он был знаком по «Бродячей собаке», где оба они были завсегдатаями. В стихотворении Владимира Пяста, перечисляющем поэтов, постоянно выступавших в этом подвале, наряду с Маяковским, Хлебниковым, Мандельштамом, А.Н. Толстым назван и Илья Зданевич: «Бесконечно-приязненный всек»4.
Вторым давним знакомцем был Николай Васильевич Макридин (1882–1942), инженер путей сообщения, потом инженер-мелиоратор, антропософ, знакомец Андрея Белого5. Он занимался литературной работой, готовил неосуществившиеся издания Н. Языкова и Д. Веневитинова, выступал с лекциями о литературе (в Батуми он делал доклады о Льве Толстом, о футуристах, о пролетарском искусстве6). В конце 1911 года он стал членом петербургского Цеха поэтов, точнее сказать, одним из самых первых его членов, наряду с Мандельштамом, Анной Ахматовой, Михаилом Лозинским и другими. Привлек его в этот замкнутый и высокотребовательный поэтический кружок, по-видимому, Сергей Городецкий, который писал Корнею Чуковскому в 1921 году: «Поэт Макридин, передающий Вам это письмо, мой петербургский цеховой, забатумевший здесь»7. Впоследствии Ахматова вспоминала о Городецком: «Потоки клеветы, которую извергало это чудовище на обоих погибших товарищей (Гумилева и Мандельштама), не имеют себе равных (Ташкент, эвакуация). Покойный Макридин, человек сериозный и порядочный, нахлебавшись этого пойла, с ужасом спросил меня: “Уж не он ли их обоих погубил? – или он совсем сумасшедший”»8.
В Батумском ОДИ (Обществе деятелей искусства), вероятно, по инициативе Макридина, 19 сентября 1920 года был проведен вечер Мандельштама. В этот день в газете появилась заметка о петроградском поэте:
…Это имя всегда с любопытством встречал на страницах журналов искатель прекрасного, а в предреволюционные годы оно приобрело широкую известность в публике обеих северных столиц. Мандельштам – весь форма и мысль, сгущенная до плотности бронзы. Свод – тяжесть, победившая самое себя, – служит эмблемой его творчества. Недаром последняя книга его называется «Камень». Стиль его стар, как пирамида. От спекулянтской (на Бога и на революцию) поэзии наших дней он тянется, минуя символизм с его «la musique avant toutes chose»9, к архитектурности и простоте, к «Анчару» Пушкина. И еще дальше: к тому египетскому каменотесу, который выбирал для своих статуй непременно самый твердый материал, чтобы, не нарушая его глыбкости, придать ему то сильные, то нежные, но всегда простые формы. Таков Мандельштам. В наши дни, когда души вброшены в тигель революции более разрушительной, чем думают сами ее деятели, тугоплавкие образы Мандельштама неизменно успокоительны. Они за порогом аполлонической красоты10.
Отчет о вечере появился в «Батумской жизни». Он был подписан «В.З.». Несомненно, это инициалы жившего тогда в Батуми поэта В. Зданевича, стихи которого напечатаны в вышедшем в том же году в Батуми альманахе «Кривой Арлекин» (альманах двуязычный, грузинско-русский). Вот как проходил вечер:
…Вступительное слово И. Зданевича представляло собою «поп multa sed multum»11. Поэзия О. Мандельштама, одного из лучших представителей петербургской поэтической школы акмеистов, прежде всего обращает внимание своей музыкальностью. Природа музыкальности лежит в долготе звука, которой так мастерски оперирует поэт в своих стихах. Внимание поэта покоится исключительно на гласных – согласные в пренебрежении. Отсюда, заключает И. Зданевич, поэтическая концепция О. Мандельштама уподобляется геометрическим построениям, абстрактность которых также совпадает с содержанием его поэзии.
Н.В. Макридин в своем несколько затянувшемся слове поделился с публикой своими мыслями о той школе, к которой принадлежит поэт, и привел длинный ряд деталей из стихов О. Мандельштама, которые, по мнению докладчика, характерны для поэта.
Поэт О. Мандельштам выступил с чтением своих стихов в двух отделениях. В первом он читал стихи, вошедшие в его книгу «Камень» (Петроград, 1916), а во втором позднейшие стихи. Читка стихов у поэта очень своеобразна. Когда поэт читает, он отдается только мерности, только ритму. Точно далькрозовское упражнение. И логические ударения, и значимость слов, и словесная инструментовка стиха – все приносится в жертву ритму. В этом, правда, своеобразие, но и значительная потеря красот собственной поэзии.
Переполненная аудитория студии очень внимательно слушала поэта и наградила его аплодисментами12.
Замечания Ильи Зданевича крайне любопытны. Они опираются на некоторые строки Мандельштама (например, «Есть иволги в лесах, и гласных долгота – / В тонических стихах единственная мера», 1911) и на впечатления от его авторской читки, для которой, по замечанию исследователя поэтической декламации С.И. Бернштейна, было характерно «мелодическое раскачивание гласных звуков»13. Независимо от Ильи Зданевича тот же тезис выдвинул спустя два года Борис Эйхенбаум, писавший, что у Ахматовой и Мандельштама, в отличие от символистов, «внимание перешло от согласных к гласным»14.
Из Батуми Мандельштам направился в Тбилиси, где встретился с Ильей Эренбургом, который рассказал об их совместных тбилисских днях в книге «Люди, годы, жизнь». 26 сентября в консерватории состоялся вечер, на котором Эренбург читал доклад «Искусство и новая эра» и свои стихи, Мандельштам – стихи из «Камня» и позднейшие, а петроградский актер Н.Н. Ходотов читал стихи обоих поэтов15.
Из Тбилиси через Москву Мандельштам вернулся в свой город, «знакомый до слез», где 21 октября публично читал те же стихи, что в Батуми и Тбилиси. Александр Блок, слушавший это чтение, записал в дневнике: «Постепенно привыкаешь, жидочек прячется, виден артист». «Человек-артист» было в языке Блока одной из высших похвал.
Впервые: Осип Мандельштам в Батуми в 1920 году // Сохрани мою речь: Зап. Мандельштамовского о-ва. М. 2000. Вып. 3. Ч. 2. С. 147–150. С примечанием редакции: «Настоящая заметка продолжает и развивает тему, связанную с пребыванием О. Мандельштама в Грузии в 1920 году (см. также: Нерлер П. «Из Крыма пустился в Грузию…» // Литературная Грузия. 1987. № 9. С. 197–203; Парнис А. Заметки о пребывании Мандельштама в Грузии в 1921 году // L’Avangardia a Tiflis. Venezia, 1982. P. 211–227)».
Комментарии
В одном из них он толи не сделал оговорки, то ли был введен в заблуждение, и как следствие эпизод со стихами поэта (пятигорского до революции, болгарского в эмиграции) Николая Мазуркевича был отнесен на счет его однофамильца Владимира (Тименчик Р. Из комментариев к мандельштамовским текстам // Пятые Тыняновские чтения. Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига. 1990. С. 130), и в момент, когда пишутся эти строки, украшает статью в Википедии об авторе слов «Дышала ночь восторгом сладострастья…» (к вопросу о ненадежности интернетовской эрудиции). Напомним этот эпизод из очерка «Возвращение»:
Человек с иконописным интеллигентным лицом и патриархальной длинной козлиной бородой усадил меня в кресло, прогнал часового лаконическим «Пошел вон» и тотчас, протягивая мне какую-то тетрадку, заговорил: «Ради Бога, что вы думаете об этом произведении, этот человек нас буквально компрометирует». Тетрадка оказалась альбомом стихотворений поэта Мазуркевича, посвященных грузинским меньшевистским правителям. Каждое начиналось приблизительно так:
О ты, великий Чиквишвили!
О ты, Жордания, надежда всего мира…
«Скажите, – продолжал Чиквишвили, – неужели он у вас считается хорошим поэтом? Ведь он получил Суриковскую премию…».
Мицишвили Н. Пережитое. Стихотворения. Новеллы. Воспоминания (Пер. с грузинского). Тбилиси, 1963. С. 161–165.
Слово (Тифлис). 12 сентября.
Пяст Вл. Встречи. М., 1929. С. 262. Илья Михайлович Зданевич (1894–1975) – поэт, прозаик, теоретик искусства, выступал с докладами в «Бродячей собаке». См. изложение одного из них: «Всечество, не признавая футуристов как ничтожно подчиненных земле, проповедует полное освобождение от земли. Для этого необходимо уничтожить постоянство человеческой натуры, возвести в идеал измену, неискренность и даже обезличить человека.
– Мы – хамелеоны! – гордо заявляет докладчик. – Отъявленные негодяи – идейные наши отцы, и проститутки – наши идейные матери. Мы, гордые и сильные, хотим освободить человека от власти земли, что значит – освободить его от самого себя. Это последнее необходимое условие торжества идеи «всечества», а чтобы освободиться от себя – необходимо прежде всего уничтожить человеческое лицо, одно из противных пятен человеческого существа.
И вот, первое, что убивает лицо, это – его раскраска, изменение его природных черт, уничтожение его природной индивидуальности.
Но при чем же здесь искусство, спросят меня! – восклицает тот же докладчик. И спешит ответить. – А вот при чем: мы – великие мастера жизни. Жизнь же должна всецело идти на алтарь искусства. Творя, мы не можем принять жизнь, как она есть: ее необходимо декорировать, а поэтому прежде всего нужно начать с декорирования нашего лица, ибо оно противно в своем постоянстве и в определенности раз навсегда положенных природой черт и индивидуальных особенностей.
В заключение докладчик с ловкостью специалиста цирковых фортелей «раскрасил» свое лицо черной краской» (Петербургский курьер. 1914. 11 апреля). Мандельштам был объявлен участником диспута о Н.С.Гончаровой в училище Св. Петра на Конюшенной после доклада И.М. Зданевича «Упразднение футуризма и всечество» (День. 1914. 31 марта).
О нем см. примечания М.В. Безродного и Р.Д. Тименчика к публикации воспоминаний Г.А. Тотса (Литературное обозрение. 1988. № 11. С. 112); Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. Публ., вступ. статья и комментарии А.В. Лаврова и Джона Мальмстада. СПб., 1998. С. 481, 509; справку М.Д. Эльзона: Сотрудники Российской национальной библиотеки – деятели науки и культуры. Биографический словарь. Т. 2. СПб., 1999. С. 419–420. Участник философского кружка А.А. Мейера (Молодая гвардия. 1994 № 3. С. 152). Делал доклад «О символизме Блока» в кружке А. Блока (Записки Передвижного театра. 1923. № 59. С. 6). По сообщению П. Нерлера, погиб в авиакатастрофе.
См.: Макридин Н. О пролетарском искусстве // Искусство (Баку). 1921. № 2/3. С. 33–37.
ОР РГБ. Ф. 620.
Ахматова А. Requiem / Сост. Р.Д. Тименчика при участии К.М. Поливанова. М., 1989. С. 146. О последних встречах Гумилева с Макридиным имеется запись П.Н. Лукницкого слов Ахматовой о поездке Гумилева в Крым в 1921 г.: «Оттуда вывез собой, собственно, спас от смерти (какая-то перестрелка), инженера Макридина, он был в Цехе Поэтов…» (Лукницкая В. Николай Гумилев. Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукницких. Л., 1990. С. 255). На его квартире в Батуми останавливались Мандельштамы в 1921 году (Мандельштам Н. Вторая книга. М., 1990. С. 166, 519).
«Музыка прежде всего» (франц.) – цитата из стихотворения Поля Верлена «Искусство поэзии».
Эхо Батума. 1920. 10 сентября. Заметка подписана «'Ъ».
«Немногое, но о многом» (лат.).
Батумская жизнь. 1920. 18 сентября.
Бернштейн С.И. Голос Блока // Блоковский сборник. Вып. 2. Тарту, 1972. С. 109, 495.
Эйхенбаум Б. О поэзии. Л., 1969. С. 120.
Слово. 1920. 24 сентября. В театральной студии, руководимой Н.Н. Ходотовым в Тбилиси, Мандельштам провел занятие с актерами (см.: Ходотов Н.Н. Близкое – далекое. Л.; М., 1962. С. 207).