– Я вижу, к чему ты ведешь.
– Правда? Этот грубый клинок пятьсот тысяч лет назад обтесало вонючее, ухающее по-обезьяньи существо, в котором и человека не признаешь. Ну так когда этот волосатый примат вырезал себе клинок для того, чтобы отделять мясо от кости – для этой же цели его намереваюсь использовать и я, – он сделал это осознанно? Или это были всего лишь животные инстинкты, те же, что заставляют насекомых паниковать от света?
Сопящий жук у меня на груди сполз с футболки – я чувствовал, как его лапки щекочут мне шею.
– Двадцать секунд, – сказал двойник.
– Не знаю, мужик, спросил бы лучше ученого. Может быть, он просто проголодался, а перед ним лежало мертвое животное, шкуру которого он не смог прокусить.
– То есть ты утверждаешь, что причиной создания был голод. Тогда почему клинок отличается от скальпеля? В противном случае мы могли бы предположить, что существует некая энергия, которая позволяет тебе, человеку, противиться простому механизму, заставляющему дерево расти навстречу солнечному свету, а насекомое – в страхе от него убегать. Эта энергия позволяет тебе противиться физиологическим цепным реакциям, которым подчиняется буквально все во Вселенной, от субатомных частиц до невнятно бормочущего человеческого предка, который сделал этот клинок. Энергия, которая присуща только современным людям.
– Значит, оба предмета сделаны неосознанно. Тебе такой ответ нужен, да? Ну хорошо, вот он. Мы все просто… сраные животные. Какое это имеет отношение к текущей ситуации?
– Последний вопрос. Если это правда, если мы не способны на осознанный выбор и просто повинуемся тем же инстинктам, что и насекомые, разве могу я не срезать твое лицо? Меня подтолкнут к этому инстинкты, и я буду повиноваться им так же, как это насекомое.
Жук уже карабкался по моему подбородку. Пыхтя от напряжения. Мне показалось, он ругнулся себе под нос.
– Ты хочешь сказать, что все равно сдерешь с меня кожу. Что, кстати, неважно, потому что это все не по-настоящему. Правда?
– Ты мне скажи.
Нимф схватил скальпель и, взобравшись на каталку, сел мне на грудь. Его пальцы вцепились мне в лицо, но потом все поплыло, и я понял, что сам сижу на ком-то со скальпелем в руках, удерживая лицо брыкающегося подо мной человека. На каталке лежал Джон, а не я. Лезвие взрезало кожу, и я провел скальпелем по линии подбородка…
16. Великий дилдопад
Я резко вернулся в собственное тело и обнаружил, что вообще-то сижу у Джона на груди. Вместо скальпеля я держал розовый фаллоимитатор. Прижимая его к подбородку Джона, будто пытался разрезать кожу. Джон тем временем пихал мне что-то в лицо, и это что-то крошилось о мою челюсть. Пол на дюйм залило грязной водой, в которой мы и плескались.
– ЕШЬ! ЕШЬ, СУКИН ТЫ СЫН! – вопил Джон.
– ПОГОДИ! СТОЙ! – крикнул я.
Мы оба моргнули и застыли, оглядываясь по сторонам. Мы были в «Венериной мухоловке», павшей жертвой наводнения. На полу валялись вскрытые упаковки из-под секс-игрушек, будто магазин разграбили лутеры, стремившиеся добавить в свой брак перчинку. Пахло так, словно кто-то пустил шептуна.
Я слез с Джона. Он застонал и разжал руку – из нее высыпалась горсть печенья «Орео», которое он почему-то пытался засунуть мне в рот. Он встал с пола и закурил.
– Что произошло? Надолго я отключился?
– Я… не знаю. Какое последнее твое воспоминание?
– Соевый соус. На бобово-сосисочном заводе. В меня попало, какая-то чушь пошла. Потом я очнулся здесь. Минуту назад.
Джон кивнул.
– Да, я тоже.
– Ты куда-то убежал. Нырнул из окна второго этажа.
– Этого я не помню. Но у меня все болит. И я весь в царапинах.
Я позвал Эми. Тишина. В выходящие на восток окна заглядывало солнце. Рядом с дверью стояло несколько сумок с эмблемой местного хозяйственного магазина. Немного в них пошарив, я нашел несколько запечатанных пластиковых пакетов с ярко-желтым порошком. Один из них лопнул, и содержимое рассыпалось. Сера. Так вот откуда эта вонь. Это мы ее купили? И если да, то зачем?
Я полез проверить, с собой ли у меня телефон – он оказался при мне. Я набрал номер Эми.
– Это ты? Где ты?! – ответила она.
– В «Венериной мухоловке». Очнулся, когда мы с Джоном мутузили друг друга дилдаками.
– Где ты был?
– Даже не знаю. Долго меня не было? Всю ночь?
– Ночь? Сегодня утро понедельника. Тебя не было два дня.
– О. Вот срань. И никаких вестей от меня не было?
– Ты принял Соевый соус, посмотрел на Честити и заорал: «Дилдаки повсюду, детка!» – а потом выбежал на улицу. Ты просил ее подождать час, но так и не вернулся. Это было в пятницу вечером. Вообще-то она осталась до следующего утра, но уже давным-давно уехала. Все выходные ни ответа, ни привета. Я жуть как беспокоилась. Чем вы эти два дня занимались?
– Понятия не имею. Может, еще вспомню. И никто за тобой не явился?
– Пока нет, – ответила она. – Может быть, по выходным они отдыхают.
– Ну ладно. Ладно… а где ты сейчас?
– Я ночевала на заводе. Не придумала, куда еще пойти. Спала в одежде на диване, мерзла по ночам. Попросила Ники принести мне поесть. Но здесь меня никто не беспокоил.
– Ага. Хорошо. Ну… бля. Мне очень жаль, Эми. Но, может быть, мы с Джоном все уладили, пока были под Соусом, может, все уже в порядке. Были другие, эм, происшествия, пока мы тут бродили?
– Да. Еще десять детей без вести пропали.
– Десять?
– Это случилось вчера. Пропали из одного и того же места, из мотеля «Тракан». Они все дети байкеров. Там есть комната, в которой у них детский сад. Вчера бо́льшая часть байкеров была на панихиде по Лемми. Вернулись, а дама, которая присматривала за детьми, просто в ужасе. Говорит, отвернулась на секунду, а их уже нет. «Христово восстание» вышло на тропу войны. Разносят город на куски.
– Вот срань. Стоп, погоди секунду – речь о настоящих детях или тут то же, что с Майки?
– Я видела фотографии.
– О. Правда?
– Да, я сейчас опрашиваю родителей. Я в мотеле.
– Что ты там делаешь?
– Я же только что сказала, мы помогаем им выяснить, что произошло. Чем, по-твоему, я на выходных занималась? Я работаю над делом.
– Хорошо, хорошо. Мы сейчас будем.
– Когда тебя нет рядом, мир не замирает, Дэвид.
– Я знаю, прости. Господи.
– Люблю тебя.
– И я тебя.
Я повесил трубку, и мы пошлепали на парковку. Там стоял джип Джона – видимо, в какой-то момент мы за ним вернулись. Табличка на дверях «Венериной мухоловки» гласила, что вплоть до дальнейшего уведомления магазин закрыт из-за наводнения. Район пока не затопило полностью, но сухими остались всего несколько островков: дома и участки дороги, которые были выше остальных. Все вокруг них на пару дюймов ушло под воду, бурлящую и коричневую: в этом потоке плыли палки, мусор и клочки жухлой травы.
Мы поднялись наверх: в квартире все осталось по-прежнему, не считая появившейся огромной кучи коробок. У двери стояло десять ящиков «Маунтин Дью: код красный». На карточном столике лежал счет за доставку: очевидно, часть вознаграждения за Майки Пейтона ушла на то, чтобы мне принесли газировки. Рядом стояли восемь коробок гораздо большего размера, с надписью «Мягкие Бархатистые Эротические Силиконовые Ягодицы». Один из нас – надеюсь, что Джон, – очевидно, оплатил кредиткой все до единой резиновые задницы из дилдомаркета внизу. Я взглянул на Джона и открыл рот, чтобы спросить, его ли это рук дело, но он только медленно покачал головой.
– Не могу вспомнить, чья это была идея.
Я вытащил бутылку «Маунтин Дью» и рассказал ему о пропавших детях.
– Стоп. Это же… погоди. Если это приманка, тогда эти твари что, могут промыть мозги и группе людей? Целой общине?
– Вот это мы и выясним в первую очередь, – ответил я.
Я пошел в ванную, чтобы отлить, и увидел на зеркале слова: их написали задом наперед смываемым черным маркером (на последнее я очень надеялся).
ЙОТТЕРОЛ С ЬТИРОВОГОП
То есть «поговорить с Лореттой», но в зеркальном порядке – что не имело никакого смысла, ведь текст и так написали на зеркале, так что он все еще читался задом наперед. Это сработало бы, появись слова на стене напротив зеркала. Я узнал почерк Джона.
– Думаю, нам надо поговорить с женой Теда, – сказал я. Потом потер чернила на зеркале. Нет, это не маркер.
Джон оглядел надпись и спросил:
– Почему мы просто не сходили к Лоретте вместо того, чтобы оставлять себе записку с напоминанием сделать это потом?
– Может быть, мы… о нет. Джон…
– Что?
– Ты же не оставил нам кучу загадочных подсказок, потому что хотел поиграть в «Где моя машина, чувак?». Не оставил? Пожалуйста, скажи, что я прав.
– Ну, если и так, то у меня, без сомнения, были на то веские причины. А знаешь что? Держу пари, что жопы здесь тоже не просто так.
– Да боже ж мой.
– Послушай, главное сейчас – поговорить с Лореттой. Как советует записка. Может быть, там нас будет ждать следующая подсказка.
– Да на хуй иди. Мы едем в мотель «Тракан». Эми сейчас там. – Я немного помолчал и добавил: – Я вдруг понял, что она сказала «мы в отеле». Интересно, кто там с ней?
– Может, копы? Или тот чувак с работы, с которым она тебе изменяет?
По дороге в мотель мы наткнулись на несколько боковых улочек, перекрытых властями из-за того, что ушла под воду дорога – затопило не полностью, но сцепление терялось, стоит только зазеваться. Я помню только одно ужасное наводнение – мне тогда было десять. В школе на три недели отменили занятия, и еще целый месяц после того, как спала вода, отовсюду воняло рыбой. Сейчас дела обстояли еще хуже.
Въезд на стоянку мотеля «Тракан» перегородили двое байкеров устрашающего вида. Мы подъехали, и тот, что покрупнее, сказал:
– Мы закрыты.
Из-за их спин вышла не Эми и не Честити, а хренова агент Хелен Таскер из ННО. Она что-то негромко сказала верзиле, и тот отступил в сторону, одарив нас ледяным взглядом, когда мы проезжали мимо.