— Так вся эта каша заварилась у нас из-за Джины и Майка?
Эти два чужих человека разрушили их брак.
— Не думаю, что во всем виноваты только они, — заметил Ник. — Мы ссорились. Мы вздорили из-за каждой мелочи.
— Например?
— Например… Ну, не знаю… из-за вишни. Как-то мы собирались на обед к матери, а я съел какую-то там вишню, которую мы должны были взять с собой. Это оказалось преступлением века! Ты его просто так не оставила. Мы потом несколько месяцев только и говорили что про эту вишню.
— Вишню… — задумчиво повторила Алиса.
— На работе люди уважали мое мнение, — продолжил Ник, — но, как только я приходил домой, превращался в круглого дурака. Тарелки в посудомойку я ставил неправильно. Детям покупал не ту одежду. Я перестал предлагать помощь. А что толку? Все равно обругаешь — не за то, так за это.
Они немного помолчали. Рядом расстилала плед семья с грудной девочкой и мальчиком, который только начал ходить. Мальчик взял горсть песка и с самым решительным выражением лица швырнул в свою сестру. Они услышали, как мать сказала: «Чего не смотришь!» — и увидели, как отец вовремя оттащил его в сторону. Мать закатила глаза, а отец пробурчал что-то себе под нос.
— Понятно, я был вовсе не идеалом, — сказал Ник, — работа просто затянула. Ты говорила, что я на ней помешался. Ты все время говоришь о том годе, когда я работал в проекте «Гудмен». Я тогда много ездил. Ты оставалась одна с тремя детьми. Ты как-то сказала, что я тебя опустошил. Я всегда думаю, что благодаря тому году и сделал карьеру, но, возможно… — Он моргнул, посмотрел на залив и докончил: — Возможно, именно тогда наш брак и полетел к черту.
Проект «Гудмен»… От этих двух слов у нее стало противно во рту.
Проклятый проект «Гудмен»… Слово «проклятый» подходило к названию «Гудмен» как нельзя лучше.
Алиса вздохнула. Все представлялось донельзя запутанным. Ее промахи. Промахи Ника. Первый раз ей пришло в голову, что их брак, наверное, уже нельзя восстановить.
Она оглянулась на семейство с двумя детьми. Отец кружил сынишку на руках, а мать смеялась и снимала их на цифровую камеру. Когда потом они будут вспоминать этот день, что вспомнится раньше — эти снимки или горсть песка?
Мадисон вышла им навстречу из воды, вся сияя, держа в руках что-то маленькое.
Ладонь Ника лежала на коврике рядом с ладонью Алисы.
Она почувствовала, как он легко тронул ее пальцем.
— Давай попробуем еще раз, — произнес он.
29
Джордж с Милдред нашлись в пятницу.
Алиса обнаружила их в самом дальнем углу гаража. Джордж лежал на боку, словно его пинком свалили с ног. По морде льва, некогда исполненной достоинства, шли пятна зеленой плесени, отчего у него был пристыженный вид, как у старика, который размазал еду по лицу. Милдред сидела на полке, рядом со старыми горшками, поставленными горкой один в другой. Из лапы у нее торчала стружка, и смотрела она грустно и устало. Оба были неимоверно грязны.
Алиса перетащила их на заднюю веранду и принялась отмывать раствором отбеливателя, как посоветовала соседка, миссис Берген. Старушка страшно обрадовалась, что Алиса отказалась от мысли о многоэтажном строительстве, и опять начала с приветливой улыбкой махать ей при встрече и напоминать, чтобы она непременно присылала к ней своих детей играть на пианино в любое время, когда им только захочется. «Нам уже не пять лет, — скучно заметил на это Том. — Она что, не знает, что у нас есть „PlayStation“?»
Барб предложила в первый же свой свободный день взять Мадисон и поездить с ней по магазинам. «Не волнуйся, баловать ее не буду, — пообещала она Алисе. — Никаких новых тряпок, ничего такого. Вот если только она найдет что-то совсем особенное, тогда отложу до ее дня рождения».
Отмывая львов, Алиса раздумывала, будут ли они теперь выглядеть так же? Не поздно ли? Не испортили ли их безвозвратно годы забвения?
А у них с Ником будет ли все точно так же, как было? Не наросла ли на них обоих грубая кора из ссор, предательств, грязных слов, не закрыла ли наглухо все, что в них когда-то было нежного, хорошего?
Да если и так… Они все отмоют, отскребут до идеальной чистоты. Все будет просто отлично. Как новое! Она так яростно скребла гриву Милдред, что от усердия стиснула зубы.
Зазвонил телефон, и Алиса не без радости отложила губку в сторону.
Это был Бен. Голос его по телефону звучал глубоко, медленно, очень по-австралийски, словно с ней говорил кто-то из глубинки. Он рассказал, что целые сутки Элизабет просидела в кровати, не отрываясь от телевизора, громко протестуя каждый раз, когда он делал попытку его выключить, и что он не знает, насколько у него еще хватит терпения.
— Она, должно быть, очень расстроилась оттого, что последнее ЭКО оказалось неудачным, — ответила Алиса, глядя на холодильник, где на магнитах висели фотографии детей и школьное расписание, и очень желая хоть как-нибудь помочь сестре.
В трубке на мгновение стало тихо, а потом Бен сказал:
— Нет, тут другое. Я точно знаю. Мне звонили из клиники, подтверждали вызов на ультразвук. Она забеременела…
Я слышу, как в соседней комнате он звонит Алисе. Я взяла с него слово не говорить ни единой душе, что я беременна.
Так и знала, что он его не сдержит. Болтун!
Ты не представляешь, как меня все бесят. Он сам. Его мать. Моя мать. Алиса. Ты, Джереми. Я вас всех терпеть не могу. Даже не знаю почему.
Вероятно, потому, что все вы мне сочувствуете, жалеете, понимаете, а больше всего — из-за того, что надеетесь. Потому что мне все уши прожужжали: «Ну, теперь-то точно!», «У меня хорошее предчувствие!».
Ярость во мне ходит тяжелыми темно-красными волнами. Я представляю, что катаюсь на них. Наверное, нечто подобное испытывают при родовых схватках. Тошнит, ноет грудь, во рту какой-то непонятный привкус, нам это уже так знакомо, и я не могу пережить это еще раз, не могу, не могу!
А больше всего меня выводит из себя, что, хотя я говорю, верю и точно знаю, что потеряю и этого ребенка, как и всех предыдущих, я слышу также, как внутри меня шепчет тихий радостный голос: «А вдруг…»
Алиса ехала к Элизабет.
Пришлось воспользоваться указаниями Бена, потому что ни одна улица в этом районе не казалась ей даже смутно знакомой. Может, она редко бывала у Элизабет? Ну да, ей ведь вечно было некогда… Некогда, некогда, некогда…
Они жили в доме из красного кирпича, перед которым расстилался ухоженный газон. Окружение было семейное. Во дворе соседнего дома стояли детские качели, и женщина, остановив свою машину, отстегивала ремни, державшие ребенка в детском кресле. Алиса подумала, что десять лет назад ее улица выглядела так же.
Как только Бен открыл дверь, послышался громкий звук телевизора. «Она хочет, чтобы он работал на всю катушку, — предупредил ее Бен. — Будь готова. Если пробуешь выключать телевизор, она чувствует себя как загнанный зверь. Меня это просто с ума сводит. Вчера вечером я даже в другую комнату ушел. Не знаю, спала она сегодня хоть минуту».
— Как ты думаешь, что это такое? — спросила Алиса.
— Наверное, боится, что снова потеряет ребенка. — Бен пожал своими по-медвежьи огромными плечами. — Честно-то говоря, я тоже боюсь. Почти обрадовался, когда узнал, что анализ крови отрицательный.
Алиса прошла за Беном через дом — очень аккуратный, опрятный и холодный; нигде никакого беспорядка — в спальню, где в кровати сидела Элизабет, с пультом от телевизора в одной руке и тетрадкой с карандашом в другой.
Она была в том же костюме, что надевала на семинар для продавцов, только волосы были растрепаны и тушь размазалась, и от этого под глазами чернели грязные круги.
Алиса не сказала ничего. Молча сбросила туфли и прыгнула рядом с Элизабет под одеяло, подоткнув под спину подушку.
— Пойду с машиной повожусь, — неловко потоптавшись у двери, наконец сказал Бен.
— Иди-иди, — улыбнулась Алиса ему в ответ.
Когда он удалился, Алиса перевела глаза на профиль сестры. Та сосредоточенно смотрела на экран.
Алиса молчала. На ум не приходило, что бы такого уместного сказать сейчас. Может быть, достаточно и того, что она здесь.
По телевизору шел старый сериал «Чертова служба в госпитале Мэш». Знакомые герои и неожиданные взрывы неестественного смеха, записанные на пленку, вернули Алису в 1975 год, когда они с Элизабет после школы садились на старый бежевый диван, ждали, когда мама вернется с работы, и жевали сэндвичи из белого хлеба, говядины и томатного соуса.
Алиса сидела и размышляла. Какой, в сущности, странный период наступил в ее жизни после того, как в пятницу утром она очнулась в спортзале! Вся прошедшая неделя представлялась ей каникулами в далеком экзотическом месте, где требовались необычные, совершенно новые для нее умения и навыки. Случилось так много всего: знакомство с детьми, открытие, что мать сейчас с Роджером, вечер семейных талантов…
Наконец она почувствовала, как рядом заворочалась Элизабет. Алиса затаила дыхание.
— Тебе что, делать больше нечего? — раздраженно спросила та.
— Сейчас это самое главное.
Элизабет сделала недовольное лицо и потянула одеяло на себя, открыв ноги Алисы. Та дернула его к себе.
«Чертова служба» закончилась, и Элизабет переключила канал. На экране появились тонкие черты Одри Хепберн. Элизабет щелкнула еще раз — на другом канале шло кулинарное шоу.
Алисе захотелось выпить кофе. Она подумала, не собьет ли настроение момента, каким бы оно ни было, если сходит в кухню, сделает себе кофе и вернется обратно. Эх, сейчас бы большой стакан двойного латте со сливками, как у Дино!
Дино…
Она опустила руку в сумку, которую бросила рядом с кроватью, нащупала в ней богиню плодородия и осторожно положила фигурку между собой и Элизабет. Богиня загадочно смотрела на сестер выпученными глазами. Алиса поместила ее лицом к Элизабет.