Никто не будет поддерживать большого одинокого кита.
Мать была полностью опустошена, лишена смысла действовать, медленно, неосознанно плывя в бесконечно холодном, жестоком своде правил океанской жизни.
У Эми ещё два месяца были кошмары на китовой почве.
Она поперхнулась чаем:
— Давайте просто предположим, в теории, что за этими плохими делами что-то кроется дополнительно. Какова его цель?
Я пожал плечами.
— Может, в самом деле, та, о которой он сразу заявил. Жрать, размножаться. Или всё сразу.
Джон вставил свои пять копеек:
— А ещё он продолжал таскать хозяинову еду в пруд, который, по совместительству, является «пастью» шахты. Так что, как эксперт по таким делам, ответственно заявляю, что то, что он пытается накормить и размножить — находится в глубине угольных раскопок.
Я спросил у Эми:
— Ты уверена, что не видела ничего такого, когда там была?
— Ну, краем глаза видела гигантскую змеюку с мильёном глаз и тыщей жопок, но я не думаю, что это прямо достопримечательность, поэтому опустила эту подробность.
— Пошутила, молодец. Ощутимо не помогаешь.
Джон спросил:
— Ещё раз, с самого начала. Как тебе удалось убежать?
— У меня был шокер, ты дал его мне. Я подождала, пока та штука, притворявшаяся Дейвом, не отвлечется на что-либо более важное, и ткнула его парой сотен вольт. Прям в член. Тыкала, пока рука не устала. Затем схватила девочку, и мы взобрались на холм. Оно не пыталось за нами увязаться.
Почему она продолжает врать?
Джон сказал:
— Может, оно специально тебя упустило?
— Вы, ребят, похоже даже на мгновение не можете допустить мысль, что я справилась без вашей помощи.
Я:
— Да ладно, блин, мы не на это намекаем. Я не могу отделаться от ощущения того, что всё, что мы проделали — это всё ещё его игра. Всё идёт так, как он спланировал.
— Так или иначе, — сказал Джон — ты знаешь краем сознания, точно подозреваешь, что нам придётся вернуться в эту чёртову шахту.
— Если только не, — ответил я — оно не хочет этого всей душой. Тогда получится, что мы вскроем очередной Ящик Пандоры.
— Нет, ну такая-то порнуха точно есть.
— И сколько у нас времени есть до момента, когда Тед обратится к федералам с его версией произошедшего?
— Если нам повезёт, то он окажется умным парнем, и сначала соберёт больше фактов. Если нет — он прямо сейчас в участке. Если нам перешла дорогу стая чёрных котов — то он вообще к ним не пойдёт.
— А чё это коты… а, ну точно. Значит, что он уже чистит ствол и сыпет порох для того, чтоб пришить нас на волне желания подать месть на блюдечке и с перцем лично. В общем, нам нужно срочно понять, что происходит, до тех пор, пока всё из вышеперечисленного не случилось.
— Окей, возьму ещё чашку кофе и пойду.
Джон собирался остановиться у своего дома, чтоб «выгулять собаку», и ни я, ни Эми ни словом не обмолвились, хотя прекрасно знали, что в подтексте лежит фраза «и вдолбить пару дорожек того, что позволит мне скакать ближайшие два дня как зайчику с Дюраселлом в жопе».
Мы с Эми остались ждать в машине. Как только мы остались одни, я спросил:
— Когда ты говорила с этим скинуокером или чем он там является — как долго ты не могла выкупить, что говоришь не со мной лично? Я имею в виду… вы там даже перекусить успели.
Уже во второй раз Эми сделала выражение лица, будто её поймали на вранье. Она быстро согнала ненужную эмоцию с лица и ответила:
— Совсем недолго. Мы поели, и немного поболтали, но атмосфера напряжения была жуткая. У него — тебя — была третья рука. Я притворилась, что до этого просто не замечала её.
— Я серьёзно, Эми. Мы с тобой знаем друг друга лучше, чем наши мамы с папами. Как-то несерьёзно получается. Ты разговаривала с ненастоящим мной на протяжении всего закусона, и только после этого поняла, что происходит.
— Ну, «ты» вёл себя странно, но граница между «блин кто содрал твою кожу» и «ой, какой-то он сегодня странный» в такие моменты реально размывается. «Ты» выглядел…
Она отвлеклась на дождь на пару мгновений.
— Как?
— Будто у тебя всё зашибись этим утречком.
— Так.
— Сказал, что починил крышу.
— Вот с этого момента ты должна была принять боевую стойку пойнтера.
Я ждал, пока она хотя бы слабо улыбнётся над незамысловатой шуткой, но она не сделала даже этого.
Джон высунулся из дверного проёма переднего входа, и слегка безумно заорал, что мы должны зайти и кое-чего увидеть. Прямо сейчас.
Как всегда, я почувствовал что-то, что словами не пересказать — для этой эмоции нет названия: предчувствие того, что сейчас случится либо что-то зверски тупое, либо зверски страшное.
Вот если бы у Джона в доме внезапно оказалась горка изуродованных тел или мешок помидор сорта членовидные черри, он бы это преподнёс точно в таком же формате.
Мы зашли, и увидели Собака в углу, игравшего с чем-то — он то прикусывал это, то придавливал лапами к полу. Сначала мне показалось, что это изувеченный воробей или синица, но это оказалось тем самым жуком, который составлял часть Нимфова тела. Жук был покалечен.
Эми встревожилась:
— Отними у него это, иначе съест!
Я дополнил:
— Именно. Может, он от этого будет дристать дальше, чем видит — кто знает, что у этой твари внутри. Голыми руками тоже не трогай, найди вилку или что-нибудь острое, чем можно это ткнуть и выкинуть. Джон, у тебя копьё есть?
Эми остановила меня:
— Погоди.
Она забежала в кухню и вернулась с пластиковым контейнером.
— Держи собаку.
Джон еле как оттащил беснующегося пса от его законной добычи, и Эми загнала мелкую жужжалку в коробку. Накрыла крышкой, и Джон плотно замотал всю конструкцию скотчем.
Эми сказала:
— Дайте нож или что-то острое, нам нужно сделать дырки для воздуха.
— Да кто вообще постановил, что оно кислородом дышит?
Джон сказал:
— Что более важно, кто постановил, что оно даже из мизерной дырочки не протиснется на волю? Или что оно ядом не сочится? Нет уж, пока не разберемся, с чем дело имеем, будем держать его за семью печатями.
Он поставил коробку с насекомым на чайный столик, и мы собрались вокруг. Сложно было разглядеть тварь всю и сразу — подобно мелким уплывающим за периферию зрения колбочкам и прозрачным палочкам на глазу, которые иногда видно; эта штука имела просто превосходный навык загрунтовки себя среди окружающей среды.
Но единожды оно сбросило свой маскхалат — и мы всего на несколько секунд смогли увидеть, из чего оно состоит.
Это была розовая, лоснящаяся штука, имеющая сегментированное тело, размером с ладонь ребёнка, панцирь в чёрную крапинку. Крапинки были шестиугольными, и, как нам удалось установить, способны были разрастаться, покрывая всё тело существа целиком.
Эти же крапинки были ответственны за слияние с бэкграундом и за маскировку. По днищу насекомого шли две параллельные линии тонких ножек, заканчивающихся крючковидными отростками. У него имелась пара прозрачных мушиных крыльев, одно из которых было очевидно повреждено.
Эми спросила:
— С такими мы никогда раньше не сталкивались, полагаю?
Джон напомнил, что его черёд придумывать название.
Я сказал:
— Нет. Если только не выдумаешь какой-нибудь реально ОСМЫСЛЕННЫЙ термин.
Джон придавал реально большое значение тому, как мы называем каждую тварину и каждый феномен, который только встречаем на своей карьерной дорожке, настаивая на том, что мы должны ко всему относиться с научной точки зрения, и придумывать наименования по системе Ч.Дарвина.
На эту ПЕРВОСТЕПЕННОЙ ВАЖНОСТИ задачу в дальнейшем пришлось подзабить, бо как несмотря на Джоновы заверения насчёт его исключительной научности, он же ухитрялся выдумывать совершенно чудовищные названия, не помогавшие определению от слова «никак».
Он классифицировал то сверхъестественное похищение как «орущий клоунохер», например.
Как-то раз нам пришлось столкнуться с насекомовидным паразитом, обитающим у людей в глотке и забирающим их голос себе — Джон немедля обозвал это «хоп дабидубоп», а те чёрно-чернильные сущности со способностью подминать реальность под свои хотелки записаны у него как «ночные баребухи». Вы уже, наверное, подметили, что он в своих классификациях по степени разумности далёк от дедушки Дарвина так же, как и человек современный от макаки-резуса.
Джон серьёзно задумался перед тем, как вынести вердикт.
— Так. Оно как-то сикарашно дёргается. Выглядит, как хуй. А крылышки у него насекомьи. Нарекаю тебя, о создание нихера не божье, сикарашкою, ныне, присно, во веки веков.
Эми издала усталый вздох.
Сикарашка беспорядочно и неуклюже зудела в коробке, мятые крылья, скорее всего, повредились при нашей с ним схватке, или были серьёзно пожёваны Собаком.
Придя к выводу, что моментально дать по съёбам не получится, оно уселось на дно и заправило крылья в нелётную позицию.
Я сказал:
— Ну, доктору Маркони это определённо нужно показать.
— Я попробую дозвониться.
Он вытащил нож и начал немедля прорезать себе путь сквозь скотч к контейнеру. Делал он это не от балды, а потому что, как оказалось, телефон его сидел на дне этого самого контейнера в данный момент.
Мы с Эми стыло наблюдали за тем, как Джон вспарывает слои скотча и уже начинает ковырять крышку коробки. Эми встряхнулась, будто выходя из-под гипноза и быстро ухватила Джона за запястье:
— Стой, что мы творим?
Джон остановился и осоловело поглядел на пластиковый контейнер. Я проморгался, и телефон снова стал насекомой штукой, кнопка для регулировки громкости оказалась его глазами. Оно опять попыталось улететь, тараня крышку.
Джон сказал:
— Окееей. Это было… странновато.
Я быстро ответил:
— Это не просто выглядело как телефон. Оно убедило меня в том, что телефоном и является. Вопреки общему и здравому смыслу.
Джон сказал: