Мороз – моя точка опоры,
Так же и хруст сухаря
В мышиных лапках под газовой плитой.
Достигая слуха,
Он становится точкой опоры.
Создавая картину моей судьбы,
Похожую на меня,
Как обувь на своего хозяина,
На все эти точки я опираюсь.
В этой студии каждый пишет
Свою картину, и каждый
Оставляет следы —
Точки опоры на картинах соседей…
Когда же придёт
Время последней точки,
Я сниму картину с подрамника
И скатаю её в рулон,
Чтобы забрать с собой.
Подрамник —
Всё, что останется здесь от меня.
Когда наскучит мне моя печаль
И мир предвиденья и скуки,
Отсюда выскользну я по лучам
Давно лелеемой разлуки.
Вернусь в мой незакатный край
Открытий, вечных изумлений,
Восторгов, слёз, прикосновений —
В меня влюблённый дикий рай.
Кто она
Твой красный велосипед
У садовой калитки,
И на дамском его колесе
Разноцветные нитки.
Заблудился мой разум
В сияющих его спицах…
Ты, как ручная волчица,
Подошла и спросила разом:
«Мальчик, ты чей?»
И при свете дня – взгляд ночей
И сандалии на босу ногу…
Я никогда не был так близко к Богу!
В городе заброшенном
Дурочка жила,
На дворе некошеном
Куколку нашла.
Куколка-балетница,
Полюби меня!
Мне царица-лестница —
Близкая родня.
Истуканов каменных,
Этажерок строй,
Ею мне подаренных,
Разделю с тобой.
Лишь луна осветит
Каменные ямы,
Ты при лунном свете
Будешь моей мамой.
А как солнце сонное
Примется опять
В небе над газонами
Этажи считать,
Мы в моём подъезде
Выберем ступеньку
И проведать съездим
Нашу деревеньку!
Зачем порог дворцовой залы
Переступить мне довелось?
Зачем царица улыбалась,
Не поднимая глаз, искала
Мой взгляд? Сквозь фразы, сквозь
Переплетенья этикета, сквозь усталость
Что от неё ко мне рвалось,
Что у меня ей отзывалось?
Зачем, прервав на полуслове,
На полушутке праздник свой,
Оставила предел престола?
И взор её внезапно скован,
И замер бледный часовой,
И стих придворных смятый строй.
Ты здесь везде и отовсюду сразу,
Ты та танцующая ваза,
И пахнут в зеркалах цветы
Твоей улыбкою из темноты.
Шёл снег.
Зелёным веером играя,
Шла девушка, хромая.
Меж бледных век
Горели чёрные огни.
Змеился ей вослед
Её неровный след
Дорожкой полыньи.
Толпа озябших фей
Под нежный хохот
И туфелек шутливый топот
Несла её бумажный шлейф.
Проснуться в темноте,
Включить наощупь звуки,
Очнуться среди стен
Привычки и разлуки,
Вступить в известный круг
Заученного танца,
С тобой столкнуться вдруг
На миг… и не расстаться.
Дождь перестал, начать готовый,
Песок ещё влюблён в следы.
В объятьях запахов я снова
У очарованной воды.
И столько ж давнего значенья
В ветвях затерянных дождей,
С одною жаждою – паденья,
С одною мыслию – о ней.
Просыпаюсь – её со мной нет…
Лишь холодного лета напор.
Из приспущенных облачных штор
Немигающий утренний свет…
Чёрный снег полустанка
Нынче взял и растаял…
Красавица моя, иностранка!
Меня разум оставил…
По ночам просыпаюсь
И гляжу за окошко,
Твоих мыслей касаюсь…
Здесь живу понарошку
Да тебя поджидаю,
Мою лебедь, красное лето!
Здесь в пещере рассвета…
Я от холода не зарыдаю!
Одуванчиков белую стаю
Ни собрать, ни вернуть.
Скрип шагов на снегу, что растаял,
Ни догнать, ни забыть.
Облаков тени синие
Ни сдержать, ни поймать…
Её грудь целовать —
Запах инея
Не унять.
Рассвет и закат очерёдно ласкают
Решётку окошка на башне моей.
Там и сливы, и вишни так пышно цветут,
Там, внизу…
Я глаза отвожу от окна
В полумрак моей кельи убогой,
Куда заточил меня дядя,
Отец или мачеха злая – бог весть!..
Отвела бы любую беду,
Совладала бы с горем любым
Там, внизу… Только вот бледные пальцы
Фамильными перстнями накрепко схвачены…
Комкают нежные руки мои,
Тёмной силой безмолвно томимы,
От слёз вечно мокрый платок,
Кружевами обшитый…
Ты вышла из ворот,
Открыла зонт,
Закрыла взгляд.
Свет за окном всё мглистей…
Последний танец листьев,
Твоих шагов чуть слышный листопад,
Дождя шуршащее касанье
Приснилось там, на мокрых скамьях.
Все цветы пахнут тобой!
Твоя недоступность тебе только снится.
Там, где шумит тебя прибой,
я поселился у самой границы.
Отныне
пахнут твоими пальцами все дыни.
Беспрепятственно
твой голос ко мне доходит
из окон ревущего транспорта;
твой шёпот – в подземном переходе.
Твоя улыбка —
на страницах моего паспорта.
Ты – скрипка
в футляре памяти…
Со скоростью света летит
лето.
Но навсегда это!
Кто мы
Кошка сдохла, хвост облез:
Кто слово промолвит – тот и съест!
«Ох, и медленно как течёт
Время пиров и собраний!..» —
«Время в нашей глуши не в счёт.
Знанья! Побольше бы знаний!»
«Про кого, про кого, Вы, простите, сказали?» —
Кто-то крикнул, мелькнул и пропал.
Весело мысленный бисер низали
Все, кто был там, и все, кто спал.
И тогда подплыла к ним Рыба,
И сказала тогда Рыба им:
«Про Кота вам поведаю, либо
Все порознь так помолчим?»
«Говори, говори!» – проплясали
Все, кто был там, и все, кто спал.
Волосы водорослей целовали
Улитки, выглядывая из-под скал.
«Под воздухом водятся некие твари, —
Так начала Рыба им, —
У кого аквариум варит,
Тот знает, о ком говорим.
Состоят эти важные твари
Из дыма, земли и огня.
Их любовь и дела – из золы и из гари,
Их еда – из тебя, из тебя… из меня.
Когда я была молода и спесива,
Искала я мудрости берегов
И первую россыпь икряток носила
А было то в гавани Скрип Сапогов.
Раз под ужин воздушной волною
Гляжу, задувает: пирог – не пирог…
Перемигнулись мы с Рыбой-пилою,
«Ах, мать-сковородка, Нептун тебе в бок!»
Качается на небе рыжий Котище!
Понятно, мы, жабры прижав, не сидим —
Пристроились, думаем: мудрая пища!
Ведь что думаем, то и едим.
Так про тварей про этих я всё разгадала —
Про мышей, про дома, про людей.
Кое-что (я с Пилой опоздала)
Непонятным осталось средь прочих идей…»
«Про кого, про кого, Вы, простите, сказали?» —
Кто-то крикнул, мелькнул и пропал.
Весело мысленный бисер низали
Все, кто был там, и все, кто спал.
Мы странные звери
С планеты иной,
Захлопнулись двери
За нашей спиной.
Привычную долю
Мы здесь обрели:
Молиться на волю
В вольерах Земли.
Молчат наши гены,
Безмолвствуем мы —
Мы, аборигены
Просторной тюрьмы.
От криков роддома
К могиле немой,
Как в лифте, плывём мы
Угрюмой гурьбой.
Прекрасно знакома
Нам каждая тварь,
Мы все тут, как дома,
Как прежде, как встарь…
Но что там разбилось
И крикнул там кто:
«Нам это приснилось!
Всё это – не то!»
Душа ли взбесилась?
(Приснилось ей что?..)
Что с нами случилось
Не знает никто.
В нашем подъезде на самом верху
Живёт один человек.
Носит он кепку на старом меху
И в дождь, и в жару, и в снег.
Ночью, когда человек этот спит,