— В этом вся Мэгги. Я думала, что она так шутила, вставляя его в свои наброски как шуточную отсылку, ведь я заметила и указала на него… а сегодняшнее утро я потратила на поиск любых, даже мельчайших улик, зацепок, повторяла всё, что она говорила мне, вспоминала всё, что она делала. В фильмах обычно крючок-другой всегда найдётся. В реальной жизни всё больше походит на бессмысленный набор вещей.
— То, что я у вас спрошу, может показаться действительно странным, но. Было ли когда-нибудь такое, что Мэгги вела себя, будто говорила с вами или отцом о чём-то важном, взаимодействовала так или иначе, а у вас это совершенно не отложилось в памяти? Ну, вроде как выдумывала диалоги и разговоры, может быть, спутала кого-то с вами? Может, такое случалось с Тэдом?
Лоретта моментально побледнела, будто вся краска сошла с её лица прочь.
Я шёл среди книжных шкафов в подвале книжного магазина, вдыхая этот запах старых переплётов, клея и бумаги, который, вероятно, не будет ни о чём говорить новым поколениям. Эми просто без ума от этого чернильно-бумажного аромата, атмосферы ушедших времён, тонких мертвенных пальцев, касающихся излома страниц… Мне кажется, что ей просто нравится чувствовать себя среди схрона древних знаний, добровольно заблуждаться в том, что прошлое — это действительно нечто сакрально-могущественное, сокрытое и загадочное, а не всего лишь наследие кучки кровожадных тиранических засранцев, поочерёдно топящих и захлёбывающихся в крови других, ведших себя ещё более придурочно и суеверно, чем мы сейчас.
Мне, конечно, пахнет только застарелым потом и пылью, но для Эми это значит куда больше, и это по-настоящему важно. Несмотря на то, что все это совершенно бессмысленно, поскольку она имеет доступ к каждой книге, когда-либо написанной с помощью устройства, которое никогда не выходит за пределы досягаемости.
Это мне кое-что напомнило. Я полез за телефоном, чтобы быстренько погуглить «Чудопарк».
Сиськи. Весь экран телефона сплошняком погряз в сисечном безумстве.
Возможно, вы искали: «Чоу До Парк».
Как оказалось согласно интерпретации, именно так звали одну весьма кореянскую, весьма порно и весьма звезду с весьма внушительными размерами. После сотен (если не тысяч) результатов в формате jpg, являвших собой сиськогранную персону Чоу До со всех сторон и ракурсов, мне удалось набрести на пару ссылок на местность в Акроне, Огайо — обычный парк без аттракционов и сахарной ваты, пара площадок для баскетболла, и на этом всё.
Дальше следовали только ссылки на аккаунты в социальных сетях, преимущественно — девушки с аналогичным именем. Ладно. Пойдём с другого конца.
Я попытался пробить людей, чья фамилия содержала бы в себе хотя бы намёк на буквосочетание «Нимфа» и довольно быстро обнаружил, что действительных результатов нет. Не удивлён, честно говоря.
Всё, я без понятия и без идей, что дальше. Может, Джонова часть плана выстрелит. Ну или он разнесёт половину города, как в старые добрые. Я уже начинал подмерзать, и мечта о том, чтобы снова устроиться в уютной постели. Одежда нагло липла ко всем впуклостям и выпуклостям моего тела. Я вздохнул, и двинулся дальше — к полкам со специализированными изданиями, некоторые из них в особой плексигласовой упаковке, некоторые — без, в зависимости от присутствия автора в смертном мире/на смертном одре.
Я почувствовал, что иду ко всем чертям на дно, когда увидел, почём нынче подписанная, в твёрдом переплёте копия «Страха Нет» Дина Кунца. Сто долларов. Дальше — Нил Гейман, «Песочный человек». Сто двадцать пять.
Подобные расценки у меня всегда вызывают только один вопрос. А чё б не разъебать башку об угол калорифера?
Подобная мысль и без того довольно часто посещала меня. Знаете ли вы, что люди, зарабатывающие меньше тридцати четырёх тысяч в год, имеют на пятьдесят процентов большую склонность заканчивать свою жизнь самоубийством? Я проверял.
Знаете ли вы, что в башку себе стреляют те семьдесят два процента, не сумевшие найти работу? Я слышал, как парень в ток-шоу на радио вёл дебаты о том, что люди на дотациях и веллфэре живут припеваючи, присосавшись к сиське государства, и это заняло мою голову на весь оставшийся день. Ирония человечества в том, что порой мы готовы разнести черепушку в клочья, лишь бы лишний раз не унижаться на собеседованиях в отделе кадров.
Немного отступая назад во времени — Джон и я сильно напились по поводу нашего юбилея выпуска, уже десять лет как прощай универ, да здравствует воссоединение корешей. Ну, на самом деле, мы не само воссоединение отмечали. Просто начали методично нахуяриваться с момента осознания «ебён батон, кажется, десять лет прошло, а мы всё в той же жопе, что и были».
— Знаешь, на что это похоже? — спросил Джон тогда. — Вознесение. Как в откровении Иоанна, когда всех праведников всосало в Рай прямым транзитом.
Он подразумевал ту самую точку невозврата, минувшую несколько лет назад, когда весь наш выпуск оказался на деле выпуском нищенок в свободную жизнь. Кампусные детишки, те, кто пошёл в сферу обслуги, просто безработные, сидящие дома — все из нас, двадцати-с-лишним-летних, делали одно и то же, ходили тусить в одни и те же места. У нас не было ни черта за душой, но мы были молоды и легки (не я), и никто от нас ничего не ожидал.
Но затем, один за другим, умники, амбициозные, богатенькие мажоры — все они резко начали свой подъём вверх по карьерной лестнице, обзаводясь жильём, семьями, ипотекой. Большинство из них уехало прочь, а те, кто остались — больше не объявлялись на тусовках.
Не как мы. Окомёлки социума.
Безнадёжно отстали от всеобщего темпа, без судьбы, обречены на забвение, сломлены, навсегда в нищете. С момента, когда он это сказал, я не могу перестать возвращаться к этой мысли.
Мы всего лишь вынесены за скобки, в касту грешников в единственно верной трактовке христианского уравнения.
Моё резюме бесполезно. Навыки менеджмента в ныне не существующей сети видеопроката (и это в ваш заслуженный двадцатник), при сомнительной квалификации в делах детективных с оккультными тварями и паранормальными явлениями, ничего не решают. Общество во мне не нуждается — формально, я являюсь тем самым лишним болтиком, оставленным валяться без дела после сборки стола из ИКЕА. Можете отложить его в глубокий ящик, подумывая, как бы успешно его прикрутить, и всё равно вспомните о нём лишь через десять лет, выгребая по плану застарелый хлам.
Значит, я стою, и на данный момент выбираю подарок на день рождения Эми, которая, по факту, является единственным из нас более-менее стабильно зарабатывающим элементом. Использовать наш общий счёт для подобных дел — спокойно признаться в том, что ты тратишь её деньги чтоб купить что-то сомнительное, то, что она, может быть, даже не хочет на самом деле. Какой лимит трат вы бы назначили для этого поворота событий? Потратить слишком много — не щедрый поступок. Это принуждение к переработке, взятию дополнительных смен в следующем месяце, чтоб покрыть расходы. Заниматься этим, конечно же, предстоит ей, а не мне.
«Вот, малыш, на твой бёздник я подготовил тебе замечательный подарок — спиздил у тебя парочку выходных дней из следующего триквестра, которые ты никогда не вернёшь!»
А ещё ей нужно платить за кое-какие свои лекарства из собственного кармана, учитывая неполноценную страховку здоровья в колл-центре. У неё серьёзные проблемы со спиной, и рассчитывает она медикаменты так, чтоб хватило не на предписанные тридцать дней, а на два месяца минимум.
Дополнительный гвоздь в мой гроб: моя неспособность нормально приносить доход приравнивается к добровольному мучению Эми.
Почему бы не вздёрнуться на люстре, болтая ногами в предсмертных судорогах?
Несколько неправильно выразился: у меня есть специфические навыки и таланты, но вот, например, срать перьями канадской гусарки — тоже специфический и редкий талант. Проблема в том, что «редкий» — не равняется «прибыльному». Не то, чтобы наше шоу уродцев совсем не получало отклика — предложения к нам поступали. Но, взимая плату за то, что делаем мы — а мы, в основном, изгоняем злобных духов с жилых помещений — ты автоматически встраиваешься в неровную шеренгу тех самых «мутных ребят». А наёбщики-конкуренты всегда будут успевать быстрее тебя, как только запахнет наживой.
Выигрывают они лишь за счёт того, что говорят клиентам, что те хотят услышать, а не как есть на самом деле. Я плох в подобного рода лжи.
Я прошерстил полку, заголовки книг располагались в случайном порядке. Издание Автостопщика осталось там же, упакованное по всем правилам.
Двести семьдесят пять долларов.
Эми не получит её на день рождения.
И она прекрасно это поймёт. Она знает, о чём речь, осознаёт убытки, говорит мне, чтоб я не волновался каждый раз, как представляется возможность. У нас есть крыша над головой, напоминает она мне, у нас есть еда, электричество. Мы есть друг у друга. По средневековым стандартам мы вполне себе зажиточные господа. Не надо впихивать себя в рамки, придуманные какими-то уёбищами в белых воротничках, рёв БМВ которых заставляет нервно икать всех кокаиновых торчков аж за шесть кварталов.
Всё в порядке, говорит мне Эми. Ты делаешь всё, что в твоих силах. Я люблю тебя.
Нажать на курок. Вскрыть вены. Почему бы, блядь, просто не покончить с этим раз и навсегда?
Лоретта припомнила:
— Около двух недель назад, Мэгги бегала по дому с её «мушиной коробочкой». Я подумала, что это у неё игра такая — выслеживать мух, сажать их в плен. Затем, через несколько дней, она приносит мне полную дохлых мух обувную коробку, и спрашивает: «теперь я должна всех их съесть?»
Я спросила её, о чём она вообще говорит, и она ответила, что я сказала ей так поступить. Может, ей приснилось, подумала я. Заставила её их выбросить, а она совершенно не поняла этого поступка. Может… с Мэгги что-то не так? Это она из-за этого? Расстроилась, не поняла меня, и убежала?