— Ненавижу? — переспросила она с жалкой, страдальческой улыбкой и опустила голову.
Потом сразу выпрямилась. Страшно побледнела и сжала кисти рук. Встала, пошатываясь, подошла к Зиберу, опустилась на колени, схватила его руку и, плача, всхлипывая, прошептала:
— Я… ваша раба… я люблю вас… любила и буду любить! Вы — страшный, вы жестокий, но для меня ничего и никого нет на свете, кроме вас…
Он взял ее голову в свои большие, сильные руки, нежным движением откинул назад ее льняные волосы и приблизил свое лицо к ее лицу. Их глаза встретились. Так они сидели несколько минут и молча смотрели друг на друга. Он вздохнул и отвел глаза.
— Родной мой!.. — заговорила она страстным шепотом. — Я не могу быть без тебя! С тобой… всегда с тобой! Ты писал, что наши пути встретятся… Я простила тебе все… я не понимала, что это любовь… та любовь, которая бывает только раз в жизни и которой я была осчастливлена… которая завладела мною навсегда… до конца дней моих. Та любовь, о которой мечтает всю жизнь каждая женщина, — великая, всепожирающая любовь, которая не знает убеждений, взглядов, расчетов, которая начинается, как великий пожар и испепеляет душу… Наши пути опять встретились и я не хочу уходить от тебя. Я не могу судить тебя за твои поступки… тебя называют жестоким зверем… Пусть… я ничего не знаю, кроме твоих глаз, губ, голоса… ничего не хочу знать! Ты — большой человек и к тебе нельзя подходить с такой же меркой, как к другим людям… тебе многое дозволено…
Слезы катились по ее лицу, глаза, не отрываясь, смотрели на Зибера. Он повернулся к ней и в глубине ее зрачков прочел рабское поклонение. Он был для нее божеством. Он печально покачал головой.
— Что же ты хочешь от меня, Вера? Я — вечный странник… Я не могу отдаться личной жизни— я никогда не имел ее. Если ты пойдешь за мной, — немного внимания могу я уделить тебе. Ты скоро бросишь мне упрек… ты не найдешь около меня счастья. Я так мало могу быть с тобой…
— Только видеть тебя каждый день! — страстно воскликнула она, прижимаясь к нему. — Быть твоей рабой… вещью… прислугой… кем хочешь! Не отталкивай меня… я так люблю тебя… я ток люблю тебя!..
Она обнимала его, в своих руках он чувствовал ее сильное, молодое тело. Ее губы тянулись к нему, алчные, жадные, открывая ряд влажных, блестящих зубов.
Воспоминания о часах страсти, проведенных еще так недавно с этой женщиной, охватили его. Теперь она была снова с ним, пожираемая огнем любви, дрожащая, такая близкая, доступная, прекрасная в своем волнении… Желание охватило его и он склонился к ее губам…
Радостный вздох вырвался из ее груди… торжествующий… победный… Она обхватила шею Зибера, прильнула к нему и закрыла глаза…
Всего через несколько дней после уничтожения Луврского дворца весь мир понял значение этого великого события. Казалось бы, что на фоне страшной войны, когда ежедневно гибли десятки тысяч людей, смерть двухсот человек должна была пройти незамеченной. Но это было не так. Когда Лозин думал об этом, он вспоминал недавно слышанную фразу:
— Мы остались без головы…
Да… голова была оторвана!..
Лозин думал и вспоминал историю, вспоминал много примеров, когда бурные события выдвигали вождей — вождей политических, военных и религиозных. Среди них было много гениев, проявивших себя самодовлеюще, своей внутренней силой, неожиданно и чудесно; были и такие, которые умели пользоваться обстоятельствами, умели исчерпывающе и талантливо соединять свои желания с окружающей обстановкой.
Он вспоминал и такие случаи, когда отдельные люди, кружки или партии, воодушевленные какой-нибудь идеей, обладающие сильной волей, упорством и способностью внушать другим свои желания, создавали события сами.
Он сравнивал то, что читал в истории, с тем, что его окружало. Ему казалось, что сейчас еще не время строить заключения и выводы о природе и сущности большевиков — той кучки людей, которая захватила Россию и хотела захватить весь мир. Слишком ничтожна была перспектива времени, слишком сильны были политические страсти для такого суда… Но oн признавал в душе, что никогда еще власть над огромным народом не была в руках более жестоких, но, вместе с тем, и более сильных и волевых людей. Он думал, что большевики были не только выдвинуты, вытолкнуты событиями, но умели и создавать события — силою воли, способностью внушать ее широким массам. Он вспомнил историю их воцарения в России…
Учтя обстановку, ход событий, усталость от войны, они начали свою энергичную проповедь в 1917 году. Всех поражали их цинизм и бесстыдство, все смеялись над ними или возмущались ими. Но это их не смущало: они прозрели ход событии и знали толпу лучше, чем она знала сама себя. И они победили миллионы, подчинили их себе, воспользовавшись удачной обстановкой.
Став у власти, они загипнотизировали миллионы людей, подчинив их своим желаниям. Ими возмушались, против них восставали, но это делалось все слабее и слабее. Русские Вандеи умерли одна за другой…
Какой-то странный транс охватил великий русский народ, захваченный кучкой людей, которые с холодным цинизмом вивисектора резали и кромсали живое тело страны. Они сказали народу: «Ты пойдешь за нами на освобождение мирового пролетариата». И народ пошел устилать своими телами и заливать своею кровью чужие поля. Своей волей кучка людей создала события — великие, грозные события. Только своей волей, так как не было логического и исторического основания для того, чтобы русский народ шел за воцарение идей, которые были ему непонятны и чужды, которые еще не созрели для мира и которые показали свою полную несостоятельность при попытке провести их в жизнь.
В этом Лозин видел силу и талантливость большевиков. Они умели пользоваться событиями, но они умели и создавать события.
Лозин думал теперь, после события у Луврского дворца, что нашел блестящее подтверждение своим мыслям о большевиках. То, что последовало за взрывом в Лувре, доказывало, что красный гипноз в СССР и в советских войсках держался не логикой коммунизма и не исторической необходимостью, а только силой воли и силой внушения кучки людей, стоявших во главе страны. Не стало этих жестоких, но сильных и волевых людей — и присосавшаяся к ним мелкая, ничтожная клика растерялась и не знала, кем заполнить пустое место.
Но заменить было некем. «Луврская бойня», как окрестили это событие газеты, показала, чем держался красный гипноз: исчез источник внушения — и гипноз рассеялся, как дым. Следствие установило, что под Луврский дворец была заложена тонна какого-то сильного взрывчатого вещества. Эта тонна — не сотни миллионов пуль и снарядов, не битвы миллионных армий, а только тонна химического вещества — уничтожила красный потоп и красные армии…
Глава 52КАТАСТРОФА
Известие об убийстве красных богов быстро распространилось по всему миру. В советских армиях эта катастрофа произвела огромное впечатление. Тайная работа германцев среди красного офицерского состава и открытая пропаганда русского национального правительства среди красных солдат — путем распространения миллионов брошюр, прокламаций и призывов к восстанию — сделали свое дело… Но еще большее дело сделало внезапное исчезновение того гипноза. который сковывал волю и желания тысяч солдат и офицеров. Среди советских командиров и комиссаров царили паника и растерянность: они не верили солдатам, не верили друг другу, видели со всех сторон гибель.
Власть пытался взять в свои руки триумвират. Но этот триумвират быстро распался. Командование армиями взял в свои руки наиболее популярный в армии генерал. Однако, это не помогло делу; в воздухе чувствовалась гроза. Солдаты и командиры проявляли самое оппозиционное отношение к советским верхам. Приезд нового главнокомандующего был встречен криками: «Долой коммунистов!»
Однако, все держалось еще по какой-то странной инерции. Нужен был толчок, чтобы вырвать людей из странного дурмана, чтобы рассеять обаяние убитых красных богов. Таким толчком послужили события в Румынии и СССР.
Как и всюду, известие о «Луврской бойне» произвело моральный сдвиг и в Дунайской советской армии, которая к тому времени заняла Румынию. Армия пришла в такое же состояние неуверенности и нерешительности, в каком находились советские войска во Франции. Учтя настроение противника, румыны, отступившие на территорию Югославии, и русский добровольческий корпус, состоявший из остатков врангелевской армии, перешли в наступление.
Когда передовые казачьи отряды русского корпуса вошли в соприкосновение с противником, казаки увидели идущие нм навстречу густые колонны солдат. Над колоннами развевались русские национальные флаги, оркестры играли «Коль Славен». Парламентеры заявили, что 3-я советская дивизия восстала и сдается. В тот же день перебежчики сообщили, что советский главнокомандующий убит и что вся советская армия уходит домой, в Россию.
Сейчас же за этим событием, в СССР началось восстание, охватившее Поволжье, часть Украины и Сибирь. Повстанцы захватили почти без сопротивления несколько губерний, расправляясь с большевиками с ужасающей жестокостью. Неорганизованность восставших позволяла все же отрядам красных регулярных войск и ГПУ держаться во всех крупных пунктах. Восстанию не хватало опытных вождей и оружия. Однако, оно ширилось, захватывая все новые губернии и делало положение большевиков катастрофическим. В темную ночь исчез и последний оплот большевизма: взлетела на воздух взорванная неизвестными лицами кровавая база ОГПУ на Лубянке, в Москве.
Уход советской армии из Румынии и восстание в СССР послужили тем толчком, который вывел из оцепенения советские войска во Франции. Действие этого толчка сказалось быстро.
Находящаяся на фронте и особенно оппозиционно настроенная к советам V армия неожиданно восстала и перебила многих командиров и комиссаров. Посланные для усмирения отряды IV армии отказались действовать против восставших. V армия выслала во французские окопы парламентеров, которые заявили, что армия, желая признать власть русского национального правительства, готова перейти на сторону Франции или разоружиться — в зависимости от приказов русского правительства. После переговоров с Бордо, французское командование пропустило всю V армию сквозь фронт. Представители русского национального правительства встретили армию и заявили ей, что согласно решению французского правительства, вся V армия включается в состав французской армии и будет находиться под командой генерала Снежина.