Я залез.
Мы виляли по дороге сквозь редкие ночные пробки – мне казалось, я там умру. Холодные дождевые иглы жалили лицо. Мы ехали за Джоном в технопарк неподалеку от ледового завода, где и началась вся эта херня. Я знал, куда он направляется. В том районе стояло несколько огромных зданий, которые принадлежали предприятиям, не пережившим экономического спада – после того город пережил их еще примерно семь. Одним из зданий был бывший завод по производству консервированных бобов с сосисками: вытянутое серое строение с приваренными к фасаду гигантскими ржавыми металлическими буквами, которые складывались в надпись:
БОБЫ.
СОСИСКИ.
Помпезный шрифт делал надпись похожей на лозунг тоталитарного диктаторского государства из какой-нибудь антиутопии. Много лет назад Джон выступал здесь вместе с группой; тогда весь второй этаж заброшенного консервного завода отдали под жилье коммуне художников-хиппи. В то время здесь постоянно ошивались, то уходя, то возвращаясь, двадцать-тридцать человек, пытавшихся жить вдали от благ цивилизации (хотя, учитывая, что они воровали электричество, подключаясь к ближайшим электростолбам, и пользовались водой, хотя в здании не было счетчика, блага у них очень даже были – ребятки просто за них не платили).
Но однажды один паренек умер от передозировки героином, и компания, которая все еще владела этой землей, решила, что брать на себя такую большую ответственность не хочет. Они выставили хиппи и наняли охранника, чтобы тот пару раз в день объезжал территорию и выгонял бездомных, забредавших выпить и укрыться от дождя. К счастью, этим охранником был Тайлер Шульц, друг Джона. Когда мы подъехали к длинной тонкой цепи, служившей заводу воротами, Тайлер опустил ее и махнул нам, приглашая внутрь.
Мы спрятали от посторонних глаз мотоциклы под крышей. Внутри напоминавшего пещеру здания капало и хлюпало, большинство оставленных членами коммуны художественных объектов пострадали. На одной из стен была выцветшая фреска с изображением покрытой кровью статуи Свободы, а под ней красовалась надпись: «ВОЙНА УБИВАЕТ». Я прошел мимо стеклопластикового Микки-Мауса со знаками доллара вместо глаз и словом «АЛЧНОСТЬ», выведенным баллончиком у него на груди (даже не знаю, что автор хотел этим сказать). Там же был и жуткий бетонный снеговик с деформированным лицом и единственной рукой из ржавой арматуры.
Джон повел нас на второй этаж, в ту часть, что была отведена под жилую зону: крыша там не протекала, а по кругу стояли четыре старых дивана. В углу по-прежнему ютились два холодильника и раковина.
Честити быстро огляделась и подошла к окну.
– Из всех тайных мест в городе это, пожалуй, последнее, к которому у меня есть доступ, – признался Джон.
– Мне тут не нравится, – сказал я. – У меня от всего этого искусства картина мира подплывает.
– Могло быть и хуже, – сказала Честити. – Отсюда видно проезжающие мимо машины, и в здании шесть выходов на случай, если придется драпать. – Она вытащила пачку денег, перевязанных резинкой.
Отсчитав три стодолларовые купюры, она спросила:
– Найдется двадцать пять сдачи?
– Оставьте свои деньги себе, – сказала Эми. – Мы не вернули вам Майки.
– А ну-ка брось. Это не благотворительность и не прекрасный порыв души. Сегодня я не заплачу вам, а в следующем месяце один из моих боссов вдруг решит, что не хочет платить мне. Может, это войдет у всех в норму, и люди начнут давить друг на друга, вынуждая из вежливости отказываться от заработанных денег. И все, работа встанет, потому что люди будут знать, что им не заплатят. За всей этой мишурой о щедрости скрывается стимул, благодаря которому Земля вертится. Вы взялись за дело, рисковали жизнью. Так есть двадцать пять мелочью, нет?
У Джона нашлось.
– У меня в трейлере стоит «походный мешок», – сказала Честити, – ну я и дура, что не прихватила его с самого начала. Слишком рискованно туда возвращаться, да и «Рендж-Ровер» я потеряла…
Она бормотала все это себе под нос, обдумывая свои слова. Было совершенно ясно, что наши советы ей не нужны.
– Хотите уехать из города? – спросил я.
– А вы нет?
– Нам надо остаться и довести дело до конца, – сказала Эми.
– И что именно вы намерены делать? Чтобы «довести дело».
– Ну, во-первых, – ответила Эми, – надо предупредить Теда.
– О чем? – спросил я.
– О Мэгги.
– С чего вдруг… да блядь. Думаешь, она как Майки? Тоже ненастоящая?
Джон нахмурился:
– Нет, погодите. У них была фотка. Помните? Тед вытащил ее из бумажника – такие обычно в «Сирс» делают.
– Она еще у тебя?
– Нет… но знаете, если Майки оказался из этих, это еще не значит, что и Мэгги тоже.
– Если она такая, как Майки, – сказала Честити, – придется вам ее убрать. А ее родители, думаю, все еще под гипнозом и считают, что перед ними их ребенок. Так что желаю вам удачи.
– Если они все еще «под гипнозом», почему на них он сработал, а на вас нет? – спросила Эми.
– Есть у меня мысли на этот счет. Знаешь, я думаю, на тебя он бы тоже подействовал, а вот на парня твоего нет. А Джона я не так хорошо знаю. Сложно сказать. Ты, кажется, из тех девчонок, что будят парня в три утра только потому, что забыли пожелать спокойной ночи.
– Я, кажется, не совсем понимаю.
Честити пожала плечами.
– Люди или способны дарить безграничную любовь, или нет. Думаю, это все из детства идет. – Она повернулась ко мне. – Видимо, твои родители не слишком активно тобой занимались? – Ответа она дожидаться не стала. – Мои тоже. Выросла с мыслью, что любовь еще надо заслужить, и сама вела себя так же. – Она вновь посмотрела на Эми. – Держу пари, когда вы с ним ссоритесь, ты все больше распаляешься, а он примолкает и будто затухает. Ты все больше расстраиваешься – ведь твоя любовь к нему бесконечна, ее ничем не унять, а от напряжения внутри тяжело, и тебя просто на части рвет. А вот Дэвид, я уверена, только морозится. Прямо как я. Эту срань не спрячешь. Ну а от безграничной любви появляются и слепые пятна. Их-то эти твари и ищут. Вот Майки – как он начал себя странно вести, мои воспоминания о нем перепутались, и разорвать эту связь стало нетрудно. Но многие матери умирают первыми. Эта любовь, безусловная любовь, которая из некоторых рекой течет, начисто стирает все недостатки. Так на что угодно можно глаза закрыть.
– И они пользуются ею, чтобы выжить, – заключил я.
– Да как и люди, если подумать. Одно мы знаем точно: они всеми силами пытаются заманить нас в эту шахту. Полагаю, если кто-то расчистит завал у входа, оттуда выпрыгнет какая-нибудь мерзкая образина?
– И это, наверное, еще в лучшем случае, – сказал Джон.
– Ну что ж, – произнесла Честити, – тогда удачи вам от всей души. А я поеду в какое-нибудь тихое местечко и постараюсь вспомнить, кем была, пока этот монстр не переписал последние восемь лет моей жизни.
– И у вас нет ни малейшего желания остаться и помочь? – спросила Эми.
– Иногда лучшая помощь – это уехать в безопасное место и не стать одной из жертв, которых кому-то придется фасовать по мешкам. Проблема не в том, что в мире не хватает героев, а в том, что слишком много идиотов себя ими считают.
– Подождите, это не все, – сказал я. – Откуда вы узнали про тот мотель? Как связались с «Христовым восстанием»?
– Были у нас с Лемми кое-какие общие дела, он остался мне должен. И нет, наркотики и шлюхи тут ни при чем, ничего такого. Я чиню мотоциклы, помимо всего прочего. К чему такие вопросы?
– С Траканом как-то связаны и Ноллы, – ответила Эми. – Хотим понять, в чем тут дело.
– Вам бы Лемми об этом спросить, но боюсь, его капитально размазало по асфальту.
Джон повертел в руках пузырек с Соевым соусом.
– Что это? – спросила Честити.
– Соевый соус, – ответил я. – Тот самый контейнер, который Эми несколько недель назад выбросила в реку. Валялся на земле, на парковке мотеля «Тракан», в шести дюймах от меня.
– Ну, на удачное стечение обстоятельств не похоже.
– В нашем городе живут не только добро и зло. За кулисами наперебой строят планы и другие силы. Агенты, от которых вы нас спасли, считали, что одна из них на нашей стороне.
Честити усмехнулась и покачала головой.
– Эх, ребятки, все режете провода на бомбе в надежде, что нащупали нужные. Пообещайте, что дадите мне пару часов на побег из города, прежде чем его подорвать.
– Вот для этого и надо Соус принять, – сказал Джон. – Нужно понять, что здесь происходит.
– Ну да, ну да. Это случайно не то «понимание», которое под мискалином открывается? Сидишь себе, смотришь в стену в уверенности, что на ней все тайны Вселенной написаны. Слюна по подбородку течет.
– Ну… обычно нет, – ответил я.
Если честно, кратко описать, что сотворит с тобой Соевый соус, не проще, чем описать, что сотворит с гостями горилла на детском дне рождения, – вариантов масса.
– Вы когда-нибудь в видеоигры играли? – спросил я. – Наверное, нет. Ну неважно, как-то раз мы с Джоном играли в одну из «Grand Theft Auto», и наш персонаж провалился в текстуры и оказался в каком-то туманном подземном мире, полном дрейфующих в воздухе случайных вещей и деформированных персонажей, без конца дергавших по кругу руками и ногами. Мне кажется, Соевый соус действует как-то так – показывает игру изнутри, предварительно ее поломав.
– И вы хотите, чтобы я его приняла?
– Нет. Я почти уверен, что это вас тут же прикончит. И Эми тоже. Что до нас с Джоном… ну, это не слишком приятно, но, придя в себя, мы обычно гораздо лучше понимаем, что делать дальше. Я попрошу вас вот о чем: побудьте с Эми, пока мы под Соусом, – а когда нас отпустит, может быть, мы узнаем что-то, что поможет и вам. Пусть даже и сбежать из города.
Она посмотрела в окно.
– У вас час. Если они заявятся раньше, я сбегу. Так что, если решились, поторапливайтесь.
Джон уже скручивал с пузырька с Соевым соусом крышку. Вы могли заметить, что никто из бравших флакон в руки до этого не нашел колпачка, но в этом и соль: он открывается по собственной воле. И если открываться он не захочет, то, я в этом почти уверен, и бригада парней с алмазной пилой, отбойным молотком и огромной лазерной пушкой со Звезды смерти на нем даже царапины не оставит.